что никакие временные неудачи не повлияют на решительные намерения противника, япиды решили пойти на уступки. Тем более что требования показались им вполне приемлемыми. Должно было только выделить полсотни заложников и позволить римлянам расположить свой гарнизон на одном из холмов. Сдачи оружия и оставления другого холма, входившего в состав столичного города, Октавиан не требовал. Но вот заложников и место для римского гарнизона он выбирал-то сам! Не без подсказки Агриппы, разумеется. В итоге римляне расположились на более высоком холме. Получив такое преимущество, они потребовали полной сдачи города и оружия. Япиды, поняв коварство врага, справедливо вознегодовали и в отчаянии с «безумной храбростью бросились на римлян»[907]. Но у тех появилось хитростью добытое преимущество: успешно атаковать снизу позиции, расположенные выше, было невозможно.
Судьба Метулы оказалась ужасающей. Одни её защитники – те, кто был в состоянии держать в руках оружие, погибли в бою, сражаясь до последнего вздоха. Все прочие – погибли в огне. По словам Аппиана, опиравшегося при описании этой бойни на мемуары самого Августа[908], «многие женщины убивали себя и своих детей, другие же, держа в руках ещё живых, сами с ними бросались в огонь»[909].
Страшная судьба столицы произвела соответствующее впечатление на остальных япидов. Чтобы их всех не постигла такая же чудовищная участь, они сочли за благо подчиниться Риму. Поход Октавиана и Агриппы своих целей достиг.
Следующая кампания – против паннониев и сегестанов была осуществлена в 35–34 гг. до н. э. Центральным событием здесь стала осада города Сегесты, расположенного на реке Сае (совр. Сава). Город Сегеста находился возле впадения реки Колапа в Саву. Здесь был ещё один хорошо укреплённый город – Сиския[910]. Войско Октавиана двинулось к ним через земли паннониев. Когда легионы вступили туда, те, укрывшись в лесах, стали устраивать на римлян засады, убивали отставших солдат[911]. Надежды римского командующего на то, что, устрашившись численности его армии, варвары сами предпочтут сдаться ему на милость, не оправдались. Тогда в отместку за сопротивление легионы, ранее не разорявшие поселения паннониев, теперь восемь дней подряд предавали все деревни и поля, близ которых проходили, огню и мечу[912]. Так войско Октавиана достигло укреплённого города Сискии. Мощь крепостных стен дополняли очень глубокий ров и естественная защита – река. Возможно, наследник Цезаря хотел овладеть этой крепостью, дабы превратить её в опорный пункт для войны с проживавшими в близлежащих подунайских и задунайских землях северофракийскими племенами даков и неясного происхождения бастарнами[913]. Для организации бесперебойного снабжения своей армии продовольствием Октавиан велел построить речную флотилию, которая могла бы действовать и на Саве, и на Дунае[914].
Осада Сискии длилась 30 дней. Старейшины города были готовы принять условия римлян – впустить их гарнизон, выдать сотню заложников и позволить использовать свою крепость как римский складочный пункт для дальнейших войн против их соседей. Но простой народ резко выступил против и в результате возобновились боевые действия. Римляне умело навели мост через Саву, насыпали валы и стали подводить две большие насыпи к стенам города. Но сегестаны надеялись на помощь своих ближайших соседей паннониев. Те собрали войско и двинулись к ним на выручку. Здесь отдадим должное Октавиану. Он, получив от разведчиков своевременные сведения о движении варваров к Сискии, сумел организовать засаду и разгромить паннониев. Это сделало положение осаждённых безнадёжным. В итоге, Октавиан, когда сегестаны стали молить его о пощаде, проявил редкое для себя милосердие. Должно быть, не желал чрезмерно раздражать местное население. Никто из сдавшихся не был казнён, никого не изгнали. Часть города, ограждённая новой построенной стеной, стала местом пребывания римского гарнизона. Совсем не малого – двадцати пяти когорт (двенадцати с половиной тысяч легионеров). Так завершились военные действия на суше. Но велись они и на воде. Созданная по приказу триумвира речная флотилия, которую возглавил знаменитый флотоводец Менодор, дала ряд успешных сражений варварским судам-однодревкам. Но тут-то и закатилась звезда былого морского разбойника. Славный пират, доблестно служивший и Сексту Помпею (дважды), и тому же Октавиану (дважды) здесь в бою нашёл свой конец[915]. Получив с племени сегестанов контрибуцию, триумвир вернулся в Рим, собираясь весной возобновить кампанию в Иллирии. Пришлось, однако, вскоре в земле сегестанов ненадолго снова появиться, поскольку прошёл слух, что варвары восстали и перебили оставленный гарнизон. Такая потеря была бы равносильна поражению Авла Габиния, но, по счастью, быстро выяснилось, что сведения ложны. Правда, не желавшие покоряться римлянам сегестаны совершили на них ряд нападений и немалое число легионеров, этого не ожидавших, перебили. Быстрое возвращение войск Октавиана порядок на вновь завоёванных землях восстановило.
Кампания 34 г. до н. э. была направлена против далматов. Победа над ними имела для римлян особое значение: отмщение за бесславно погибшие когорты и возвращение захваченных орлов. Были здесь у триумвира и серьёзные стратегические цели. Захват земель далматов делал владения Октавиана пограничными с провинцией Македония, которую контролировал Марк Антоний[916]. По справедливому замечанию Ю. К. Колосовской, наследник Цезаря получал в таком случае удобный плацдарм для возможной войны с коллегой-триумвиром[917]. А то, что таковая отнюдь не за горами, было уже ясно.
