– Ксевет! – потрясенно прошипел Майя.
Ксевет улыбнулся. Он совершенно не раскаивался в своем поступке.
– Вы же император, ваша светлость. Каноник Орсева не может диктовать вам свою волю.
Келехар заметил:
– Каноник Торчеледжен охотно поможет нам.
И Майя заставил себя улыбнуться девушке. Улыбка вышла натянутой, и Келехар, удивив Майю своей проницательностью, сказал:
– Вам не обязательно смотреть, ваша светлость. Вы можете оставаться здесь.
Действительно, Майе не хотелось смотреть на тела, он не желал даже приближаться к четырем лакированным черным гробам. Но что-то – чувство долга, или, может быть, чувство вины – заставило его сдвинуться с места. Когда Келехар и каноник подняли крышку гроба Варенечибеля, Майя стоял рядом с ними.
Было видно, что служители Улиса, которые готовили тело к похоронам, старались изо всех сил: они распрямили руки и ноги, замаскировали увечья льняными и шелковыми одеждами. Но они ничего не смогли сделать с обугленным, неузнаваемым лицом императора, лишь прикрыли его белой кружевной вуалью. Келехар осторожно приподнял вуаль, и Майя был вынужден отвернуться.
Келехар своим хриплым надсадным голосом принялся читать молитву сострадания умершему, а Майя рассматривал белые колонны, и в его душе боролись жалость, отвращение и печаль.
Вскоре Келехар смолк. Майя не стал оборачиваться – он не хотел видеть общения Свидетеля с мертвым – в чем бы оно ни заключалось. Прошло несколько минут, и он услышал, как Келехар и девушка-каноник опустили крышку гроба. Глядя прямо перед собой, он спросил:
– Вам нужно видеть… остальных?
– Ваша светлость, – извиняющимся тоном ответил Келехар. – Вероятно, это поможет нам.
– Хорошо, – сказал Майя, хотя ему не терпелось приказать Келехару оставить тела в покое и отослать его из храма. – Продолжайте.
Он стоял на том же месте, не оборачиваясь, пока Келехар и каноник еще трижды повторяли мрачный ритуал. Он заметил, что сиплый голос Келехара звучал ласково и терпеливо, что он произносил молитву сострадания в четвертый раз так же сосредоточенно и искренне, как в первый. Значит, он отказался от сана не из-за недостатка веры или сомнения в призвании. Майя понимал, что нельзя расспрашивать о причине; у него не было на это никакого права. Но ему, естественно, было интересно, что же случилось.
Наконец, Келехар сказал:
– Ваша светлость, мы закончили.
Майя обернулся. Свидетель Мертвых стоял среди гробов, но выглядел бывший прелат не хуже, чем при первой встрече в Мичен’тэйлейане.
– Что вы намерены делать дальше? – спросил Майя.
– Ваша светлость, у ваших мертвых нет ответов. Перед смертью они испытали страх и смятение и не найдут покоя до тех пор, пока Улис не дарует его. Но ответы можно отыскать и в других местах. Есть другие погибшие.
– Могилы в Улимейре, – кивнул Майя.
– Ваша светлость, если вам будет угодно, мы продолжим завтра.
– Это совпадает с нашими желаниями, мер Келехар. Благодарим вас.
– Ваша светлость, – поклонился Келехар и отошел.
Несмотря на ровный тон, Майе показалось, что бывший священник осуждает его за что-то. Он был на несколько дюймов ниже Майи, но его, видимо, нисколько не смущала необходимость запрокидывать голову, чтобы взглянуть в лицо императору.
– Не благодарите нас, ведь вы не знаете, что мы найдем.
– Не имеет значения, что вы найдете. Мы благодарим вас за то, что вы ищете истину, и за то, что делаете это вопреки своему желанию.
– Нам случалось прежде находить истину, ваша светлость, и это не принесло нам ничего хорошего. Мы бы многое отдали за то, чтобы иные тайны были навеки погребены вместе с мертвыми, и мы не думаем, что на сей раз будет иначе.
– Это не имеет значения, – повторил Майя. – Мы просим найти ответы не ради нас самих. Вы должны найти их ради…
Он смолк, не зная, как лучше выразиться. Он хотел найти правду о крушении не потому, что на борту «Мудрости Чохаро» погибли его отец и сводные братья. Наконец, он тихо сказал:
– Мы просим вас найти правду ради тех, кто лишился жизни потому, что был рядом с нашим отцом. Ради тех, кто сейчас скорбит потому, что их император упал с неба и умер на земле среди горящих обломков. Ради тех, кто не хотел, чтобы убили их императора. Если ответы не будут найдены, как они могут быть уверены в том, что их императора не убьют снова?
Выражение лица Келехара осталось непроницаемым. Свидетель Мертвых поклонился, пробормотал «ваша светлость», обошел Майю и направился к выходу.
Майя стоял, пристально глядя на гробы, на колонны и саркофаги, потом взглянул на круглое окно в центре купола. Его переполняли эмоции, которые он затруднился бы описать, в горле застряли слова, которые он не мог сказать вслух. Он стоял так, пока ноэчарей не подошли и не напомнили о том, что до заката и до начала церемонии погребения осталось совсем немного.
Глава 11Похороны и поминки
Когда солнце опустилось за алеющий горизонт, он невольно подумал, что в первый и последний раз видел отца на похоронах матери. И вспомнил, как мало уважения император проявил к скончавшейся четвертой супруге, вспомнил одинокую черную ленту на белых императорских одеждах.
