– Мы абсолютно доверяем вам и вашей команде.
Капитан вздрогнул и поднял голову. Майя встретился с ним взглядом и улыбнулся. Капитан посмотрел ему в глаза, его уши приподнялись, и он снова поклонился, еще ниже, чем прежде.
– Благодарю, ваша светлость, – ответил он отчетливо и уверенно.
Майя поднялся по узкой железной винтовой лестнице, которая опоясывала мачту. Наверху, на крошечной платформе, ждала женщина, в чьи обязанности входило проводить императора в пассажирскую каюту.
– Ваша светлость, – с усилием проговорила она и предложила Майе руку.
– Благодарим вас, – сказал Майя, принимая помощь, в которой вовсе не нуждался. Женщина, казалось, удивилась не меньше капитана.
Воздушные корабли не были предназначены для перевозки пассажиров, однако ими часто пользовались курьеры и иные государственные служащие. Сетерис предложил освободить корабль и ссадить остальных пассажиров – четырех курьеров, двух миссионеров и пожилого мага, – но Майя отказался и теперь едва не сожалел о собственной доброте. Чиновники не сводили с него пристальных взглядов расширенных глаз, и Майе казалось, что они, затаив дыхание, следят за каждым его движением.
После внезапного превращения в императора Майе захотелось таким же чудесным образом стать кем-то новым, но, увы, ни внутренне, ни внешне он не изменился. Майя был одет согласно трауру, во все черное, но даже невнимательный наблюдатель мог сразу заметить, что его одежда с чужого плеча, и что она была перекрашена, по меньшей мере, трижды. В прошлый раз Майя носил траур два года назад, когда умерла сестра императора, эрцгерцогиня Эбрене’ан. Тогда эти обноски Сетериса были ему велики, а теперь он едва смог натянуть ставшие тесными штаны и рубаху. У Майи не было ни шпилек ташин, ни гребней, поэтому ему пришлось заплести волосы в косы и кое-как закрепить их на затылке, чтобы они не закрывали шею. Такая прическа больше подходила ребенку, чем почти взрослому юноше, тем более императору.
Он устроился на свободном месте между Сетерисом и посланником лорд-канцлера. Возможно, посланник и счел поспешный отъезд нового императора в столицу угрозой планам своего господина, но ничем не выдал своих мыслей и охотно принял участие в подготовке к путешествию. Никто не смог бы упрекнуть молодого придворного в том, что он меньше Сетериса заботится об интересах Майи. Майя улыбнулся. Сетерис заботится о его интересах – какая ирония! Они с опекуном невзлюбили друг друга с первой минуты знакомства. Они встретились на похоронах матери Майи, императрицы Ченело. На корабле, который доставил тело умершей к Унтэйлейанскому Двору из глуши, куда ее сослал муж, в столицу приехал и ее убитый горем восьмилетний сын. Варенечибель IV даже не взглянул на ребенка, и сразу же после церемонии прощания Майю отдали Сетерису Нелару. Придворному было приказано отправиться вместе с мальчиком в Эдономи, бывший охотничий домик императора. С тех пор взаимная антипатия Майи и его опекуна нисколько не уменьшилась, скорее, наоборот.
Майя покосился на кузена. Сетерис прожигал свирепым взглядом ни в чем не повинную резную балку – так, по крайней мере, показалось Майе. Он никогда не видел Сетериса в спокойном расположении духа, если не считать вечеров, когда тот напивался в стельку и становился слезливым и сентиментальным. Сетерис с его дурным характером превратил подростковые годы Майи в настоящий кошмар. В качестве напоминания о жизни в Эдономи Майе до самой смерти суждено было носить на левом предплечье уродливые шрамы. Однажды Сетерис ударил его с такой силой, что он не удержался на ногах и врезался в весьма натуралистично исполненные оленьи рога из кованого железа, которые украшали каминную решетку в парадном зале.
Надо отдать Сетерису должное – он тогда по-настоящему испугался. После этого инцидента, оживившего однообразную и ничем не примечательную пятнадцатую зиму Майи, его наставник стал гораздо реже распускать руки. Однако Майя по-прежнему терпеть не мог Сетериса и знал, что никогда до конца не сможет простить кузену эпизод с каминной решеткой.
Женщина из команды корабля вошла в каюту и тщательно закрыла за собой дверь. Она откашлялась, хотя Майя не видел никакой нужды привлекать внимание пассажиров, сидевших в полном молчании. Видимо, у нее пересохло в горле от волнения. Наконец, она заговорила:
– Ваша светлость, капитан занял место на мостике, мы готовимся отчалить.
Сетерис незаметно ткнул Майю локтем в бок, и новоиспеченный император пролепетал:
– Благодарим вас.
Женщина с видимым облегчением поклонилась и уже обычной походкой, выпрямив спину, перешла в переднюю часть каюты, где находилось переговорное устройство для связи с экипажем. Майя едва успел задать себе вопрос, сможет ли он понять, когда «Великолепие Кайрадо» отчалит от мачты. В следующее мгновение корабль едва заметно покачнулся и начал подниматься к розоватому утреннему небу.
