Окончательное падение роли сената формально, все еще высшего органа Римской империи, и утрата значения прочими древними республиканскими магистратурами, ставших к концу III в. просто почетными титулами и не имевшими уже никакого практического значения, являлись следствием вполне закономерного процесса. Процесса превращения военной диктатуры в республиканских одеждах, которой она являлась с самого установления Принципата, и абсолютную, даже формально ничем не ограниченную монархию. Необходимость обороны от постоянного наступления внешних сил, борьба за единство империи, делали неизбежным процесс максимальной централизации власти, создания единой унифицированной государственно-административной системы, находящейся в жестком подчинении верховного носителя власти. Крайняя необходимость гарантировать Римскую державу от опасности нового кризиса и сделала возможным успех государственных преобразований и торжества новой политической системы — Домината.
"Потребность установить некоторую связь между отдельными частями империи была, без сомнения, весьма настоятельна, если система полной централизации привилась с таким успехом. Посредством этой административной централизации и соединенной с нею военной системы Римская империя сопротивлялась и внутреннему распадению своему и вторжению варваров"[120].
Об усилении могущества верховной власти, о дальнейшем развитии процесса создания новой политической системы свидетельствует создание в период Принципата мощного чиновничьего аппарата, подчиненного верховной власти, деятельность которого была направлена "исключительно для осуществления предначертанной верховной власти и для сообщения верховной власти сведений о силах и материальных средствах общества"[121].
К последней четверти III века вся Римская империя была покрыта сетью чиновников, иерархически подчиненных друг другу и теснейшим образом связанных как между собою, так и с императорским двором.
Все эти многочисленные изменения, происходившие в течение трех исков в гражданском законодательстве, в структуре государственного аппарата империи, в статусе императоров, в военной организации Римской державы, свидетельствуют о том, что установление Диоклетианом новой формы правления — Домината — явилось логическим завершением процесса, длившегося не одно столетие и подготовившего все условия для реформаторской деятельности Диоклетиана и его соправителей. Эпоха Диоклетиана и Константина представляет собою лишь дальнейший фазис развития бытовых условий предшествующего времени. Третье столетие является периодом окончательной переработки старых учреждений и вытеснения их новыми"[122].
Действительно, анализ государственной организации империи в эпоху, предшествовавшую Диоклетиану, убеждает в том, что корни всех его реформ можно отыскать в деятельности многих императоров, правивших во II и III веках. В свете этого представляется совершенно справедливым утверждение русского историка Э. Гримма: "И по теоретическому пониманию принципата эпоха Ульпиана, очевидно, гораздо ближе к эпохе Диоклетиана, чем к эпохе Августа. Ввиду этого резкое различие эпохи до и после Диоклетиана едва ли основательно"[123].
Более успешная реформаторская деятельность нежели у его предшественников объясняется тем, что, восстановив единство империи, Диоклетиан получил возможность для полной реорганизации политической системы Римской державы.
Новая система императорской власти
Приход к власти Диоклетиана подвел черту в политической эволюции императорской власти. Давно обветшавшая система Принципата официально окончательно ликвидируется в первые же годы его правления. Абсолютная монархия по существу становится таковой и по форме. Рождается новая политическая терминология, отражающая собою новую политическую систему во главе с обожествленным императором, Навсегда покончено с остатками былой "республиканской свободы". Монарх более не желает признавать над собою даже формальное верховенство народа в лице римского сената. "Он не есть теперь princeps или республиканский магистрат, он теперь не первый между равными, а господин, dominus "божьей милостью"; "граждане" — cives — превращаются в подданных — subiecti"[124].
Во всех мероприятиях Диоклетиана четко прослеживается постоянное стремление подчеркнуть божественный характер императорской власти, божественность самой особы владыки империи. Действительно, "выставка величия была первым принципом новой системы, введенной Диоклетианом"[125].
Единодушно отмечают римские историки[126] столь нарочитую пышность императорского двора, мало похожего на окружение былых "августов", но зато сильно напоминающего собою дворцовую обстановку великих империй Востока — в первую очередь дворцовый быт "Новой Персидской монархии".
