[1035]. Чтобы новая территория и в дальнейшем приносила Риму большие доходы, он проявил заботу об успешном развитии там земледелия: «Египет он обратил в провинцию; чтобы она была плодороднее и больше давала бы хлеба столице, он заставил солдат расчистить заплывшие от давности илом каналы, по которым разливается Нил»[1036]. Это означало новый подход к римским провинциям. Ранее они становились прежде всего объектами грабежа, причём на долгие десятилетия и даже столетия – пример Сицилии в наместничество Гая Верреса. Суть нового подхода: пусть провинция процветает, ибо её благополучие идёт на пользу всей Римской державе. Египетский хлеб заметно упрочил продовольственное положение Рима и Италии.
Принципиально новой Октавиан сделал систему управления изобильной и богатой покорённой страны. Сенат к этому не допускался. Более того, находиться в Египте «отцы, внесённые в списки» могли только с его личного разрешения. И после Корнелия Галла наместниками и префектами Египта назначались исключительно представители всаднического сословия. Публий Корнелий Тацит сообщает: «В Египте уже со времён божественного Августа место царей заняли римские всадники, которые управляли страной и командовали войсками, охраняющими здесь порядок: императоры сочли за благо держать под своим личным присмотром эту труднодоступную провинцию, богатую хлебом, склонную из-за царивших здесь суеверий и распущенности к волнениям и мятежам, незнакомую с законами и государственным управлением»[1037]. Понятно, что Тацит имел в виду незнакомство Египта с римскими законами и римским управлением. Но всё же, здесь нельзя не увидеть проявления того, что, почитая духовное наследие эллинского и эллинистического миров, потомки Ромула в грош не ставили их законотворческие и управленческие достижения. В другом своём произведении великий историк пояснял смысл запретов Октавиана: «Ибо Август наряду с прочими тайными распоряжениями во время своего правления, запретив сенаторам и виднейшим из всадников приезжать в Египет без его разрешения, преградил в него доступ, дабы кто-нибудь, захватив эту провинцию и ключи к ней на суше и на море и удерживая её любыми ничтожно малыми силами против огромного войска, не обрёк Италию голоду»[1038].
Какая удивительно дальновидная предусмотрительность! В эллинистическом Египте Октавиан вёл себя предельно уважительно к стране, её обычаям, её населению и великому наследию. В Александрию он вступил под руку со своим наставником Ареем. Этим он не только возвышал философа в глазах горожан, но и выказывал своё уважение к образованной духовной элите, составлявшей немалую часть населения великого города, бывшего важнейшим центром просвещения и культуры всего эллинистического мира. В гимнасии при огромном скоплении народа Октавиан поднялся на возвышение, дабы обратиться к населению столицы. Люди, опасавшиеся репрессий со стороны победителя, пали ниц. Октавиан немедленно велел всем встать и успокоил александрийцев, объявив, что их славный город освобождён от всякой вины, прежде всего, как основанный Александром Великим, во-вторых, потому что он сам восхищён его красотой и величием, наконец, в угоду его учителю и наставнику Арею. Философ, кстати, получил возможность заступничества за тех, кому грозили разные кары, и от души этим воспользовался[1039].
Не упустил Октавиан возможности осмотреть тело Александра Македонского и даже прикоснулся к нему. Неосторожно, поскольку у мертвеца отломился кусочек носа[1040]. Чтобы загладить это и выразить почтение к величайшему завоевателю, наследник Цезаря возложил на гроб царя золотой венец и осыпал его цветами[1041].
В конце своего пребывания в Египте Октавиан смог щедро одарить войско благодаря найденным и присвоенным сокровищам Клеопатры. Помимо того, что им причиталось, солдаты, участвовавшие в египетском походе, получили по 250 денариев. Сам победитель расплатился со всеми своими долгами и выдал значительное вознаграждение сенаторам и всадникам, сопровождавшим его в этой кампании[1042]. Последним деянием Октавиана в Египте стало основание города Никополя, названного так в честь победы. Другой Никополь он уже успел основать близ Акциума. В египетском «Победном городе» – в четырёх милях от Александрии – расположился римский гарнизон[1043].
Каков главный итог завершившегося похода? Египет стал первой провинцией, где полноправным хозяином был только один человек – сам Октавиан, единовластный правитель всей Римской державы. Ранее провинции рассматривались как своего рода поместья римского народа. Наместников назначал сенат. Здесь – ничего подобного. Да, всё делается в новой провинции во благо Рима и римского народа, но сената римского народа и комиций это теперь не касается.
