Брут, однако, озабоченный исключительно возрождением любезной его сердцу доцезарианской республики, об иллирийских делах и не думал. Потому оставленные погрязшими в гражданских войнах римлянами без внимания иллирийцы преспокойно жили, наслаждаясь обретённой независимостью. В 39 г. до н. э. их потревожил сторонник Антония Азиний Поллион, но серьёзной войны не случилось. И, лишь спустя девять лет после гибели Цезаря, Рим всерьёз вспомнил об Иллирии. Октавиан решился на новую войну в 35 г. до н. э. Дион Кассий сообщает о наличии у триумвира планов, можно сказать, грандиозных. Поначалу-де он собирался в Африку, дабы навести там свой порядок после многолетнего правления в провинции бывшего коллеги-триумвира Марка Эмилия Лепида, а затем готов был вослед божественному Юлию высадиться в Британии[893]. В итоге почему-то предпочёл более скромную по масштабам войну в Иллирии.
Здесь, думается, стоит согласиться с мнением, что Октавиану не было свойственно строить грандиозные планы и пускаться в предприятия, благополучное завершение которых было сомнительным[894]. Две высадки Цезаря на британские берега особых достижений римскому оружию не принесли. Удалось, правда, переправиться через Темзу, разогнать несколько варварских ополчений, но утвердиться на острове и уж тем более подчинить его Риму не получилось. Потому едва ли стоит говорить о планах Октавиана двинуться за пролив на Британию. Такой сложный и опасный, без твёрдой гарантии на успех поход в сложившемся положении был бы для триумвира Запада очевидной авантюрой. Покинуть Рим и оказаться за тысячи миль от него, да ещё и на острове, бурным проливом от Галлии отделённом, при прогрессирующем обострении отношений с Антонием… Нет, наследник Цезаря никогда не пошёл бы на такие риски! А вот Иллирия не могла не привлечь его самого серьёзного внимания. Напомним, что последним, кто там воевал из римлян, был Азиний Поллион, видный общественный деятель, оратор. Он был известен в литературных кругах, ибо в своё время входил в круг великого поэта Катулла. Как политик Поллион являлся цезарианцем, служил под началом божественного Юлия легатом. После его гибели сблизился с Антонием, при этом сохраняя добрые отношения и с Октавианом, помогал триумвирам достичь взаимовыгодного соглашения в Брундизии. А в 39 г. до н. э., как уже говорилось, Поллион воевал в Иллирии, где возглавил поход против племени парфинов, которые не так давно поддерживали Брута и Кассия. Поход оказался успешным, и победитель даже справил 25 октября того же года триумф. Правда, общей ситуации с Иллирией этот частный успех не изменил. Более всего любопытно, как Поллион использовал военную добычу, у парфинов захваченную. На эти деньги на Авентинском холме он основал первую в Риме публичную библиотеку, которую возглавил выдающийся писатель и учёный Марк Теренций Варрон.
Говоря об Иллирии, должно помнить о том, что более всего задевало чувства римлян: у злосчастного воинства Авла Габиния были захвачены военные штандарты – орлы. Этим иллирийцы-далматы особенно гордились как замечательным доказательством их блистательной победы. Именно потому большая война Рима с Иллирией становилась неизбежной. Нельзя было не отомстить за жестокие неудачи и уж тем более оставить у варваров римские знамёна. Римляне никогда не забывали печальные страницы своей истории и воздаяние за таковые было их непременным долгом. Кроме того, набеги иллирийских племён на римские владения продолжались[895]. Конечно, самой Италии они не угрожали, но долго их терпеть было совершенно ни к чему. Это главные причины начавшейся войны. Таковые очень подробно и убедительно исследованы в статье С. Э. Таривердиевой, иллирийским кампаниям Октавиана посвящённой[896]. Здесь, конечно же, и необходимость поднять свой военный авторитет, что особенно было важно на фоне известных неудач Антония в Парфии, и поддержание боевого духа и умения в 100-тысячной армии. Да и военная добыча была делом не последним. Наконец, эта война выглядела как завершение дела божественного Юлия. В таком случае Октавиан имел бы право заявить о начале воплощения им в жизнь завета Цезаря: «Спокойствие Италии, мир в провинциях и спасение государства»[897].
Для войны наследник Цезаря двинул силы немалые. Под его командованием было 10 легионов. Но этого требовала суровая необходимость. Ведь только у паннониев (пеонов), римлянам не подчинённым, молодёжи военного возраста было до 100 тысяч[898]. Благо, поскольку у них отсутствовала единая власть и соответствующая военная организация, то собрать такие силы иллирийцы не могли[899]. В помощь войскам сухопутным от берегов Сицилии двинулся и флот под командованием Марка Випсания Агриппы. Это объяснялось серьёзной необходимостью, ибо, пользуясь безнаказанностью из-за отвлечения всех римских морских сил в последние годы в Тирренское море для борьбы с Секстом Помпеем, либурнские пираты вновь стали дерзки и успешны в своём преступном промысле на Адриатике и в Ионическом море.
