Последовала очередная перемена блюд – слуги подали пирог с пряностями из Анвернеля. Некоторое время гости молча наслаждались десертом, и Майя наконец осмелился поднять тему моста. Как он и ожидал, Пашавар сразу же объявил мост ерундой, но он совершенно не ожидал услышать, что лорд назовет его «нелепой фантазией Варенечибеля, от которой не будет толку и которая сожрет целое состояние».
– Мы не знали, что наш отец интересовался сооружением моста.
– О да, – подтвердил Лантевель. – Он считал, что, если не найдется способа объединить восток и запад, Этувераз снова расколется на две части. Вероятно, он видел, что без моста Истанда’арта всегда будет слабым местом империи.
– Верно, – отозвался Пашавар, – но это не оправдание тому, чтобы поощрять всяких сумасшедших изобретателей.
– Мы разговаривали с представителем Гильдии Часовщиков, – сказал Майя. – Мы не считаем его сумасшедшим.
– Ах, вот как? – усмехнулся Пашавар, и Майя приготовился к выговору. Но Пашавар вовсе не злился. – Мы думали, что вы слишком строго соблюдаете правила для того, чтобы стать хорошим правителем – парадокс, видите ли, – но, возможно, мы ошиблись.
– Вы же Свидетель от Верховного Суда! – возразил Майя, и все рассмеялись.
– Мы сказали правила, а не законы, – едко заметил Пашавар. – Между этими понятиями есть существенная разница, ваша светлость. Император, который нарушает законы, безумен и опасен для империи, но император, который никогда не нарушает правил, ничем не лучше, потому что он не видит, когда необходимо изменить закон.
– Ясно, – кивнул Майя, хотя вовсе не было уверен в том, что правильно понял слова лорда.
– Но мы ни в коем случае не одобряем это как привычку, – добавил лорд Пашавар.
– Очень вредная привычка, – намеренно серьезным тоном заметил Майя, и гости снова рассмеялись.
– Итак, – заговорил Пашавар, – вы беседовали с часовщиком. Мы полагаем, вы желаете, чтобы часовщик предстал перед Кораджасом.
– Да, – подтвердил Майя.
– И вы хотели бы, чтобы мы не препятствовали этому.
– Именно.
– Выпейте бренди, Пашавар, – предложил Лантевель. – Тогда вам будет легче проглотить свои возражения.
– Если бы ваш бренди не был таким восхитительным, Лантевель, – ответил Пашавар, – мы бы отказались из принципа. – И, обращаясь к Майе, он сказал: – Это не меняет нашего мнения.
– Разумеется.
– И не меняет того, как мы будем голосовать, и какой совет вам дадим.
– Мы не ждем этого от вас. Мы просто хотим, чтобы часовщиков выслушали. Это всего лишь справедливо.
– Хм-м… – пробормотал Пашавар, обращаясь к своему бокалу бренди, и Майя решил, что лорд капитулировал.
И действительно, во время следующего заседания Кораджаса, когда он набрался храбрости и заговорил о Гильдии Часовщиков и постройке моста, Пашавар не стал возражать, и советники согласились выслушать авторов проекта. Не все проголосовали «за», но Майя этого и не ждал. Главным было то, что без поддержки Пашавара Бромар не смог устроить веклеведжек, о котором говорила меррем Халеджо.
Несмотря на это достижение, в целом день оказался не слишком удачным. Во-первых, потребовалось надавить на Чавара, после чего тот признал, что расследование гибели «Мудрости Чохаро» снова застопорилось.
– Им просто нужно больше времени, ваша светлость, – процедил Чавар, и Майя подумал, что откровенность дается ему с трудом.
Потом у Майи состоялся разговор с лордом Бромаром, который ни к чему не привел и лишь укрепил Майю во мнении, что Бромар – идиот. А также, без сомнения, подтвердил мнение Бромара об императоре как о безумце. Он не желал даже рассматривать вопрос о мирном договоре с наджморхатверас. Когда Майя упомянул о том, что крепость Анмур’тэйлейан построена на месте упокоения варваров, на лице Бромара появилось странное бессмысленное выражение. Видимо, лорд не мог понять, почему Майя счел этот факт огорчительным и вообще имеющим какое бы то ни было значение. Идея переговоров с наджморхатверас даже не дошла до Кораджаса, который лишь высмеял бы ее.
