[1107]. Выглядит это более чем эффектно, только вот действительно ли прозвучало? Ведь речь Октавиана возможно просто сочинена Дионом Кассием[1108].
Сопоставим её с текстом из «Деяний божественного Августа»: «В шестое и седьмое консульство, после того, как Гражданские войны я погасил, с общего согласия став верховным властелином, государство из своей власти я на усмотрение римского народа передал»[1109]. То есть, сам Август изображает процесс якобы передачи власти не как единовременный, но как занявший целых два года, когда он был консулом четвёртый и пятый раз подряд. Странным в этой «речи» представляется следующее: Октавиан отказывается от властных полномочий, ни слова не говоря об отказе от магистратур, которые ему эту самую власть и давали[1110]. Если он консул – то империй, военная власть при нём. И зачем же принцепс, лишив Марка Красса заслуженного тем посвящения Юпитеру «тучного доспеха», ясно дал понять всем, кто истинный главнокомандующий вооружёнными силами? Ничего не сказано также о сложении Октавианом права на трибунскую неприкосновенность… А ведь именно империй и трибунат были двумя столпами его высшей власти[1111]. Отсюда можно согласиться с мнением, что Дион Кассий неверно изобразил это важнейшее событие[1112].
Распространённым является также взгляд о сложении Октавианом 13 января 27 г. до н. э. триумвирских полномочий[1113]. Но на это есть справедливое возражение: триумвирские полномочия наследника Цезаря длились только десять лет[1114], о чём писали и сам Август, и профессиональный имперский архивист Светоний[1115]. Не мог Октавиан складывать полномочия, пять лет назад завершившиеся. Это бы стало признанием узурпации, что было для него абсолютно недопустимо.
Тем не менее, событие, свершившиеся на том заседании сената, оказалось знаковым для всей последующей римской истории. Действительно ли Октавиан слагал с себя властные полномочия или только попугал такой возможностью сенаторов – можно спорить до бесконечности. Но в поведение самих «отцов, внесённых в списки» почему-то хочется верить: «… как во время речи, так и после неё неоднократно раздавались возгласы: просили, чтобы он принял единовластие, и до тех пор приводили всевозможные доводы в пользу этого, пока, можно сказать, не принудили его принять на себя полноту власти. Первым же делом, дабы Цезарь имел надёжную охрану, приняли постановление о повышении жалования его телохранителям вдвое против того, что получают остальные воины. Так пожелал он установить единовластие как бы справедливым образом»[1116].
В повышении жалования преторианской гвардии усомниться невозможно. После смерти Августа оно станет одной из причин солдатских бунтов[1117].
Результат заседания сената стал именно таким, каковым и надеялся увидеть его Октавиан. Его правильный, безупречно психологически выверенный расчёт полностью оправдался. Он наконец-то, пусть и с большим опозданием, выполнил то, что чуть больше пятнадцати лет назад обещали триумвиры: провозгласил, неважно в какой форме, возвращение власти сенату и римскому народу после наступления мирной жизни в государстве. Только вот незадача: его умолили остаться единовластным правителем. Спектакль удался на славу! Тем не менее, несправедливо называть произошедшее в сей знаменательный день комедией[1118]. У торжества в Риме единовластия и полного одобрения его теми, кто, казалось бы, должны были бы защищать римскую свободу, были глубокие корни. Тацит дал краткую, но впечатляющую картину становления в Риме владычества Октавиана, «который, отказавшись от звания триумвира, именуя себя консулом и якобы довольствуясь трибунскою властью для защиты прав простого народа, сначала покорил своими щедротами воинов, раздачами хлеба-толпу и всех вместе-сладостными благами мира, а затем, набираясь мало-помалу силы, начал подменять собою сенат, магистратов и законы, не встречая в этом противодействия, так как наиболее непримиримые пали в сражениях и от проскрипций, а остальные из знати, осыпанные им в меру их готовности к раболепию богатством и почестями и возвысившиеся благодаря новым порядкам, предпочитали безопасное настоящее исполненному опасностей прошлому. Не тяготились новым положением дел и провинции: ведь по причине соперничества знати и алчности магистратов доверие к власти, которой располагали сенат и народ, было подорвано, и законы, нарушаемые насилием, происками, наконец, подкупом, ни для кого не были надёжною защитой»[1119].
