– Я часть той силы, что желает блага, но приносит зло! – провозгласил Бубенцов. Покосился на слугу в чёрной униформе, что стоял сбоку, в двух шагах от него.
– Но желает блага! – повторил Ерошка, как бы оправдываясь.
Лицо слуги с выпученными глазами ничего не выражало. Да, честно сказать, и афоризм, показавшийся Ерошке в первый миг чеканным, прозвучал как обыкновенный каламбур. Стоявший в некотором отдалении другой слуга с простым лицом точно так же, как и первый, пучил глаза, мучительно наморщивал лоб, пытаясь понять, как ему реагировать. Бубенцов с сочувствием глядел на человека, потеющего от умственного усердия. Ибо и сам ещё совсем недавно находился в таком же мучительном, неопределённом положении.
Слуги молча переглянулись, один из них уронил резиновую дубинку.
О, как же трудно отказаться от привычных радостей жизни, как тяжело всходить на эшафот! Снова и снова всплывала ослабляющая волю мысль, что можно переиграть врага. Вражиным же оружием, то есть искусным притворством. Разумеется, и речи не могло идти о том, что он теперь изменит вере. Во время церемонии венчания на царство в сердце его не прозвучит ни единой ноты кощунства. Он постарается обмануть их, сделать вид, что поступает по их правилам, но внутри останется верным.
Да полно! Не обольщайся, дорогой ты мой Ерофей Тимофеевич! Можно ли обмануть отца лжи? И вот тут снова и снова вспыхивала в нём надежда, что – можно. Почему бы и нет? Известно же, что самые ловкие аферисты и мошенники, изучившие слабости человеческой психики, знающие все тонкости игры «на доверии» – сами становятся жертвами подобной игры. Оказываются на диво доверчивыми, простодушными, попадают в психологические западни, устройство которых им слишком хорошо знакомо.
С другой стороны, стоит ли бороться, сопротивляться? Должно произойти то, что вытекало из логики развития всей предыдущей истории. Золото мира и власть должны сосредоточиться в одной горсти.
Шлягер проговаривался, что восстановление монархии в России займёт полгода. Проект реставрации готов, расчислен, утверждён. Вокруг будущей стройки возведены подготовительные леса. Задача упрощалась тем, что здание предстояло возводить на старом фундаменте, краеугольные камни сохранились. Немного только обросли мхом и позеленели, но это только добавляло будущему зданию благородства. А народ не вякнет.
– Народ безмолвствует! – замедлив шаг, продекламировал Бубенцов, но тотчас осознал, что это не так.
Оказывается, в толще народа, на недосягаемой глубине, в самой сердцевине этноса, происходили таинственные перемены. Пусть перемены эти совершались пока внутри одного-единственного человека – внутри Ерошки Бубенцова. Но это были те перемены, которые определяют судьбу всего народа. Потому что народ – это один человек, только многажды, миллионы раз умноженный сам на себя.
Оказалось, что от ничтожного червя, от того самого маленького человека, от перемен, которые таинственно происходили внутри его, зависело слишком многое. Откровенно говоря, зависело – всё!
Бубенцов перестал улыбаться. Нечеловеческая ответственность давила на плечи. Клином сошёлся на нём белый свет. Острейший клин упирался прямо в середину груди. Сердце горело. И это было по-настоящему больно.
Слишком хорошо знал он, что не существовало более во всём мире никакой организованной силы, которая помешала бы исполниться древнему пророчеству. Вернее, оставалось самое малое препятствие. Этим препятствием на пути всемирного монарха, на пути антихриста, был он – Ерошка Бубенцов. Судьба всего мира, дальнейший ход истории – всё теперь зависело от его свободной воли. Только от свободной воли и ни от чего больше.
«Как же такое может быть? – в священном трепете думал Бубенцов, зачем-то поднимая и с недоумением разглядывая свои жалкие руки. – Как можно, чтобы от воли столь маленького человечка, от его решения и действий зависело так много?!»
Но это было именно так! Припомнились тотчас слова профессора о том, что жизнь человека, умноженная на вечность, больше, дороже всего мира. Душа человеческая ценнее всей вселенной. Ерошка развеселился!
– Ра-тата-та-а!..
Наконец-то он понял, что даже самый никчёмный из людей способен собственную жизнь сделать неподвластной для роковых сил. Бубенцов знал теперь, что вся совокупная мощь таинственных, незримых сил не может его сдвинуть ни на ноготь. Если он хорошенько упрётся.
– Человек сильнее мира! – бодро произнёс Бубенцов, рассматривая себя в стенном зеркале. – Могущество его невероятно. Даже могущество заблуждения. Ну а когда с ним Истина, человек способен противостоять абсолютно всем силам зла!
Маленькая взъерошенная фигурка в полосатой пижаме, сжав кулачки, грустно глядела в ответ. «Да неужели?»
– Тело, иди куда должно! – приказал маленький человечек.
Глава 13. Пирамиду нельзя разрушить
Ноги сами, как позже выяснится, несли его куда нужно. Шагал, глядя прямо перед собой остановившимися глазами. Всё, чему должно быть, – обязательно произойдёт. Финал драмы неотвратим, развязка неизбежна. Об этом ясно написано в Книге.
