Но вот в дверях показались почётные иностранные гости. Дряхлый, нарумяненный старик в белых буклях важно вёл под руку даму с обнажёнными плечами, одетую в дорогой заграничный панбархат. Рядом вышагивал длинный, худой щёголь в синем камзоле. Высокомерное лицо выражало презрение, он кривился щекою, удерживая в глазу монокль. Следом шёл плотный человек с обезьяньим ртом, с выдающимися, мрачными надбровьями, озирался зло, затравленно. Тяжко ступали туфли с квадратными носами и серебряными пряжками. Мелкими шажочками семенил лысый человек с мёртвым лицом. Мелькали чёрные фраки, крахмальные манишки, брабантские манжеты и кружева. Всего почётных посольских гостей насчитал Бубенцов чуть больше дюжины. Ах, если бы мог оторвать свой взгляд от этих фраков, кружев и манжет, если бы захотел хорошенько оглядеться по сторонам! Тотчас убедился бы, что благодаря фокусу с зеркальными бесконечностями их здесь на самом-то деле – целый легион!
Иноземцы направляли в сторону Ерошки монокли и лорнеты и с особенным вниманием, как показалось Бубенцову, разглядывали именно его. Впрочем, в людных местах всякий чувствует себя в центре всеобщего внимания. Распорядитель, как нарочно, подвёл посольских к столу, по соседству с которым расположились друзья. Конечно, так быть не могло, чтобы весь иностранный легион глядел на Ерошку, приветствовал его, кланялся ему. Возможно, они видели кого-то за его спиной. На всякий случай, отвечая на эти знаки внимания, Ерошка вынужден был неопределённо наклонять голову вбок.
Прошёл на пружинистых ногах, цокая подковками, небольшого роста, черноволосый человек с залысинами. Смуглый, похожий на индейца. Скользнул быстрым, внимательным взглядом. Моргнули красные, лишённые ресниц веки.
Но вот появился наконец в дверях и сам Ордынцев, оживлённый, пылающий румянцем, в окружении свиты. Дважды уронил пышный букет, и тотчас, сталкиваясь, отпихивая друг друга, кидались поднять этот букет услужливые прихлебалы. Кавалькада чиновников, теснясь, забегая друг перед дружкой, проследовала к столу посольских. Ордынцев метнул взгляд на Бубенцова, омрачился.
В зале между тем на некоторое время воцарился хаос. По всему пространству меж столами двигались люди с тарелками в руках. В некоторых местах, особенно вокруг столиков с рыбой и чёрной икрою, образовывались сгущения и заторы. Слышались сдержанный шип, злые извинения. Сердитый маленький старичок в белом костюме с медалями, оскалясь, выставляя локоть, выбирался из толчеи. Охнул вдруг, зашипел, но пока оглядывался, чтобы определить, кто же его лягнул в толпе, с тарелки смахнули почти всю осетрину.
Те, кто был знаком меж собою, сбивались подобно атомам, соединялись, образовывали молекулы. К молекулам подтягивались уже знакомые знакомых, пожимали руки, знакомились, образуя новые органические соединения, с новыми свойствами.
Из-за сгрудившихся спин вытягивалась вдруг чужая рука, выхватывала куски полакомее из-под носа у зазевавшихся, тащила их в свою тарелку. Опытный банкетный хмырь с довольной ухмылкой на бритом лице пронёс мимо приятелей блюдо с омарами. В другой руке нёс четыре бутылки красного вина, зажав горлышки меж пальцами. На нём были чёрный костюм и оранжевая рубашка, и в этой расцветке напоминал он хищного шершня.
Постепенно всё успокоилось, броуновское движение прекратилось. Несколько телевизионных камер снимали происходящее. Друзья степенно пили, с достоинством закусывали. Играли свои роли свободно, естественно. Реалити-шоу продолжалось.
Хмель между тем совершал своё благословенное дело, наступала желанная раскованность. Бубенцова наконец-то перестали смущать назойливые лорнеты и монокли. Он понимал, что выпил уже довольно много, но радовался тому, что ведёт себя разумно, полностью контролирует ситуацию.
Средних лет дамочка притулилась к нему тёплым боком, потеснила. Небольшого роста, плотного сложения. На щеках тонкие багровые прожилки. Ерошка ещё накануне её приметил, она начинала пить ещё в буфете.
– Подбавь мне, красавчик. Водочки. И себе. Жеранём?
Ерошка налил даме рюмку, себе половину фужера. Чокнулись, выпили. Дамочка поискала свободное место на тесно заставленном столике. Найдя, прищурила глаз, нацелилась, воткнулась локтем. Звякнула, опрокидываясь, тарелка с салатом. Несколько человек вздрогнули, обернулись. Высунулось из-за плеча Благового озабоченное лицо Ордынцева.
«Напрасно беспокоишься, – со злобой подумал Бубенцов. – Всё под контролем».
– Главное, без паники, – поддержала дамочка. – Сохраняем полное спокойствие. Давай-ка ещё, золотце!
Зал гудел ровно, точно самолёт, набравший необходимую высоту. Бубенцов то и дело подливал себе и соседке, соблюдал полное спокойствие. Его совсем не тревожили озабоченные взгляды Бермудеса. Чувствовал себя превосходно. Хмель расставлял вещи по своим истинным местам, менял их взаимное расположение. Хмель чудесным образом срывал пелену с глаз Бубенцова, открывал перед ним подлинную картину мира. Показывал, как оно всё есть на самом деле! В каком же плену заблуждений находится всякий трезвый человек! Бубенцов понял вдруг, насколько глубоко и сам заблуждался ещё какой-нибудь час назад!