В целом, обладание новой провинцией замечательно обогатило римскую казну. И не только сокровищами Клеопатры. Октавиан сумел извлечь выгоду и из сохранившегося у иных египтян чувства преклонения перед покойной царицей. Один из её друзей, убоявшись, как бы вслед за изображением Антония не были бы сокрушены и статуи Клеопатры, предложил наследнику Цезаря две тысячи талантов за их сохранение[1044]. Тот без особых раздумий на это пошёл: деньги немалые, римской казне не лишние, а изображения покойницы никак его власти над Египтом не угрожали.
Обеспечив прочность римского владычества в недавнем царстве Лагидов, Октавиан отправился в Рим неспешным путём. Для начала он прибыл в Сирию. В походе его сопровождал царь Ирод, заранее прибывший в Египет. Он уже сумел завоевать расположение властителя Рима и своими разумными речами, и обещаниями верности и дружбы, и подаренными восьмьюстами талантами (около двадцати тонн золота!). В результате, благодарный Октавиан удостоил правителя Иудеи не только дружбы, но и «величайших почестей»[1045]. В знак особого расположения царю были подарены 400 воинов – галлов, бывших ранее телохранителями Клеопатры. Но главными стали дары территориальные: Ирод Великий получил «область, отнятую у него царицей, равно как включил в пределы его царства Гадару, Гиппос и Самарию, а также приморские города Газу, Апфедон, Яффу и Стратионову башню»[1046]. Иудейское царство приобрело протяжённое морское побережье – от границы Египта до финикийского Тира и ряд северных областей до рубежей Келесирии. Облагодетельствованный Ирод сопровождал Октавиана в его поездке по Сирии вплоть до Антиохии на Оронте[1047]. Надо сказать, что наследник Цезаря по отношению к иудеям продолжил политику божественного Юлия. Тот даровал им некоторые привилегии для беспрепятственного исполнения всех положений их Закона. Иудеям повсеместно было разрешено отправлять золото и серебро в Иерусалимский храм[1048]. Любопытно, что в Антиохии евреи сумели добиться от римских властей права на денежную компенсацию за «неиспользование оливкового масла» во время состязания атлетов, в которых их молодёжь также принимала участие[1049]. Еврейские юноши могли умащивать своё тело только кошерным маслом, приобретаемым на собственные деньги. Вот эти-то траты городская казна главного города римской провинции Сирия им и возмещала[1050]. В дальнейшем уже император Август перенёс иудейские привилегии и в Рим. Когда общественные бесплатные раздачи в столице происходили в субботу (заповедный для иудеев день), то долю евреев – римских граждан было велено сохранять до следующего дня[1051].
В Сирии Октавиан вёл себя великодушно. Местное население повсюду изъявляло покорность. Дабы польстить ему, города этой многонаселённой и разноплемённой провинции объявляли о переходе на летоисчисление от битвы при Акцимуме[1052]. Наследник Цезаря старался избегать каких-либо заметных преобразований и при этом щедро одаривал своих новых сторонников. Их прошлое его не смущало. К примеру, Октавиан сохранил у власти и даже позволил расширить владения в северо-западных областях Малой Азии – Мисии и Комане – некоему Клеону[1053]. А ведь тот в молодости был предводителем разбойников[1054]. Но, служа Антонию и находясь в его войске под Акциумом, Клеон быстро сообразил, к кому клонится победа, и решительно перешёл на сторону Октавиана. За что и заслужил благоволение победителя. А вот правитель Гераклеи Адиаторикс, устроивший в своих владениях поголовное истребление римлян как раз в канун Актийской битвы, был казнён. Своё злодеяние он пытался оправдать якобы бывшим на то распоряжением Антония. Но Октавиан этой неискусной лжи не поверил. Антоний, конечно, был его враг, но ведь римлянин! Не мог он приказать варвару убивать римских граждан. Потому Адиаторикс был казнён вместе со своим сыном после того, как их провели в триумфе как врагов римского народа. И это было справедливо[1055].
Находясь на римском Востоке, Октавиан занимался и неотложными дипломатическими делами. Были нормализованы отношения с Парфией и другими соседними государствами. Зиму он провёл в провинции Азия, а затем через Грецию вернулся в Италию. К этому времени, с 1 января 29 г. до н. э., Октавиан вступил в своё пятое консульство. Коллегой его стал Секст Апуллей, его племянник. Некогда, когда Гай Юлий Цезарь впервые стал консулом, имея своим коллегой бесцветного Бибула, в Риме шутили: «У нас было консульство Юлия и Цезаря». То же можно сказать и о консульствах Октавиана, начиная с 31 г. до н. э.: консульство Цезаря и Октавиана. Но здесь дело не в ничтожестве коллег, они таковыми не были, а в полном единовластии наследника Цезаря.