Придя в себя и успокоившись, Октавиан вновь стал самим собой и немедленно развернул самую активную руководящую деятельность. В отличие от военного – что на суше, что на море – в политической и государственной сфере его руководство было замечательно состоятельным. Меценат по его поручению отправился в Рим, где начались очередные волнения. Верный соратник сумел быстро разрядить обстановку в столице. Бунт был подавлен, ряд главарей понёс наказание[742]. Учитывая остроту ситуации, войной до крайности усугублённую, вполне можно предположить, что наказание это было исполнено рукою палача.
Благодаря своевременно отданным и чётко исполненным распоряжениям триумвира, положение на Сицилии стало меняться в его пользу. Корнифиций сумел через весь остров пробиться к Агриппе, ставка которого находилась по-прежнему в Милах. Сам флотоводец, успешно воюя и на суше, что было для него делом, даже более привычным, овладел областью Тиндаридой с городом Тиндарисом – местностью, изобиловавшей продовольствием. Всего у Октавиана теперь было в Сицилии 21 легион пехоты, 5000 легковооружённых воинов и 20 000 конницы[743].
С такими силами Октавиан мог уже переходить в наступление. Помпей внимательно следил за передвижением противника, но в открытый бой не вступал. При всей осторожности он вскоре допустил серьёзную ошибку. Предположив, в каком месте произведёт высадку со своих кораблей Агриппа, Секст двинул туда войска, оставив незащищёнными ряд ранее охраняемых горных обходных путей. Цезарианцев он так и не дождался, а те самые проходы были немедленно захвачены отрядами войска Октавиана. Тогда же солдаты триумвира заняли небольшой городок Артемисий, где по преданию паслись некогда стада солнечного божества Гелиоса и, где боги послали удивительно крепкий сон Одиссею[744].
«Много там было коров превосходных,
Широколобых, и тучных овец Гелиоса-владыки»[745].
Мудрый Одиссей запретил своим спутникам трогать божественное стадо, сказав:
«Есть, друзья, и еда и питьё в корабле нашем быстром.
Трогать не станем же этих коров, чтоб беды не случилось,
Ибо все эти коровы и овцы – стада Гелиоса,
Страшного бога, который всё видит на свете, всё слышит.
– Так говорил я. И духом отважным они подчинились»[746].
Но на беду боги навеяли на Одиссея глубочайший сон:
«Всем я молитву вознёс бессмертным богам олимпийским.
После того они сладостный сон мне излили на веки»[747].
Воспользовавшись сном царя Итаки, его спутники по злому наущению одного из них – Еврилоха – зарезали коров и устроили пиршество. Боги разгневались за святотатство. Когда корабль Одиссея отправился в путь при, казалось, хорошей погоде, вот тут-то и пришло отмщение:
«Бешено Зевс загремел и молнию бросил в корабль наш.
Молнией Зевса сражённый, в волнах наш корабль закрутился.
В воздухе серой запахло. Попадали спутники в море.
Словно вороны, вокруг корабля они стаей носились
В бурных волнах. Божество возвращенья домой их лишило…»[748]
В таких гомеровских местах сражались легионы Октавиана и самозваного сицилийского владыки. Помпей, не смирившись с потерей горных проходов, двинул против врага легионы своего легата Тисиена. Триумвир, отважно выступил им навстречу, но, увы, заблудился и провёл в чистом поле прескверную ночь. Пошёл сильнейший дождь, палатку не удалось поставить. Солдаты держали над командующим большой галльский щит, защищая его от льющейся с неба водной стихии. Для полного несчастья, пробудился вулкан Этна, и всех охватил страх, как бы из его жерла не хлынули потоки лавы. Благо, Этна, «поворчав», успокоилась.
Когда непогода улеглась, а извержение не состоялось, войска Октавиана двинулись дальше и вскоре соединились со своими африканскими соратниками – воинами Лепида во главе с ним самим. Встретились триумвиры по-дружески, легионы их расположились в общем лагере близ Мессаны[749].
Используя уверенно обозначившийся перевес сил, Октавиан приказал флоту Тавра отрезать подвоз продовольствия к Помпею, захватив города, откуда к тому доставлялся провиант. Тавр с поставленной задачей успешно справился. Войска Секста оказались в тяжёлом положении. Теперь исход войны должно было решить генеральное сражение. У Помпея выбора не было, триумвиры не возражали, ибо располагали превосходящими силами.
Уповая, очевидно, в который раз на помощь Нептуна, Секст послал Октавиану вызов на морской бой[750]. Тот согласился. Ведь, когда недавно буря погубила его флот, наследник Цезаря «будто бы воскликнул, что и наперекор Нептуну он добьётся победы, и на ближайших цирковых празднествах удалил из торжественной процессии статую этого бога»[751].
