Дион Кассий дополняет эти сведения Плутарха ещё несколькими пунктами:
– Антоний владеет Египтом, хотя и не получал его в своё управление.
– Он обязан вернуть Октавиану то, что беззаконно раздарил Клеопатре и её детям.
– Антоний расправился с царём Армении, союзником Рима.
– Он виновен в убийстве Секста Помпея.
– Коллега-триумвир не должен был вводить Цезариона в род Цезаря[934].
Последнее обвинение было самым серьёзным. Антоний официально заявил, что Птолемей Цезарь (Цезарион) был признан сыном самим божественным Юлием. В этом случае даже его официальный наследник оказывался, в первую очередь, лишь внучатым племянником великого диктатора, просто Гаем Октавием. По сути, Антоний объявлял Октавиана незаконным наследником Цезаря независимо от подлинности завещания божественного Юлия. Так плод любви Цезаря и Клеопатры превращался в опаснейшего врага того, кто по закону уже носил имя Гая Юлия Цезаря Октавиана.
Любопытно заступничество Октавиана за царя Армении и Секста Помпея. Под стенами Фрааспы Артавазд открыто изменил Риму. Потому жестокая кара ему, с точки зрения римлян, была совершенно заслуженной, пусть и запоздалой. Наконец, совсем уж странно выглядело обвинение Антония в убийстве Секста Помпея[935]. Как будто казнён был не недавний общий враг триумвиров, попытавшийся и в Азии вести военные действия против Антония и готовый искать поддержку у исконного врага Рима парфянского царя, а некий безвинный римский гражданин…
Когда Антоний, находясь в Армении, получил столь замечательный ответ на своё послание, то его реакция была немедленной и решительной. Легату Канидию был отдан приказ во главе 16 легионов двинуться к побережью Средиземного моря. Сам триумвир в сопровождении Клеопатры направился в Эфес. Здесь в Эгейском море собирался огромный флот, достигавший вместе с грузовыми судами 800 кораблей. Из них 200 выставила Клеопатра. Она предоставила Антонию 2 тысячи талантов на содержание войска и продовольствие для всей его армии и флота[936]. А войско-то было немалое: 16 легионов полного состава – 80 тысяч солдат, да ещё экипажи сотен боевых кораблей. Кто знает, чем завершилась бы эта схватка триумвиров, решись Антоний немедленно двинуть такие мощные силы на Запад… Но здесь в очередной раз проявились и зависимость Марка от Клеопатры, и противоречия в его собственном римском окружении. Гней Домиций Агенобарб и ещё ряд легатов настаивали на удалении царицы из войска. Антоний, поначалу их советам внявший, даже дал приказ Клеопатре немедленно плыть в Египет и там дожидаться исхода войны. Исполнение этого разумного решения выбивало у Октавиана его важнейший козырь: Антоний-де совершенно превратился в прислужника египтянки. Но беда была в том, что не все в окружении Марка понимали ненужность, да и опасность пребывания на войне рядом с их полководцем-императором Клеопатры. Подкупленный большой суммой денег, переданных ему от царицы, ближайший соратник Антония Канидий, главный водитель его легионов, выступил иначе. Прежде всего, он озвучил то, что просила сказать ему сама Клеопатра. Дескать, женщину, столь многим пожертвовавшую для этой начинающейся войны, будет несправедливо держать вдали от боевых действий. Более того, её отсутствие может лишить мужества египтян, а египетские корабли – немалая часть флота триумвира. От себя славный легат рассыпался в восхвалениях достоинств египетской царицы. Среди царей – участников похода нет ни одного, кому бы Клеопатра уступала разумом, у неё большой опыт управления обширным царством и правила она им совершенно самостоятельно. Наконец, она уже столько лет живёт бок о бок с Антонием и научилась у него вершить и боевые, и важные государственные дела[937].
