– Вас будут называть Эдрехасиваром Упрямым, – сказал Ксевет, и в его голосе Майе услышал любовь и восхищение. В любом случае, секретарь собирался обдумать мнение императора.
Глава 23Оппозиция
Никогда Майя не был так близок к тому, чтобы открыто воспротивиться выполнению долга, как в день ужина у главы Палаты Высокородных, самого могущественного члена Парламента. Дело было не просто в том, что ему не хотелось идти – его жизнь теперь представляла собой сплошную череду действий, которые ему не хотелось выполнять. Ему становилось физически плохо от страха при одной мысли об этом ужине. Ксевету потребовалось прибегнуть к своему незаурядному дару убеждения для того, чтобы вытащить Майю за решетки Алкетмерета; если бы не ноэчарей, Майя притворился бы, что заблудился во дворце и смирился бы с самыми неприятными последствиями такого поступка, лишь бы избежать встречи с лордом. Но, будучи императором, он не мог скрыться от телохранителей, поэтому точно в назначенное время очутился у дверей хозяина.
Маркиз Лантевель, председатель Палаты Высокородных, был высоким худым эльфом с изящными аристократическими руками и длинными тонкими пальцами, которым Майя мог лишь завидовать. У него были ярко-синие глаза, и одежда – камзол из синей парчи и украшения из лазурита – подчеркивала их цвет. Когда Майю и его телохранителей провели в гостиную, хозяин поклонился как истинный придворный.
– Мы рады наконец познакомиться с вами, ваша светлость. Внешне вы совершенно не похожи на отца.
Это было сказано с обезоруживающей прямотой, поэтому на слова маркиза невозможно было обидеться – почти.
– Верно, – ответил Майя, – все говорят, что мы копия нашей матушки.
Губы Лантевеля едва заметно изогнулись в усмешке, словно он признавал свое поражение в этом небольшом поединке.
– Разумеется, – продолжил он с жестом, плавным и элегантным, словно движение лепестков распускающейся розы, – ваша светлость знакомы с лордом Пашаваром и капитаном Ортемой. Позвольте представить нашу племянницу дач’осмин Ивиро Лантевин, осмеррем Айлано Пашаваран и меррем Ренейан Ортемо.
Аристократы приветствовали его, как полагалось по протоколу, и Майя отвечал формальными фразами, пытаясь не выдать охватившей его паники, от которой темнело в глазах. Он знал, что на вечере будут другие гости, но не ожидал встретить здесь Пашавара, которого опасался больше, чем всех остальных членов Кораджаса, вместе взятых.
Супруга Пашавара была на голову выше лорда и выглядела как женщина, твердо решившая достойно выполнять супружеский долг наперекор собственным желаниям и чувствам. Дач’осмин Лантевин взглянула на императора со странной кривой ухмылкой, вероятно, выражавшей сочувствие. Это была женщина лет сорока пяти, невысокая, изящная, подвижная. Ее волосы были украшены гребнями из бледно-зеленого нефрита.
Майю нервировало присутствие капитана Ортемы, которого он прежде не видел без солнечной маски рыцаря Анмуры; он даже представить себе не мог, что когда-нибудь ему придется разговаривать с капитаном. Майя знал, что его зовут Верер Ортема, что родом он из восточного Ту-Тетара, и что среди его предков были гоблины. У него была не такая темная кожа, как у Майи, у нее был лишь слабый сероватый оттенок, но смешанное происхождение выдавали черные волосы, а глаза под густыми бровями были такого насыщенного оранжевого цвета, что казались красными. Прежде чем занять должность при дворе, Ортема участвовал в нескольких кампаниях против варваров Степей Эврессай и носил на лице напоминания о войне: один шрам пересекал лоб, второй тянулся от одной скулы к другой через переносицу. Несмотря на то что капитану было почти шестьдесят, он держался прямо и двигался энергично, как юноша.
Жена капитана была совсем юной; она была на голову ниже Майи и, судя по покрою светло-розового платья, носила ребенка. Он подумал, что ему, вероятно, следовало бы немного утешиться, видя, что в зале есть кто-то, напуганный сильнее, чем он сам. К несчастью, по этикету императору надлежало говорить первым; это правило нередко нарушали на вечерах у Нуревиса, но, взглянув в холодные блестящие глаза Лантевеля, он понял, что здесь снисхождения не будет. Майя, как всегда, заранее попытался подготовить список безобидных тем, с которых можно было бы начать разговор, но сейчас они казались ему неуместными и жалкими, словно попытки мышонка завести беседу со стаей голодных кошек.
Молчание становилось неприличным. Майя в отчаянии огляделся по сторонам, надеясь найти предмет для непринужденной беседы, и обратил внимание на украшавший одну из стен гобелен. Он был сравнительно небольшого размера, вышивка выцвела от времени, но Майя безотчетно шагнул вперед.
– Мы просим нас извинить, – начал он, не в силах оторвать взгляда от искусно вышитых лоз и странных круглых цветов. – Но не скажете ли вы нам, что это за гобелен? Наша матушка вышивала похожие узоры.
– Вот как? – со странной интонацией переспросил маркиз Лантевель. – Это свадебная накидка из Кседо, датируется временем правления императора Сорчева.