Война с далматами, как и ожидалось, оказалась весьма нелёгкой. Варвары выставили не самое большое войско – около 12 тысяч человек, но на их стороне была местная природа. Вождь далматов Верс центром обороны сделал город в Северной Далмации Про-мону, которую постарался укрепить как можно лучше. Впрочем, Промона «уже по своему природному положению была сильно укреплённой; место это гористое, и вокруг него со всех сторон находятся холмы с краями, острыми, как пила. Главная часть войск была в городе, а по холмам Верс расставил гарнизоны, и все они, находясь на высотах, презрительно смотрели на римлян»[918].
Здесь необходимо отметить, что в этом далматинском походе Октавиана сопровождал молодой, энергичный и уже успевший отличиться в боях и на суше, и на море Тит Статилий Тавр (60–10 гг. до н. э.). Изначально, правда, был он соратником Марка Антония, который и направил его в помощь коллеге во главе флота по Тарентийскому соглашению между триумвирами против Помпея. После разгрома сицилийской державы доблестный Тит остался на службе у наследника Цезаря и успешно очистил провинцию Африка от пытавшихся там закрепиться сторонников Секста. Действия Статилия Тавра получили самую высокую оценку в Риме: в 34 г. он отпраздновал триумф, после которого и присоединился к Октавиану в его далматинской кампании. Думается, не будет преувеличением предположить, что Тит играл в этой войне ту же роль, что и Агриппа в прочих кампаниях наследника Цезаря. То есть, был фактическим главнокомандующим. Это, кстати, совсем не упрёк нашему герою! Выдающийся политик вовсе не обязан сам обладать всеми талантами. Он должен уметь привлекать на свою сторону и умело использовать незаурядных сподвижников с самыми разными дарованиями. А в этом искусстве Октавиан равных себе не имел. И не только в римской, но, возможно, и во всемирной истории.
Оценив обстановку, триумвир и Статилий Тавр решили окружить Промону высокой стеной. А, чтобы лишить далматов их преимущественных позиций на холмах, были отобраны смельчаки, хорошо знакомые с горными условиями, дабы тайно отыскать и захватить самый высокий из холмов, Промону окружавших. Храбрецы нашлись. Ночью под прикрытием леса они напали на охрану холма. Варвары, даже самые отважные, никогда не славились дисциплиной, и потому их стражи мирно почивали на своём посту. Римляне быстро их перебили, после чего дали условный сигнал своему командованию. Немедленно основная часть войска двинулась к городу, а на захваченную господствующую высоту стали посылать отряд за отрядом, чтобы оттуда уничтожать расположенные ниже позиции далматов[919]. Такое внезапное нападение со всех сторон произвело на них сильнейшее впечатление: «Тут страх и смятение охватили варваров»[920]. Те из них, кто находились на холмах, испугались, что римляне лишат их доступа к воде, каковой на высотах не было. Потому все они устремились в Промону.
Теперь римская армия начала правильную осаду крепости далматов. Немедленно приступили к строительству стены. Она должна была охватить весь город и два близлежащих холма, ещё удерживаемых противником. Периметр всей стены достигал 40 стадий[921] (около 7 км 400 м. Аттическая стадия – 185 м). Она ещё не была достроена, когда на помощь Промоне подошло войско далматов во главе с вождём Тестимом. Римляне своевременно заметили приближение противника и встретили его, что называется, во всеоружии. Железный порядок легионов взял верх. Варварское войско было разбито и в беспорядке отступило в горы. Конечный успех превзошёл все ожидания. Дело в том, что осаждённые, заметив приближение войска Тестима, решились на вылазку. Они надеялись, что римляне, оказавшись между двух огней, такого натиска не выдержат. Но Тавр, очевидно, предвидел подобный поворот дела, и вылазка не только провалилась, но на плечах обращённых в бегство варваров легионеры ворвались в город и овладели большей его частью. Тестим, отступавший в горы, ещё успел увидеть роковую участь Промоны. Треть её защитников была перебита, остальные укрылись в цитадели на вершине горы. Дабы осаждённые не попытались вырваться из окружения, у крепостных ворот на страже была оставлена когорта воинов. Но, похоже, около 500 римлян далматы не сочли серьёзной силой и на четвёртую ночь осады напали на них. Когорта, застигнутая врасплох атакой, казалось бы, уже поверженного противника, позицию свою не удержала и под натиском варваров бесславно отступила. По счастью, подоспевшие римские войска сдержали нападение далматов. Осознав безнадёжность дальнейшей обороны, осаждённые, наконец-то, покорились, и уже на следующий день Октавиан принял их добровольную сдачу. Торжествуя победу, наследник Цезаря не позабыл и о когорте, столь недостойно традициям римской доблести отступившей. Наказание оказалось предельно жестоким – децимация. По жребию был казнён каждый десятый из бежавших. Не пощадили и командный состав. Два центуриона лишились жизни. Прочие были наказаны относительно мягко: им в течение лета было велено давать не пшеничный хлеб, но овёс. По римским представлениям это было крайне обидно и унизительно.