Однако слабым человеком никак нельзя было назвать 60-летнего Грегора IX, близкого родственника Иннокентия III, кардинал-епископа Гуго фон Остиа, друга Фридриха II. Его мистическая набожность, сделавшая его покровителем Франциска Ассизского, на которого официальная церковь посматривала с недоверием (в 1228 году он уже был причислен к лику святых), сочеталась с жестокостью, если его церкви угрожала опасность. Друг по-детски благочестивого нищего Франциска, он наслаждался земной властью и роскошью как никто другой и не мог оставаться союзником «дитя Апулии», доросшего до опасной конкуренции с Ватиканом.
В августе 1227 года, когда войско крестоносцев собралось в районе Бриндизи, разразилась чума, которая не обошла и императора. Тем не менее, 8 сентября флот вышел в море. Однако болезнь усилилась и Фридрих, недолго думая, прекратил поход и у Отрано сошел на берег, чтобы сначала полечиться на водах Пазуоли (около Неаполя). Его посланники, объяснившие Папе причину задержки и подтвердившие, что обещание будет сдержано в течении года, были отосланы назад с ледяной яростью. Грегор утверждал, что болезнь симулирована, и отлучил «клятвопреступника» от церкви 29 сентября в соборе Анагни. Это наказание Фридрих принял спокойно, так как поход был действительно задержан не в первый раз. Однако то, что Папа заклеймил тяжело больного как «лжеца» и отверг покаяние, должно было означать не крестовый поход, а тотальное уничтожение или, по крайней мере, сильное унижение для могущественного императора. Он не дал себя смутить. Не исцелившись до конца, он приступил к подготовке нового крестового похода, несмотря на запрет Папы. Сюда относились первые дипломатические контакты с султаном аль-Камилом, резиденция которого находилась в Каире. В Иерусалиме правил тогда султан Дамаска, которого аль-Камил надеялся свергнуть с помощью императора. Весной 1228 года Фридрих выслал вперед маршала Ричарда Филангьери с 500 рыцарями, а в конце июня последовал за ним сам на 40 галерах с остальными 500 рыцарями и тысячами пилигримов. Это был изысканный политический ход отлученного от церкви, которым он одновременно возобновил норманнскую восточную политику. Кипр присягнул ему на верность, как когда-то его отцу, и 7-го июля его армия высадилась в Аконе. Здесь сказалось проклятие Папы. Палестинские христиане беспрекословно подчинялись верным Папе патриархам Иерусалима, а могущественные рыцарские ордена тамплиеров и иоаннитов даже враждебно выступили против отлученного от церкви. Войско крестоносцев было слабым, так как на всю тысячу рыцарей – эта цифра соответствовала обету Фридриха – приходились 10000 пилигримов, которые были больше обузой, чем помощью. За императора стояли лишь орден немецких рыцарей, палестинские сицилийцы, генуэзцы и пизанцы. Там, где был бессилен меч, восторжествовала дипломатическая смекалка. Султан аль-Камил после неожиданно скорой победы над своим конкурентом в Дамаске не был заинтересован в дальнейших военных осложнениях. После длительных колебаний он согласился на предложение начать переговоры, поступившее от нежелательного теперь союзника, этого странного сицилийца, который свободно говорил по-арабски, знал арабскую поэзию, философию и естествознание. Переговоры между двумя владыками привели в конце концов к мирному урегулированию, которое позволяет выделить этот пятый крестовый поход среди кровавых свидетельств религиозного фанатизма и слепого стремления к власти как единственный памятник религиозной толерантности и политического здравого смысла. 18 февраля 1229 года Иерусалим и другие священные города христиан были переданы императорствующему «королю Иерусалима» с оговоркой, что мусульмане получат свободный доступ к своим святыням. На 10 лет должно было воцариться перемирие. Вместо того, чтобы радоваться успеху, религиозные фанатики сочли невыносимыми «огромные уступки язычникам». Французские рыцари- храмовники попытались отомстить «победившим без борьбы». В одном письме они постарались привлечь аль-Камила к заговору против Фридриха, но султан, не любивший подковерной игры, передал послание своему царственному другу.
Меж тем, наивысший триумф Фридриха был еще впереди. Несмотря на попытку главы ордена немецких рыцарей Германа фон Сальцы, ревнивый Папа не посчитал крестовый поход исполнением обета и не вернул императора в лоно церкви, но тот все равно не отказался от коронации в Иерусалиме. На мессе, состоявшейся 18 марта 1229 года в церкви Гроба Господня, его не было, но после богослужения он вошел в храм, взял лежащую на алтаре корону Иерусалима и сам надел ее на голову. Это вынужденная, но необыкновенно выразительная «церемония» дает понять всю суть «Божественной воли», отмечающей титул императора, который здесь, в Иерусалиме, наполнялся особым смыслом. Кажется сомнительным, что правитель, которого многие христиане все еще чурались, как прокаженного, хотел зайти так далеко. Во всяком случае, он не преминул оповестить все христианство о своей коронации в манифесте, где с поистине библейским пафосом подчеркивал свой успех на фоне напрасных усилий Папы.
