между идеальным государственным устройством и жалким несовершенством человека"[352] существовало во все времена и просто образцово проявилось после I мая 305 г.
Любимец Галерия Флавий Север II в апреле 307 г. был вынужден покончить жизнь самоубийством, трагически закончил жизнь — то ли отравление, то ли самоубийство — другой его избранник — Макимин Даза в 313 г. Зато Константин и Максенций, коими Галерий пренебрег, довольно быстро провозгласили себя цезарями (306 г.), а через год были уже августами. Старик Максимиан, вопреки предостережениям Диоклетиана, вздумал вернуться к власти… В итоге в 307 г. в империи оказалось пять единовременных августов — Галерий на Востоке, на Западе — Флавий Север, Максенций, Максимиан и Константин. Старшинство Галерия было совершенно формальным и сам он выглядел жалкой пародией на своего славного предшественника Диоклетиана.
Разгоревшаяся между новоявленными августами междоусобная война длилась до 324 г., когда, наконец, сокрушив Лициния (последний выдвиженец Галерия, стал цезарем на Востоке в 308 г.), Константин вновь объединил империю. Справедливо полагая важнейшей причиной многолетней смуты (306–324 гг.) крайне неудачную систему тетрархии, Константин не стал ее восстанавливать, ограничившись лишь возведением в сан цезарей своих сыновей Константина, Константа и Констанция. Август может быть только один.
Трагически сложилась судьба обоих августов предшествующего правления. При этом особого внимания достойно то обстоятельство, что при диаметрально противоположном поведении Максимиан и Диоклетиан пришли к сходному концу.
Геркулий Максимиан, вновь провозгласив себя августом в 307 г., попытался отнять власть в Риме у своего сына Максенция, но в деле этом отнюдь не преуспел и вынужден был покинуть и Рим, и Италию. Тогда он направился в Далмацию к Диоклетиану, где в своем дворце близ Салоны (Сплита) и проживал недавний властитель империи. Максимиан, заручившись поддержкой Галерия, возможно, осознавшего свою явную слабость в роли старшего августа, обратился к Диоклетиану с просьбой вернуться к власти. Ответ Диоклетиана, прославивший его никак не менее, чем преобразование Принципата в Доминат, привел Аврелий Виктор в своих "Извлечениях о жизни и нравах римских императоров";
"Когда Геркулий и Галерий звали его (Диоклетиана) вернуться к власти, он, точно отстраняясь от какой-то чумы, ответил им: "О, если бы вы могли посмотреть на выращенные моими руками в Салоне овощи, вы бы сказали, что (мне) этого никогда не следовало бы делать"[353].
В 308 г. Максимиан был вынужден вновь сложить с себя полномочия августа, кои он так неудачно пытался вернуть. Теперь он нашел приют у Константина. Однако неугомонность, терзавшая Максимиана, похоже, больше старческих недугов, толкнула его на попытку отобрать власть у Константина, бывшего к тому же его зятем, Тот безжалостно подавил мятеж тестя. Максимиан либо покончил с собой, либо был убит воинами Константина, овладевшими в 310 г. его последним оплотом — Массилией (совр. Марсель).
Пока был жив Галерий Диоклетиан благополучно проживал в Салоне, а его жена и дочь находились в Никомедии. Валерия, дочь Приски и Диоклетиана с 293 г. была женою Галерия. Однако, когда весной 311 г. Галерий скончался, Приска и Валерия оказались во власти Максимина Дазы, того самого молодого полуварвара, на которого шесть лет назад Диоклетиан лично надел императорскую порфиру. Даза, завороженный красотой и богатством Валерии, оставил свою жену и потребовал от дочери Диоклетиана вступления в брак, но она гордо отказала ему. Тогда Максимин Даза велел конфисковать имущество вдовы Галерия, подверг истязаниям близких ей людей, а саму ее вместе с матерью приказал взять под стражу[354].
Валерию, Приску и Кондидиана — незаконного сына Галерия, усыновленного Валерией, — держали под стражей в какой-то сирийской деревушке (Максимиан Даза правил в Египте и Сирии). Диоклетиан просил напрасно облагодетельствованного им варвара вернуть ему жену и дочь, но просьба его осталась без внимания. Это означало, что с утратой политической власти Диоклетиан не мог рассчитывать хотя бы на сохранение нравственного авторитета. Теперь у стареющего отставного императора не могло остаться иллюзий, как на самом деле к нему относятся те, кого он сам привел к высшей власти.
Впрочем, собственные судьбы неблагодарных его преемников также были трагичны. В августе 313 г. разгромленный Лицинием (его Галерий сделал цезарем в 308 г.) Максимин Даза то ли сам покончил с собой, то ли был убит. Владыкой Востока стал Лициний. При нем Валерия, Приска и Кандидиан оказались вновь в Никомедии, где поначалу Лициний принял мать и дочь Диоклетиана так, как должно было принимать людей такого высочайшего сана. Вскоре, однако, заподозрив ни в чем неповинного Кандидиана в императорских амбициях (если даже тот и не имел амбиций, то само его происхождение давало право мнительному Лицинию предполагать таковые — каждый ведь по себе об окружающих судит), Лициний велел его убить.