Путешествие на воздушном корабле до Унтэйлейанского Двора занимало два часа. По суше это расстояние можно было преодолеть в лучшем случае за четыре дня, и то если погода была хорошая, а Истанда’арта в месте переправы не был слишком бурным. Загудели двигатели, и Майя с облегчением подумал, что теперь у него есть предлог не разговаривать с Сетерисом. За этой мыслью пришла другая – о последних минутах «Мудрости Чохаро». Меньше суток назад корабль с императором Эльфийских Земель на борту находился в воздухе. Майя размышлял о том, как погибли пассажиры и экипаж: успели ли они понять, что их ждет смерть, или небытие обрушилось внезапно, как орудие палача? Он попытался представить себе, как отец кричит и рыдает. Попытался представить его испуганным, но не смог. В воспоминаниях Майи о первой и последней встречи с отцом, император Варенечибель IV был высоким надменным мужчиной с ледяными глазами, с белым и холодным, как мрамор, лицом. Майя помнил богатые одежды, покрытые вышивкой, лунные камни, украшавшие пальцы и уши отца, вплетенные в его косы. Он помнил черные ленты, единственный знак траура, который император счел нужным надеть после смерти четвертой супруги; они были похожи на полосы чернил, запятнавшие безупречно белые одежды отца. Он помнил, как Варенечибель презрительно поморщился, увидев его, Майю, помнил мелодичный, но жестокий голос:
– Мерзкое отродье выглядит точь-в-точь, как его мамаша.
Эта картина, ясная, четкая, застывшая, как официальный портрет императора, который висел в приемном зале Эдономи, осталась в его памяти навсегда. Теперь его представления о Варенечибеле никогда не изменятся, он навсегда лишился надежды узнать собственного отца.
«С другой стороны, – подумал Майя, вжавшись в сиденье, чтобы не встречаться взглядом с Сетерисом, – если бы твои представления об отце и изменились, то только к худшему. Благодари богов за то, что он сразу забыл о своем мерзком отродье».
Лиц братьев он не помнил. Он даже не понял, кто есть кто в толпе одетых в черное аристократов, стоявших вокруг гроба матери. Родственников ему показала придворная дама, которой велели присматривать за ним во время похорон, жена какого-то мелкого помещика. Он, конечно, давно забыл ее имя.
– Вон там – ваш брат Немолис и его супруга, это ваш брат Наджира, а рядом ваш брат Кирис.
Для него, мальчишки, все они были на одно лицо – равнодушные взрослые с белыми волосами и светло-серыми глазами. Никто из них даже не подошел к нему, ни во время похорон, ни потом. Возможно, они разделяли отвращение императора к полукровке, возможно, просто боялись гнева Варенечибеля. Майя не рискнул обратиться к братьям и невестке, не желая рассердить их. А теперь было слишком поздно. Он никогда не сможет поговорить с ними.
Ему хотелось откинуть голову на спинку кресла и закрыть глаза, но и без напоминаний Сетериса он прекрасно знал, что императору не подобает вести себя так на публике. Семерых пассажиров и нервную женщину из экипажа корабля, очевидно, можно было рассматривать как «публику». В течение десяти лет Сетерис и Майя были убеждены в том, что им обоим предстоит закончить свои дни в Эдономи, но, тем не менее, кузен упорно вдалбливал своему подопечному правила придворного этикета и настаивал на их неукоснительном соблюдении. Для Майи это не являлось проблемой, поскольку Ченело воспитывала его как императорского сына, но сейчас ему неожиданно пришло в голову, что, пожалуй, следует быть благодарным кузену.
Он бросил быстрый взгляд на хмурое лицо Сетериса, застывшее, как гранитная маска. Было странно сейчас, на рассвете, после бессонной ночи, смотреть на Сетериса и видеть вместо тирана Эдономи ничем не примечательного бывшего придворного, мужчину средних лет, озлобленного на весь мир, хитрого, но не слишком умного. Майя до сих пор не знал, чем Сетерис заслужил немилость Варенечибеля, но догадывался, что это был какой-то серьезный проступок. Очутившись за пределами Эдономи, Сетерис стал невзрачным, маленьким и совсем не страшным. Майе вдруг пришло в голову, что, если Сетерис еще когда-нибудь его ударит, это будет означать смертный приговор. Когда Майя осознал это, у него закружилась голова, и он не сразу понял, что вцепился в подлокотники кресла. Неужели «Великолепие» попало в мощный воздушный поток? Нет, это всего лишь новые, непривычные мысли… Он приказал себе разжать пальцы, пока никто не заметил его состояния. Было бы в высшей степени неприлично с его стороны дать понять пассажирам и членам экипажа, что он боится крушения.
Выглянув в иллюминатор, он увидел гигантские облака, которые утренняя заря окрасила в розовый цвет. Они были похожи на заснеженные горы. Он вспомнил популярный в стране Бариджан гимн богине Осрейан, которому научила его мать, и беззвучно помолился. Он просил богиню позаботиться не только о его отце и сводных братьях, но и обо всех, кто находился на борту «Мудрости Чохаро».
Приближение служанки из команды корабля заставило Майю вернуться к действительности. Она остановилась на расстоянии вытянутой руки от него и опустилась на одно колено.
– Ваша светлость.