И, прежде чем Майя успел спросить, он добавил:
– То есть она изготовлена за шестьдесят или сто лет до того, как Эдревенивар Завоеватель пересек Истанда’арту.
Майя шагнул ближе, чтобы лучше рассмотреть вышивку в застекленной рамке. Она была покрыта пятнами и местами потерта; некогда яркие цвета потускнели, алый почти невозможно было отличить от синего, а желтый – от зеленого. Однако алые нитки еще кое-где сохранили пурпурный оттенок, желтые превратились в нити цвета тусклого золота, синие поблескивали, как сапфир. Ченело использовала два оттенка зеленого для того, чтобы разграничить свет и тень, но было сложно сказать, делала ли то же самое вышивальщица этой накидки несколько веков назад.
Лантевель спросил:
– У вас есть вышивки императрицы?
– Нет, – ответил Майя и заставил себя повернуться лицом к хозяину. – Все ее личные вещи были сожжены после ее смерти. Мы считаем, что это было сделано по приказу нашего отца.
– Он не оставил вам ничего на память о ней? – осведомился Пашавар. Он употребил ритуальное слово «улишената’ан» – знак памяти об умершем.
– Нет, – ответил Майя. – Возможно, он счел, что мы были еще слишком малы и не нуждались в этом.
Пашавар невежливо фыркнул, и жена сурово взглянула на него.
– Ни один из родственников и придворных, знавших вашего отца, – заговорила она, – не одобрял этот брак. В этом не было вины императрицы Ченело, никто не мог сказать о ней ничего дурного. Ему просто не следовало жениться на ней. Императрица Паджиро первой осудила бы его поступок.
– Третья императрица была близкой подругой нашей супруги, – объяснил Пашавар.
Капитан Ортема издал звук, который Майя принял бы за печальный вздох, если бы речь шла о ком-то другом.
– Можно называть кого-то своим другом, любить его, волноваться за него и в то же время осуждать его поведение. Мы всегда считали, что император поступил неразумно, обращаясь с вами как с преступником, ваша светлость, поскольку подобное отношение порождает ненужное недовольство. Нам известно, что лорд Пашавар настоятельно советовал ему забрать вас в столицу.
– Когда ваша матушка скончалась, – подтвердил лорд Пашавар, – когда вам исполнилось тринадцать, а потом шестнадцать лет. Но он не слушал нас.
– Он всегда был очень упрямым, – добавил Лантевель. – Это у вас в роду.
«Эдрехасивар Упрямый», – так сказал Ксевет.
– Мы думали, – вступила в разговор дач’осмин Лантевин, – хотя, возможно, это лишь наши фантазии… Мы предполагали, что, думая о вас, он вспоминал не вашу матушку, которую он совсем не знал, но тосковал по императрице Паджиро и их мертворожденному ребенку. Им двигала не злоба и не жажда мести. Он страдал.
«Мерзкое отродье выглядит точь-в-точь, как его мамаша».
– Вы очень добры, – сказал Майя. – Поскольку у нас не было возможности узнать нашего отца, мы не можем сказать, правы вы или нет.
– Вы очень вежливо дали нам понять, что не согласны, – хмыкнул Лантевель. – Тактичность – полезная черта характера для императора. Варенечибель не обладал ею.
– Мягко говоря, – заметил Пашавар.
Все оставшееся до ужина время Лантевель и Пашавар рассказывали Майе о Варенечибеле. И он, наконец, смог составить хотя бы приблизительное представление об императоре, которого знали Идра, Вэдеро и все, кто горевал о нем. Но Майя все думал о вышивке, и после того, как на десерт подали ломтики груши в йогурте, он спросил Лантевеля:
– Откуда у вас эта свадебная накидка? И… простите нас, если вопрос прозвучит бестактно, но почему вы повесили ее у себя в зале для приемов?
– Никакой бестактности, – заверил его Лантевель. Напротив, он, казалось, был доволен. – Вашей светлости известно, что мы занимались науками в Университете Ашедро?
– Мы этого не знали, – сказал Майя. – Мы думали, что ученые живут и работают в университетах.
– Верно, – кивнул Лантевель, – однако, когда нашему старшему брату исполнилось сорок лет, он стал монахом и посвятил себя служению Кстейо.
– О, – удивился Майя.
Лантевель едва заметно усмехнулся и кивнул.
– Ученого можно заставить покинуть университет и стать членом Парламента, но из монастыря уйти невозможно. Однако нам удается находить время для того, чтобы продолжать наши скромные научные изыскания. Это нелегко, но, наверное, именно поэтому они так дороги нашему сердцу.
– Вы не сказали, что именно изучаете, Лантевель, – перебил его Пашавар. – Вы способны болтать весь вечер, так и не ответив на вопрос императора.
– Выпейте еще вина, лорд Пашавар, – предложил Лантевель. – Вы по-прежнему в дурном настроении.
Пашавар рассмеялся. Его смех напоминал раскаты грома. Майя видел, что двух аристократов связывает настоящая дружба, и что они в некотором роде оказывают ему честь, позволяя слушать свою добродушную перепалку.
– На самом деле, – заговорил Лантевель довольно громко, чтобы привлечь внима