Назначенный бой произошёл у берегов северной Сицилии близ Навлоха 3 сентября 36 г. до н. э. Оба флота готовились к сражению, как никогда. Корабли были снабжены всеми известными в те времена орудиями и машинами, но у флота Агриппы – командовал, естественно он – имелись в изобилии гарпаксы, каковые на судах Помпея отсутствовали. Они впервые были массово применены в этом бою, и действенных средств против них у помпеянцев не оказалось. Единственно, чтобы перерезать канаты, на которые крепились эти окованные железом брёвна с крюками, имелись серпы, насаженные на древки. Но, похоже, они не стали должным образом эффективными. Возможно, из-за отсутствия навыков у моряков Помпея умело ими пользоваться. Попытки же уйти от гарпаксов, давая задний ход, также оказались безуспешными. Дело в том, что силы гребцов на противостоящих кораблях были примерно равны, и отойти на безопасное расстояние не получалось. По словам Аппиана, «гарпакс продолжал делать своё дело»[752].
В бою противники использовали все средства, кроме огня, поскольку сражающиеся корабли, что называется, «сплелись» в бою[753].
С берега за битвой напряженно наблюдали сухопутные войска. А где же находился сам верховный главнокомандующий? Похоже, в канун решающего столкновения Октавиан пережил сильнейшее нервное потрясение. В результате, в самое неподходящее время, когда суда стояли, готовые к бою, триумвира охватил настолько крепкий сон, что его с трудом удалось на время разбудить, дабы он дал Агриппе сигнал к бою. Светоний так описывает случившийся с Октавианом конфуз: «Это, как я думаю, и дало Антонию повод оскорбительно заявлять, будто он не смел даже поднять глаза на готовые к бою суда – нет, он валялся как бревно, брюхом вверх, глядя в небо, и тогда только встал и вышел к войскам, когда Марк Агриппа обратил уже в бегство вражеские корабли»[754].
Думается, наследник Цезаря всё-таки упрёков здесь не заслуживает. Сон, конечно же, был следствием слишком сильного предшествующего волнения в канун сражения, решавшего судьбу войны. Да и, будем откровенны, забытье Октавиана никак не могло отразиться на ходе битвы, ибо Агриппа прекрасно знал своё дело и ни в каких указаниях формального главнокомандующего не нуждался. Покорившись Морфею, Гай Юлий Цезарь Октавиан проснулся победителем.
Торжество флота Агриппы было полным: он потопил или захватил 163 вражеских корабля. Секст с трудом спасся, сохранив только 17 судов[755]. Увы, на сей раз Нептун был не на его стороне!
Помпей настолько был сломлен поражением, что спешно бежал из Навлоха в Мессану, бросив на произвол судьбы верные ему пехотные части. Тисиен, его легат, совсем недавно противостоящий легионам Октавиана, теперь безропотно сдался. Вслед за пехотой также поступила и конница[756]. Упрекать Тисиена за смиренную сдачу легионов вчерашнему врагу едва ли основательно: жалкое бегство правителя Сицилии не оставило ему выбора. Подобный настрой овладел и остальными войсками Секста: «сторонники Помпея, и друзья, и гарнизоны, и войска, перешли на сторону противника»[757].
По-иному сложилась судьба 8 легионов Плиния, оборонявших Лилибей. Помпей, уже сменивший полководческий наряд на скромную одежду частного лица и распорядившийся грузить корабли, предназначенные для бегства, вдруг вспомнил о них и повелел легату прибыть со всеми вверенными ему войсками в Мессану. Но, обнаружив, что по всей остальной Сицилии все его сподвижники уже перешли в стан врага, Секст убоялся дожидаться лилибейских легионов и на тех самых уцелевших 17 судах отплыл во владения Антония. Здесь он надеялся на ответное великодушие: ведь в своё время после Перузинской войны он приютил на Сицилии мать Марка.
Тем временем легионы Плиния, пройдя форсированным маршем через всю Сицилию, достигли Мессаны и заняли её. Октавиан немедленно приказал Агриппе осадить город. К этому подключились и легионы Лепида, лично им возглавляемые. Плиний, прекрасно понимая безвыходность положения, начал переговоры, рассчитывая, очевидно, выторговать пристойные условия сдачи. И здесь неожиданную решимость проявил третий триумвир, об амбициях которого все, включая Октавиана и Антония, уже, вроде как, позабыли. Лепид заключил договор с Плинием от своего имени и, дабы расположить к себе бывшие легионы Помпея, «пригласил» их к участию в разграблении теперь уже беззащитной Мессаны. Те, понятное дело, согласились. Богатый город подвергся страшному разгрому и разграблению.