А вот мнение о причинах торжества Октавиана в борьбе за единовластие в Риме видного политика XXI века Бориса Джонсона:
«В большей мере, чем кто-либо за римскую историю, он обладал пониманием, как прийти к власти и как удержать её. Он осознавал врождённое, подобное овечьему, стремление людей быть руководимыми, то, что Гитлер называл Führerprinzip, и Август прибегал к психологическим уловкам для создания удивительного чувства личной связи между массами и победителем»[1120].
В то же время несправедливо будет видеть в Октавиане только замечательно умелого борца за высшую власть, блистательного знатока психологии и отдельных людей, и представителей разных сословий, и массового сознания. Усомниться в том, что он искренне желал создать в Риме наилучшее государственное устройство, невозможно. Он был уверен: у него это получится. Потому и взялся за столь тяжкий труд. Тем более что предшествующий строй – республиканское правление, безнадёжно выродившееся в сенатскую олигархию, полностью себя исчерпал. В этом Октавиан мог убедиться и на собственном опыте ещё в начале своей политической карьеры.
16 января 27 г. до н. э. на заседании сената потомок Октавиев, принявший имя Гая Юлия Цезаря вследствие усыновления, стал именоваться по-новому, как никто ранее в римской истории. Отныне полное имя его звучало «Император Цезарь Август». Так называть принцепса предложил Луций Мунаций Планк. Мысль об особом именовании единовластного правителя Рима высказывалась многими в сенате. Предложений было немало, но к единому мнению сенаторы так и не пришли. Идея даровать Октавиану имя Ромула и тем возвеличить его до уровня нового основателя Рима была отвергнута, хотя поначалу сам наследник Цезаря готов был принять это великое имя, о чём сообщает Дион Кассий[1121]. Здесь могло возникнуть подозрение, что новый Ромул стремится к прямой царской власти, каковой обладал основатель Города. Кроме того, Ромул был братоубийцей, о чём напоминать было неуместно. А вот предложение Планка сенат принял и благосклонно одобрил сам Октавиан. Имя «Август» – «Умножающий», «Податель всеобщего благополучия» имело сакральный смысл. В Риме широко была известна строка из «Анналов» Квинта Энния: «По августейшем гаданье основан был Рим знаменитый»[1122]. По словам Светония, «это было имя не только новое, но и более возвышенное, ибо и почитаемые места, где авгуры совершали обряд освящения, называются августейшими, то ли от слова увеличение (auctus), то ли от полета или кормления птиц (avium gestus gustusve)…»[1123]. Греки имя «Август» переводили словом «σεβαστός» – «священный, чтимый»[1124]. Сам обладатель нового имени, под которым он и вошёл в историю, так написал об этом: «…постановлением сената я был назван Августом, дверные косяки моего дома были всенародно украшены лаврами, над входом был прикреплён гражданский венок, а в курии Юлия был установлен золотой щит с надписью, гласящей, что сенат и народ римский даровали мне его за доблесть, милосердие, справедливость и благочестие. После этого я превосходил всех своим авторитетом, власти же я имел ничуть не более, чем те, кто были моими коллегами по каждой магистратуре»[1125].
Золотой щит, преподнесённый Августу от имени сената и римского народа, имел особое значение[1126]. «Virtus», «Clementia», «Iustitia», «Pietas» – четыре главные добродетели римлянина с древнейших времён. Каждая из них теперь объявлялась присущей тому, в честь кого и был поставлен в сенатской курии золотой щит. «Virtus»-«Мужество, доблесть». Победив в гражданской войне, Август доказал, что ими он превзошёл всех, кто ему противостоял. «Clementia» – «Милосердие». Это качество украшает победителя, подчёркивает, что победил он во имя мира, во имя всеобщего процветания, но не ради наслаждения своим торжеством и мщения побеждённым. «Iustitia» – «Законность, правосудие». Отказ от каких-либо неправовых действий в будущем. Отныне всё будет основано исключительно на законах, на точном следовании заветам предков, на справедливости. «Pietas» – «Благочестие», важнейшее достоинство римлянина, почитающего богов, предков, родителей. Тот, кто следует этим традициям, великим заветам предков, находится под божественным покровительством. Боги и даровали Августу победу над всеми врагами на благо Рима и всего римского народа.
Обладание доблестями истинного римлянина должно было обеспечить Августу тот самый наивысший авторитет, auctoritas, о чём он пишет с такой гордостью. Не без лукавства. Вспоминается ядовитая шутка философа II века Фаворина в адрес императора Адриана. Когда мыслителя упрекнули, что он уж больно легко соглашается с правителем в философских спорах, то он ответил: «Вы даёте мне неправильный совет, друзья, если не позволяете мне считать самым учёным среди всех того, кто командует тридцатью легионами»