На триумвира доводы Канидия подействовали. Справедливости ради отметим, что многие из них вовсе не были лишены логики и выглядели вполне убедительно. Без египетских денег, продовольствия и снаряжения армия и флот Антония просто не могли существовать. И, если обиженная царица, отосланная в Александрию, даже не прекратит, а просто сократит свою помощь, то легионы и боевые корабли триумвира Востока окажутся в очень непростом положении. Выжать дополнительные деньги из зависимых царств и восточных провинций было просто невозможно. А надо помнить, что легионеры крайне болезненно относились к невыплатам положенного им жалования. В подобных случаях дело, как правило, заканчивалось открытым бунтом. И таковые в римской армии редкостью вовсе не были. Ряд мятежей случился даже в войсках самого Гая Юлия Цезаря во время его войн[938]. Всё это понимал Антоний… Потому ценность египетской помощи оставалась для него незаменимой. Но в конечном итоге пребывание Клеопатры при Антонии в римском войске обернулась на пользу Октавиану. Кто знает, желала ли египетская царица полного торжества Антония в гражданской войне? Ведь, победив наследника Цезаря и вступив в Рим, Марк едва ли потом возвратился бы в Александрию. Он стал бы единственным ответственным за всю Римскую державу, и место его было бы на Капитолии. Клеопатра могла вспомнить божественного Юлия, при котором, невзирая на общего сына, в Риме она была никем…
Дальнейшие действия правителя римского Востока выглядят на удивление противоречиво. Прежде всего, он разослал приказ всем зависимым от Рима царям, тетрархам и иным правителям собирать и доставлять в его войско всё необходимое снаряжение. Действие приказа охватило обширнейшую территорию – от Аравии до Меотиды (Азовское море) и от Иллирии до Армении. Это было объявлением мобилизации всех сил всего римского Востока. Так что доблестный Марк здраво оценивал тяжесть предстоящей войны. При этом в самый разгар приготовлений к ней он с Клеопатрой отправился из Эфеса на остров Самос, куда, наверняка к изумлению его боевых соратников, было строго велено прибыть и всем актёрам… Там немедленно начались празднества. Вот их красноречивое описание, данное Плутархом: «Чуть ли не целая вселенная гудела от стонов и рыданий, а в это самое время один-единственный остров много дней подряд оглашался звуками флейт и кифар, театры были полны зрителей, и хоры усердно боролись за первенство. Каждый город посылал быка, чтобы принять участие в торжественных жертвоприношениях, а цари старались превзойти друг друга пышностью приёмов и даров, так что в народе с недоумением говорили: каковы же будут у них победные празднества, если они с таким великолепием празднуют приготовления к войне?!»[939]
Прямо скажем, не лучший способ боевой подготовки![940] Да и символика скверная. Остров Самос, выбранный влюблёнными для вопиюще несвоевременных празднеств, был символом как величайшей удачливости, так и ужасающего конца недавнего счастливца. С 538 по 522 гг. до н. э. там правил тиран Поликрат, полагавший себя счастливейшим на земле. Знаменита рассказанная Геродотом и воспетая Фридрихом Шиллером в балладе «Поликратов перстень» история. Согласно ей, тиран, испытывая свою удачливость, выбросил перстень в море, а он вскоре вернулся к нему в желудке рыбы, доставленной рыбаком к его столу… Но конец Поликрата был страшен: персы коварством его захватили и злосчастный правитель был посажен на кол, а затем его мёртвое тело распяли на кресте. Антоний и Клеопатра могли бы на этом острове задуматься о скоротечности человеческого счастья и об ужасном возмездии тому, кто вообразил себя счастливейшим из смертных.
Впрочем, нельзя сказать, что триумвир совсем уж забыл о делах военных и государственных. Приказы его были действенны, и римский Восток накапливал огромные силы для грядущей войны с Октавианом. Тот, кстати, находился в постоянной тревоге, поскольку готовность его сил была совершенно недостаточна. Тем временем продолжалась пропагандистская война. Она велась не только словесно на площадях и улицах Рима. Здесь можно говорить и о своего рода монументальной пропаганде. Дело в том, что эдилом в столице на 33 г. до н. э. стал ближайший соратник наследника Цезаря Марк Випсаний Агриппа. Любопытно, что, с формальной стороны дела, для него это было как бы понижением. Ведь он уже побывал претором, а выше – только консульская магистратура. Должность эдила была заметно ниже. Суть её – надзор за порядком на улицах и площадях города, водоснабжением, благоустройством, наблюдение за функционированием общественных бань, общественного питания, торговли. Особо в обязанности эдила входила забота о чистоте традиционных культов и состоянии храмов. Культы недозволенные, нравам и традициям римлян противоречившие, подлежали устранению.
Деятельность Агриппы на посту эдила оказалась замечательно успешной и завоевала симпатии римлян. Он был энергичным, добросовестным и прекрасным организатором. Новый эдил осознавал, что его успех должен прямо отразиться на престиже того, кому он с юных лет преданно служит. Агриппа щедро привлекал даже собственные средства на благоустройство столицы. Несомненно, что и сам Октавиан оказывал ему всемерную финансовую поддержку. В Риме восстанавливались храмы и общественные здания, производился необходимый ремонт улиц и площадей, было прекрасно налажено водоснабжение, клоаки канализации расчищены. Общественные бани стали бесплатными. В театрах для зрителей разбрасывались тессеры – жетоны, по которым счастливцы могли бесплатно получать одежду, продукты, небольшие денежные суммы[941]. Для всего населения города были устроены бесплатные раздачи соли и масла. Не забыл эдил и о защите духовной жизни римлян. По распоряжению Агриппы были изгнаны из города маги и астрологи как чуждые старо-римским обычаям и верованиям, вдобавок, чужеземцы. Астрологи были в основном египтянами и халдеями, маги – иранцами. Всё это способствовало общественному умиротворению и поднимало престиж действующей власти. Октавиан и Агриппа знали, что делали