Валерия и Приска бежали из ставшей для них смертельно опасной Никомедии и почти пятнадцать месяцев странствовали, переодевшись простолюдинами, но скрыться от людей Лициния им, к несчастью, не удалось. В городе Фессалонике (совр. Салоники в Греции) они были схвачены и обезглавлены, а тела их выброшены в море[355].
Сам Диоклетиан не дожил до страшного конца жены и дочери. Его жизнь трагически завершилась несколько ранее. Константин и Лициний, сокрушив своих последних соперников (Константин Максенция на Западе, а Лициний Максимина Дазу на Востоке), стали соправителями Римской империи. Один лишь Диоклетиан, пусть и смирно живший в Салоне, все-таки оставался для победоносных августов назойливой тенью прошлого. Лициний лично был Диоклетиану обязан — его в 308 г. цезарем назначил Галерий уже после отречения старого августа, но по его совету. Этого благодеяния Лициний, похоже, и не мог простить. Константин же наверняка не мог простить Диоклетиану того, что тот в 305 г. не сделал его цезарем при Констанции Хлоре, а возвеличил никчемных Севера и Дазу.
Поначалу Константин и Лициний решили выманить Диоклетиана из его убежища внешне радушным приглашением в Медиолан на свадебный пир — соправители решили породниться и сводная сестра Константина Флавия Юлия Констанция выходила замуж за Лициния.
Диоклетиан вежливо отказался, сославшись на то, что из-за старости не имеет сил участвовать в празднестве, за что и приносил обоим императорам свои извинения. Тут же немедленно и выяснилось, что же на самом деле скрывалось за "приглашением" Диоклетиана в Медиолан на свадебный пир. Константин и Лициний направили старому августу (ему уже исполнилось 68 лет) угрожающее письмо, в котором обвиняли Диоклетиана, что тот ранее благоволил к Максенцию, а затем к Максимину Дазе. Это, думается, была заведомая ложь. Диоклетиан подчеркнуто сторонился политики уже 8 лет. С самого своего отречения он не дал ни малейшего повода усомниться в искренности своего ухода в частную жизнь. Да и как он мог быть покровителем Максимина Дазы, если тот так относился к его жене и дочери? Хамское пренебрежение Дазы к смиренной просьбе Диоклетиана отпустить Валерию и Приску в Салону лучше всего характеризует истинные их отношения.
Таковые, очевидно, не волновали Константина с Лицинием. Они искали повод для расправы. И нашли его. Диоклетиан все понял.
"Как стало достаточно (всем) известно, он покончил с жизнью добровольно из чувства страха… Подозревая, что ему готовится позорная насильственная смерть, он, как говорят, принял яд"[356].
Что оставила эпоха Диоклетиана потомкам? Надо сказать, что сам император делал все возможное, чтобы память о его царствовании не угасала. Возможно, памятуя знаменитые слова основателя Принципата Августа, гордившегося тем, что принял он Рим кирпичным, а оставил мраморным, Диоклетиан стремился оставить после себя как можно больше монументальных сооружений. По словам Лактанция, ему была присуща "некая безграничная страсть к строительству, ложившаяся немалой тяжестью на провинции, так как с них он требовал всех рабочих, ремесленников и телеги — все то, что необходимо для возведения зданий. Здесь строились базилики, цирк, монетный двор, там — арсенал, дворцы для жены и дочери. Внезапно значительная часть горожан принуждена сняться со своих мест: все переселяются с женами и детьми, как будто город захвачен врагами. А когда эти здания построены за счет разорения провинций, то он заявляет, что они не так построены и пусть они будут построены иначе. Все должно быть разрушено и изменено. Возможно, что и вновь построенное также будет разрушено. Так он постоянно безумствовал, стремясь уподобить Никомедию Риму"[357].
Эпоха "солдатских императоров", военный кризис Римской империи в III в. неблагоприятно отразились на развитии римской архитектуры. За пятьдесят кризисных лет в провинциях угасло монументальное строительство, сократилось оно и в самом Риме. Это отразилось и на качестве подготовки архитекторов и высококвалифицированных мастеров. Известно, что когда при Диоклетиане, главным образом, в столице и других крупных городах монументальное строительство было возрождено, то явственно ощущался недостаток архитекторов, квалифицированных строителей, ремесленников. Константину Великому пришлось даже учредить специальные государственные стипендии на их подготовку[358].
Никомедию уподобить Риму не удалось, да и главная гордость императорской резиденции — великолепный дворец — стала объектом загадочных поджогов, дававших повод к гонению на христиан. Однако, и древнюю столицу Диоклетиан не оставил своим вниманием. Там были сооружены грандиозные термы, превзошедшие размерами и великолепием прославленные термы Каракаллы. Строительство их заняло 8 лет (298–306 гг.). Площадь терм Диоклетиана 3