Если бы теперь сам он решил пренебречь трауром, как в свое время пренебрег его отец, это было бы только справедливо. Майя некоторое время обдумывал эту мысль, потом со вздохом признался себе, что у него не хватит духу воплотить мстительную фантазию в жизнь. Он представил себе обиду, которую причинит придворным и слугам, родственникам отца, его окружению. Он слишком хорошо помнил, как горько ему было видеть белый костюм отца, помнил, что страдания его стали еще сильнее – если это было вообще возможно.
Поэтому Майя терпеливо стоял в гардеробной, пока личные слуги надевали на него тяжелые предметы одежды и регалии, составлявшие полный императорский траур. Плотная стеганая куртка из черной парчи, богато расшитая жемчугом, серебряные кольца со странными темными дымчатыми камнями. На него надели жемчужные серьги, жемчужное ожерелье, в волосы вплели жемчужные нити. Потом на него надели массивную корону, и поверх всего этого накинули несколько ярдов черной вуали. Вуаль придавала опалам короны Этувераджид Мура зловещий вид – словно луна темной ночью просвечивала сквозь облака. Майя взглянул на себя в зеркало и содрогнулся.
В какой-то момент, в разгар приготовлений, ноэчарей сменились, и когда Майя отвернулся от зеркала, его ждал Бешелар. Воин склонил голову, как будто не хотел встречаться взглядом с императором, и пророкотал:
– Ваша светлость.
– Лейтенант, – приветствовал его Майя, которого позабавила неожиданная перемена в манерах Бешелара и возвращение прежних формальностей. Телохранитель молча открыл дверь и отступил в сторону.
В соседнем помещении ждал Кала. Он церемонно поклонился и сказал:
– Ваша светлость, нам кажется, что стоит отправиться в храм немедленно. Архиепископ предупредил, что похороны задерживаются, и будет нехорошо, если вы появитесь одновременно с остальными. Лучше прийти пораньше, чтобы помолиться за… то есть, чтобы помолиться.
Кала тоже показался Майе необычайно взволнованным, но он решил, что сейчас не время для расспросов. Поэтому просто кивнул:
– Хорошо.
И вернулся с телохранителями в Унтэйленейзе’мейре, но на этот раз не через двери – они поднялись по узкой лестнице на императорский балкон, который ютился между пилястрами, подобно яйцу паука, висящему на паутинке.
Когда он взглянул на гробы, у него на миг закружилась голова, и он вспомнил, как ребенком смотрел оттуда, снизу, на далекую белую фигуру императора.
– Ваша светлость? – тревожно шепнул Кала, но Майя отмахнулся от него.
Он вцепился в балюстраду и сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. Он начал читать про себя молитву сострадания мертвым, которую слышал от мера Келехара несколько часов назад. Он старался проговаривать ее так же искренне и терпеливо, как бывший прелат. Сострадание – единственный дар богов, на который он мог надеяться. Он не мог молиться о любви или прощении; и то, и другое было ему недоступно. Он не мог простить отца и не мог полюбить братьев, с которыми не был знаком. Но он мог сочувствовать им, как это было с другими погибшими, и к этому он стремился сильнее всего – забыть обиды и унижения, искренне оплакать смерть родных.
Внизу, в храме, начали собираться придворные. Майя перехватил несколько устремленных на него взглядов и отвернулся, а потом подумал, что совсем скоро ему придется возобновить не только работу правительства, но и дворцовую жизнь. На него внезапно навалилась смертельная усталость. Придется у кого-то узнать – скорее всего, у Ксевета, – какие мероприятия и приемы проводятся обычно при дворе, и что следует делать императору, когда он посещает их. И нужно ли ему отдавать приказания о проведении этих приемов, или они каким-то образом происходят сами собой, без его вмешательства?
«Я не создан для всего этого», – подумал Майя и почувствовал, как напряглись мышцы шеи и спины от усилий держаться прямо и величественно. И снова услышал негромкий голос ученого: «Ваша светлость, причиной катастрофы “Мудрости Чохаро” явилась диверсия».
Вскоре явился архиепископ, и церемония началась. Вспомнив, что похороны задержались из-за него, Майя почувствовал укол вины. Не было ничего дурного или неблагоприятного в том, чтобы похороны начинались после заката, если еще не взошла луна. Однако Майя был уверен, что при дворе найдется немало зануд, которые сочтут это опоздание проявлением небрежности и неуважения к усопшим. Без сомнения, каноник Орсева не преминет дать любопытствующим понять, кто именно виноват в промедлении.
Он заставил себя прислушаться к мелодичному голосу архиепископа и возблагодарил небеса за то, что с такого расстояния никто из придворных не мог разглядеть его лица, скрытого под черной вуалью. Он нашел в толпе своих сестер, Немри’ан и Вэдеро, отыскал Арбелан Драджаран и вдовствующую императрицу, которые постарались расположиться как можно дальше друг от друга. Невеста Кириса, Стэно Баджевин, стояла отдельно от членов императорской семьи, и он подумал, что она, наверное, испытывает неловкость и чувствует себя здесь чужой. Он видел принцессу Унтэйлейанского Двора и ее детей. Когда он потерял мать, ему было примерно столько же лет, сколько этим девочкам. Он озабоченно всмотрелся в и