Военные действия шли на широком фронте. Это было неизбежно, учитывая обширность иллирийских земель и численность местного населения. По счастью, согласия и налаженного взаимодействия между племенами не было, что, естественно, облегчало Риму ведение войны. В первую очередь римляне повели наступление против северных соседей Иллирии – племени салассов, обитавших в Альпах[900]. Здесь отличился легат Октавиана Гай Антистий Ветер, сумевший захватить узкие горные проходы и на два года заблокировавший там салассов. В конце концов, те согласились принять римские гарнизоны. Но, как только Ветер с основными силами ушёл, они немедленно изгнали римлян и вновь овладели горными проходами[901]. Тогда две экспедиции против салассов возглавил уже Марк Валерий Мессала Корвин[902]. Он сумел вновь перекрыть горные проходы и голодом заставил салассов покориться[903].
Сам Октавиан возглавил поход против южных соседей салассов япидов, обитавших на территории современной Хорватии. Япиды, как пишет Аппиан, «народ сильный и дикий»[904], незадолго до этого захватили и разграбили римскую колонию Тергест, находившуюся на полуострове Истрия в северо-восточной Адриатике.
Поход оказался далеко не простым. Двигаться римлянам приходилось по крутой и скалистой дороге, на которую япиды ещё и навалили срубленные деревья. Более того, при приближении легионов варвары устраивали засады. Пришлось отрядить часть войск, имевших опыт войны в горах, которые сумели-таки обойти неприятеля по вершинам и перебить большинство засад. Понёсшие жестокие потери япиды без боя сдали город Терпон. Октавиан, дабы навести варваров на мысль о безопасности при сдаче римлянам, велел его сохранить. И это подействовало – местное население покорилось[905].
Намного труднее оказалось овладеть столицей япидов Метулой, лежавшей на горе и окружённой густым лесом. Эта гора имела две вершины, разделённые узким ущельем. Город защищали 3 тысячи молодых, отлично вооружённых и самым воинственным образом настроенных бойцов. Более того, защитники Метулы располагали немалым числом римских метательных машин – катапульт, баллист, скорпионов. С их помощью осаждённые могли обстреливать римлян большими стрелами, тяжёлыми камнями и даже брёвнами. Что было самым обидным – все эти орудия достались варварам после краха близ их земель воинства Децима Брута, врага и Антония, и Октавиана[906].
Оборонялись япиды замечательно искусно и легко отражали все римские приступы. Когда легионеры разрушили крепостную стену, оказалось, что внутри города была возведена новая, не менее мощная стена. Тогда римляне сделали насыпи, высотой не уступающие стенам, с которых перекинули четыре моста, надеясь по ним ворваться в город. Октавиан, будучи уверенным в победе, поднявшись на высокую башню, наблюдал за штурмом Метулы. Но его ожидания не оправдались. Япиды отважно встретили атакующих лицом к лицу, а специальные их отряды, действуя длинными копьями, обрушили три моста из четырёх. Штурм провалился, ибо легионеры уже не отваживались взойти на последний уцелевший мост. Октавиан, немедленно спустившись с башни и подбежав к солдатам, начал стыдить их, но слова его никакого впечатления не произвели. Тогда он отважно схватил щит и сам первым побежал на мост. За ним устремились телохранители и Марк Випсаний Агриппа! Тогда легионеры, устыдившись своей нерешительности, всей толпой ринулись на мост… Однако, то ли плохо рассчитали строители моста, то ли япиды сумели его повредить, но, будучи заполненным атакующими, он внезапно обрушился. Множество легионеров погибло, ещё больше покалечилось. Сам Октавиан был ранен в правую ногу и в обе руки… Цена отваги! Чтобы не разнёсся слух о его гибели, командующего вновь подняли на башню вместе со всеми знаками его полководческого достоинства. И солдаты узрели наследника Цезаря живым и на вид здоровым.
Дабы от этой обидной неудачи дух войска не упал, последовал приказ немедленно строить новые мосты. Япиды должны были осознать, что воюют с противником непреклонной воли. У Октавиана таковой хватало, что восполняло отсутствие полководческого дара. Зато последним наряду с могучей волей замечательно обладал Агриппа, кого и должно очередной раз полагать истинным главнокомандующим воинства наследника Цезаря. Судя по всему, первоочередную задачу разгрома либурнийских пиратских галер вверенный ему флот успешно завершил. И он вновь присоединился к Октавиану, дабы и на суше победа была достигнута. Поняв,