Кажется, что это должно было раздуть еле тлевший огонь «крестовой лихорадки». Пропаганда крестовых походов Вальтера фон дер Фогельвайде 1228 года, очевидно, последнее, что дошло от него до наших дней, заканчивалась призывом: «Так давайте же освободим Гроб (Господень)!» Но стройный хор призывов к борьбе заглушили голоса новых пророков из среды приверженцев Йоахима фон Фиоре, которые предвещали скорое исполнение старых эсхатологических желаний и надежд. Как в императорской, так и в папской партиях, пылала лихорадочная вера в «последнего императора Фридриха», от которого многие ожидали, что он передаст империю и корону Иерусалима в длань Господню.
Об этом мечтали люди, измученные неистовой борьбой высших правителей христианства, и эти смутные надежды так и остались связаны с именем Фридриха II Гогенштауфена. На текущие политические решения они, конечно, не повлияли.
На следующий день после въезда отлученного от церкви в Иерусалим архиепископ фон Цезария наложил на город интердикт. Вскоре этот «духовный бойкот» стал сказываться, и император решил вернуться в Италию.
В то время в Святой Земле творил один союзник и пропагандист Фридриха, чьи шпрухи Вальтер фон дер Фогельвайде передал под своим псевдонимом «Freidank» (свободная благодарность):
Что может сделать император,
Если язычники и священники
Снова спорят без цели?
Здесь был бы бессилен сам Соломон...
Сирийские бароны призвали второго сына Фридриха, годовалого Конрада, унаследовавшего от своей уже умершей матери палестинское королевство, на иерусалимский трон. Император, состоявший регентом при своем сыне, но сам носивший королевский титул, не мог и думать о том, чтобы дольше оставаться в Палестине, раздираемой межпартийными распрями. Он переправился в Аккон, где подстрекаемый недоброжелателями народ бросал в него нечистотами, и вернулся в Апулию. Папа освободил всех его подданных от клятвы верности и при поддержке союза ломбардских городов начал вооруженную осаду сицилийского королевства. С помощью распускаемых повсюду слухов, что император мертв, тесть Фридриха Иоганн фон Бриеннэ, перешедший на сторону Папы, смог захватить большую часть Апулии. Поговаривали, что временный правитель империи, герцог Людвиг Баварский, уже наполовину решил дело в пользу Папы. Тем не менее, когда Фридрих 10 июня 1229 года сошел на берег Бриндизи, население встретило его дружелюбно. Его прибытие сразу изменило положение: солдаты Грегора вынуждены были отступить обратно в папскую область. В благородном порыве Фридрих распустил свое войско на границе, чтобы призвать Папу к переговорам. На это предложение понтифик согласился только тогда, когда пропала последняя надежда на помощь ломбардских и немецких союзников, а нехватка денег сделала невозможным дальнейшее ведение этой бесперспективной войны.
Парламентерами Фридриха выступили его лучшие дипломаты: Герман фон Сальца и Томас фон Капуа. Глава ордена немецких рыцарей и кардинал одержали в конце концов победу. Психологическая война императора заключалась в проявлении чрезвычайной любезности для скорейшего освобождения от проклятья. Договор, заключенный летом 1230 года в Кепрано (после переговоров в Сан Германо), иногда сравнивали с унижением Генриха IV в Каноссе (1077). Такая точка зрения сложилась из того, что обе стороны при переговорах были на равных. Однако, необходимо помнить, что папская власть значительно выросла во мнении христиан после того, как были проведены реформы, приведшие к спору за инвеституру. По всеобщему мнению, императору досталась роль исполненного раскаяния сына, удостоившегося отеческих воспитательных розг Ватикана, несмотря на жестокую критику некоторых действий курии. То, что другу Калифа аль-Камила не было присуще послушание такого сорта, доказывают поручительства многих созванных императором князей, которые Грегор счел необходимыми для подкрепления императорского обещания.
Отпущение грехов стоило Фридриху признания за Папой владений в старом Patrimonium Petri, папской области в Риме, вплоть до побережья марки Анкона. Понтифик мог теперь запретить войску императора проход через эти территории. Кроме того, император должен был отказаться от дальнейших королевских прав в сфере сицилийской церкви (освобождение клириков от государственного суда и всеобщих налогов, отмена необходимости королевского согласия при епископских выборах). Личная встреча двух владык христианского мира в Анагни скрепила официальное примирение, которое в сущности было лишь перемирием, так как Папе не удалось окончательно ослабить своего светского противника, в то время как последний явно не собирался надолго терять свой суверенитет, и уж тем более на Сицилии. Тем не менее, этот непрочному миру суждено было продлиться почти целое десятилетие. За этот промежуток времени Фридрих II окончательно стал «Stupor mundi» – «Удивлением света». Сразу после заключения мира он с энтузиазмом приступил к возведению государственного здания в своем сицилийском королевстве. Исследователи, не придающие большого значения различным общественным предпосылкам, называют это государство «первой абсолютной монархией». Определенное внешнее сходство с так называемым просвещенным абсолютизмом 18 века, конечно, существует.