Характеры и действия главных героев известны. Каждый волен выбрать себе роль по вкусу. Вернее будет сказать так: роль сама подыскивает для себя исполнителей. Иуда подошёл на роль предателя. Но ведь мог же Иуда ужаснуться, взмолиться: «Отпусти меня, возьми другого!» Это только кажется, что нет выбора. На самом деле всё очень просто. Запил же перед спектаклем Марат Чарыков! И на его роль взяли другого.
Бубенцов остановился посреди тротуара, напротив витрины. Снял шапку, воздел руку. Следовало хотя бы начерно подготовиться, отрепетировать.
– Пусть произойдёт всё, чему надлежит. Но я не хочу участвовать! Отрекаюсь!
Два-три прохожих, обойдя его, обернулись, а затем ускорили шаги. Рука Ерошки, сжимавшая шапку, упала. Понурая фигурка в полосатой пижаме смутно отражалась в пыльной витрине. Тело замёрзло, губы одеревенели от ветра и холода, слова прозвучали невнятно. И всё же ему показалось, что сыграно убедительно. Но поскольку прохожие отбежали уже довольно далеко и ни единого зрителя не оказалось рядом, то слова не возымели должного действия. Мёрзлое слово не обладало нужной силой. Значило ли это, что отречение уже вступило в силу? Неизвестно. Равнодушное ледяное пространство окружало его со всех сторон.
Но, чу! Далеко, на краю площади, у «Кабачка на Таганке», приметил движение, поспешил в ту сторону. Здесь широкий путь неожиданно окончился. Деревянные мостки, проложенные через раскопанный коллектор, горбом подымались вверх. По обеим сторонам торчали прутья арматуры. Бубенцов пошёл узким путём! Полез, обдирая бока, через тесноту, всякий миг рискуя сорваться в котлован. Затрещал надорванный карман пижамы. Ухватившись за арматуру, заглянул в адскую бездну. Пред ним зияла чёрная дыра. Чугунная крышка, сдвинутая на три четверти, приоткрывала страшный зев. Что-то постукивало в глубине земли. Слушатели находились там, в тёмном недре.
– О, это недаром! – пробормотал Бубенцов. – «И гад морских подземный ход…»
Он теперь с большим вниманием приглядывался ко всякому символу, расставленному на пути.
– Отрекаюсь! – крикнул он, склонившись в колодец.
Прислушался. Следовало ожидать, что отзовётся подземное эхо: «…каюсь, каюсь…» Но никакого ответного гула не последовало. Только звякнуло железо и человеческие голоса заматерились на дне. То были сантехники, возившиеся с неисправной ржавой задвижкой. Бубенцов склонился ниже, различил во мраке два чёрных, поднятых к нему лица. Луч фонарика из тьмы больно ударил в глаза.
– Чё надо, дебил? – прогудел толстый блатной баритон из ада.
Подельник баритона, высунувшись из дыры, оглядел фигурку Бубенцова, выплюнул под ноги ему дымящийся огрызок сигареты:
– Да он, в натуре, и в самом деле дебил!
– Воспитанный человек никогда не говорит то, что думает! – с достоинством ответил ему Бубенцов, вспомнив наставления и уроки Шлягера. – Вот так-то, господа эфиопы!..
Урка поднял брови и добавил уже гораздо мягче, дружелюбнее:
– Из соседнего дурдома, видать, сбежал!.. И там, блябу, бардак! Слышь, Лёха!..
«Вот отчего в кранах Лефортовской больницы не было с утра воды», – догадался Бубенцов. Несмотря на грубый приём, Ерошка искренне обрадовался встреченным людям. У него теперь было два свидетеля. Два свидетеля, которые в случае чего выступят в защиту. Даже если он не дойдёт до конца намеченного пути. «Он дал слово, что отрекается!» – скажет благородный блатной баритон. «Но исполнил ли обещание – это нам неведомо, ваша честь, – честно добавит хриплый альт. – Но слово дал, в натуре, а слово его, блябу, имеет вес и невероятную силу! Лёха может подтвердить…»
Рассуждая и ободряя себя таким образом, Ерошка добрался до конечной точки. Теперь спешить было некуда. Круг замкнут! Бубенцов приостановился перед дверью, пошаркал ногами о резиновый коврик. Покосился на аккуратно стоящие у стены знакомые калоши с алой выстилкой. Поиграл бровями, покривил губы так и эдак. Он бы, вероятно, ещё долго готовил лицо, подбирал выражение, но хлопнула в конце коридора дверь, звякнуло ведро, на лестнице послышались шаги.
Бубенцов постучался в матовое стекло.
– Войдите!
Бубенцов вступил в помещение.
Повсюду видны были следы торопливых сборов. В беспорядке валялись бумаги, календари, коробочки от лекарств, карандаши, штативы с использованными капельницами, визитки, скоросшиватели, пустые ампулы, толстые бухгалтерские книги, клочки ваты. Клеёнчатая кушетка запрокинулась, топыря железные ноги.
Аграфена Габун, стоя на стуле, соблазнительно вытягивалась, доставала с верхних полок папки с документами, передавала Насте Жеребцовой. Бубенцов жалко улыбнулся, кивнул девушкам. Но стервы, как бы не заметив его, равнодушно отвернулись. Потянуло холодом по лодыжкам, ветер просквозил по помещению, пошевелил разбросанные листы. Ерошка поспешил прикрыть дверь.