Император не желает ни в чем уподобляться простому смертному. Он "Dominus et Deus" — "господин и бог" всего населения Римской империи. Даже внешний облик владыки Рима не должен походить на внешность его подданных. Повелитель "вечного города" носит особые золототканные одежды, обувь, изукрашенную драгоценными камнями, он появляется перед народом только в особо торжественных случаях, и это появление выглядит подобно священнодействию. Подданные должны видеть непреодолимую грань между императором и любым другим человеком. Только так, по мнению Диоклетиана, их можно заставить осознать незыблемости императорской власти, воплощенную отныне в величии повелителя империи, которому все обязаны поклоняться как земному божеству.
Диоклетиан не похож на предшествующих монархов. Это видели его современники.
"Диоклетиан… первый дал Римской империи видимость, скорее согласную с обычаями царей, чем с римской свободой, Ом приказал поклоняться себе, тогда как до него всех императоров просто приветствовали, Он же облачился в одежды и обувь, украшенные драгоценными камнями, тогда как прежде знаком императорской власти была культурная хламида, а остальное как у прочих"[127].
Сходным образом повествует о Диоклетиане и другой римский историк:
"Он первый стал надевать одежды, сотканные из золота, и пожелал даже для своих ног употреблять шелк, пурпур и драгоценные камни. Все это, хоть и было более пышно, чем гражданская одежда и служило признаком высокомерия и чванства, однако сравнительно с другим было незначительно. Ведь он первый из всех, если не считать Аврелиана, позволил открыто называть себя господином, поклоняться себе и обращаться к себе как к богу"[128].
Аврелий Виктор верно подмечает тот факт, что вновь введенная царственная пышность императорского двора, поразившая непривычных к подобным вещам римлян, не имела решающего значения в сравнении с прочими мероприятиями Диоклетиана. Много более выделяет историк открытое обожествление монарха, официальное признание его "господином" своих подданных, что и определяло сущность новой политической организации империи. Это уже не являлось просто прихотью того или иного правителя, как это было при Калигуле и Домициане, а стало одним из краеугольных камней новой политической системы — Домината. В дальнейшем все императоры поздней Римской империи именовались господами и божествами и никто не смел подвергнуть это сомнению.
То, что было некогда прихотью и ненормальностью отдельных не в меру тщеславных цезарей (как цезарь Калигула), стало юридическим статусом новых "августов",
В эпоху Домината обожествление императора воспринималось римскими гражданами как нечто само собой разумеющееся, "…Как только император принял имя Августа, ему как истинному и воплощенному богу должно оказывать верность и повиновение, ему должно воздавать свое внимательное служение. И частный человек, и воин, служат богу, когда он верно чтит того, кто правит с божьего соизволения"[129] — так пишет поздний римский историк военного дела Вегеций.
Мероприятия Диоклетиана ни в коей мере нельзя рассматривать как проявление просто личной прихоти, как удовлетворение честолюбивых устремлений властителя. Вряд ли они имели бы успех в подобном случае. Прочность установленной Диоклетианом политической системы, ее приемлемость для господствующего класса Римской империи в дальнейшем следует объяснить тем, что она диктовалась самой тактической обстановкой, Борьба за восстановление единства огромной Римской державы, отражение варварских вторжений, подавление брожения и зачастую и восставания масс низших слоев населения (колонов и рабов) могли быть успешными только при наличии в государстве твердой и независимой верховной власти, способной объединить все силы господствующего класса Римской империи и направить их на выход из тяжелейшего за всю предшествующую историю кризиса.
И обожествление личности главы государства, и новый придворный церемониал, столь напоминающий обычаи, царившие при дворе Сассанидов, что отмечают некоторые исследователи[130], все это было направлено на создание нового юридического статуса императора, должно было определить "его отношение к другим органам управления, наконец, подданных вообще"[131], установить неограниченность высшей власти, дав божественное объяснение ее происхождению, обеспечить ее полную независимость и тем самым дать свободу рук в решении всех государственных вопросов.
До нашего времени дошла полная титулатура Диоклетиана, Его пышный титул известен из почетной надписи от 290 г., обнаруженной на территории римского города Августа Венделиков в Германии (современный Аугсбург):