«Шлягер-то ведь ни при чём! – думал Ерошка, чувствуя, как накатывается на него необыкновенное умиление. – Ей-богу, ни при чём! Адольф человек на самом-то деле хороший, славный человек. Сложный, конечно. С внешностью не повезло, ну так тем более! При такой мерзкой внешности мудрено сохранить хоть какое-то благородство! Надо сейчас же извиниться перед ним…»
Принялся оглядывать зал, выискивая Шлягера.
– Нет правды на земле! – напомнила дама. – Как прекрасно вы сыграли вчера!
– Но нет её и выше! – с удовольствием откликнулся Ерошка, мгновенно и навсегда позабыв про Шлягера. – Вы находите?
– Но правды нет и ниже! – продолжила дамочка. – И жест этот. Да. Умеете. На тоненького. На слезе ребёнка. Там, где боль, там и подлинность! Я была в полном восторге!
«Как прекрасны люди!» – подумалось Бубенцову.
Дамочка вынула носовой платок, принялась промакивать красные глаза. Высморкалась, содрогаясь толстыми плечами.
– Кто-нибудь обидел? – галантно поинтересовался Ерошка. Ему немедленно захотелось вступиться, наказать обидчика, восстановить справедливость.
– Тэ-э… Недруги… – толстушка неопределённо повела рукой. Смахнула со стола фужер, тот ударился о мраморный пол, разлетелся со звоном.
Обернулось несколько встревоженных лиц, кое-кто поспешил отступить подальше. Между столами образовалось отчуждённое пустое пространство.
Бубенцов вдруг понял, чего же от него хотят. Это было так просто, так элементарно! Справедливости! Правды и справедливости! Ощущение правоты переполняло его! И Ерошка нарочно, сознательно, для того только, чтобы поддержать милую неловкую соседку, сбросил на пол и свой фужер. Но эффекта, на который рассчитывал Бубенцов, не получилось. Фужер глухо ударился ножкой, подпрыгнул и не разбился. Нужного звона не получилось. Послышался короткий смешок. Кто-то из свиты Ордынцева, а скорее всего, сам Ордынцев произнёс нечто язвительное. Ерошка слов не расслышал, но напоминание о том, что он должен Ордынцеву червонец, глубоко его оскорбило. В три шага преодолел мешающее пространство, зацепился пальцами за нагрудный карман пиджака Ордынцева.
– Всё для блага человека? Для удобре… удовре… удо-влетворения потребностей! Так, что ли, теперь? – грозно прошумел Ерошка. – Это как так? На тоненького берём? На слезе ребёнка? Холуй!
Рванул на себя. Треснул нагрудный карман, выпал шёлковый платочек, вывалилась розоватая изнанка.
– Кто? Кто допустил? – отпихиваясь от рук Бубенцова, завизжал струсивший Ордынцев.
Несколько охранников кинулись к Ерошке. Он усмехнулся, встал в боевую стойку. С этими пингвинами никаких проблем возникнуть не могло. Проснувшаяся духовная мощь уже не могла уместиться в тесноте груди, всё прибывала и прибывала. Ерофей знал, что способен свалить всех одним ударом. Знал даже, как надо бить, чтобы враги посыпались, как домино. Всё решалось просто. Нужно было подпрыгнуть, выбросить в стороны руки и ноги одновременно. Такой приём показывали по телевизору, в китайском боевике.
Но не успел глазом моргнуть, как получил такой силы удар в скулу, что посыпались искры. И ведь что обидно – видел, как приготовлялся этот удар, только слишком запоздало начал уклоняться. Уклоняться, честно сказать, начал только через две или три секунды после удара. Реакция почему-то замедлилась. Бубенцов размахнулся, ударил в ответ. Но ударил в пустоту, поскольку уже падал на пол. Повалился, как мешок, к ножкам стола. Да ещё при этом так стукнулся лбом, что всё потемнело и внутри его, и снаружи. Близкие отреклись, отступились от Бубенцова, одна только верная дама с прожилками лила на его голову клюквенный морс из графина.
– Главное, без паники. Сохраняем полное спокойствие.
Бубенцов соображал, сохраняя полнейшее спокойствие и рассудительность. Он, конечно, был немало удивлён тем, что самым парадоксальным образом оказался вдруг на полу. Надо было подниматься. Однако, если подняться сразу, то среагируют, собьют с ног, навалятся сверху. Поэтому Ерошка не шевелился, а только дышал глубоко, готовился к действиям. Мозг его, несмотря на выпитое, работал, как часы. Ясно, чётко, слаженно. Так, по крайней мере, ему в тот момент казалось.
Приоткрыл глаза, определил положение врагов. Врагов была целая толпа. Несметная сила. Кулаком не достанешь, а вот если метнуть чем-нибудь, то… Схватить вон ту бутылку из-под шампанского. Если удачно попасть в середину, в гущу, то мир их разрушится и все эти черти посыплются, как кегли. Хорошо, что лежал он ничком. Тут удача сопутствовала Ерофею. Во внезапности атаки всегда заключена половина успеха. А у него как раз была такая возможность – разом оттолкнуться руками и ногами. Пока эти тюлени среагируют, рука успеет дотянуться до заветной бутылки. И он сделал это! Рванулся, вскочил на ноги, дотянулся…
– Хоба!..
Тяжёлый снаряд полетел в гущу врагов.