В тот вечер Майя вернулся в Алкетмерет усталым и раздраженным, напоминая себе о том, что он, по крайней мере, добился приема для часовщиков. Мер Халедж и меррем Халеджо будут довольны, решил он. Он не знал, будет ли довольна мин Вечин, и не хотел этого знать. Он старался не думать о ней.
До празднования Нового года оставалось меньше двух недель; Майя ужинал вдвоем с Арбелан Джасанай в последний раз перед долгим перерывом. Он знал, что такая возможность появится у него лишь после того, как последние гости и иностранные дипломаты покинут Унтэйлейанский Двор, то есть через неделю после зимнего солнцестояния.
– Список гостей становится все длиннее, – сказал он. – Как в той истории о кошке, которая жила у ткачихи.
– Которая опутала пряжей всю мебель в доме? – улыбнулась Арбелан.
– Точно, – кивнул Майя.
– Матушка рассказывала вам эту сказку?
– Конечно, – ответил Майя. – У нее была книга сказок с красивыми картинками – мы думаем, что книгу уничтожили после ее смерти, как и прочие личные вещи. Она привезла ее из Бариджана.
– Вы тоскуете по ней, – заметила Арбелан.
– Конечно, – повторил Майя. – Мы очень ее любили.
Арбелан помолчала некоторое время, рассматривая вино в бокале.
– У нас однажды случился выкидыш, – сказала она.
Майя притворился, что его необычайно заинтересовало содержимое его собственного бокала, и женщина продолжила:
– Ни до, ни после нам не удалось зачать ребенка от Варенечибеля. Он так никогда и не узнал об этом.
Майя негромко кашлянул.
– И сколько?..
– Около четырех месяцев. Достаточно долго для того, чтобы мы поняли, что это выкидыш. Достаточно долго для того, чтобы мы начали мечтать… не о том, что Варенечибель изменит отношение к нам, потому что мы были замужем десять лет и знали, что этого не произойдет. Нет, мы мечтали о ребенке. Мы думали о том, какие сказки будем ему рассказывать, каким песням научим его. Или ее. – Она помолчала, потом горячо воскликнула: – Мы обожали бы нашу дочь!
Значит, она знала о том, как пренебрежительно относился Варенечибель к своим дочерям и внучкам.
– Наша матушка, – осторожно начал Майя, – однажды, незадолго до смерти, сказала нам, что не сожалеет о замужестве. Потому что у нее родился ребенок. Мы никогда не понимали ее и не считали, что она права, хотя и знали, что она говорила искренне. Она тоже обожала бы дочь.
– Да, – согласилась Арбелан таким тоном, словно Майя ответил на вопрос, долгое время беспокоивший ее. У него появилась надежда, что она, в свою очередь, ответит на его вопрос. И он спросил:
– Вы хорошо знаете вашу внучатую племянницу Ксетиро?
– Вашу невесту? – насмешливо переспросила Арбелан, приподняв брови. – Нет, мы не слишком хорошо знакомы – мы теперь плохо знаем членов нашей семьи. Несмотря на то, что им не запрещали навещать нас в Кетори…
– Понятно, – быстро сказал Майя, вспомнив рассказ Беренара о брате Арбелан.
– Но мы не слышали о ней ничего дурного, – закончила Арбелан, вглядываясь в лицо Майи. Возможно, она не могла понять, какого ответа он от нее ждал.
– Разумеется, мы вам верим, но речь не об этом, – сказал Майя. – Мы просто хотели узнать побольше о ее характере и личных качествах.
– Ах, вы об этом. Нам очень жаль, Эдрехасивар. Она написала нам в высшей степени почтительное письмо после подписания брачного договора, и мы надеемся когда-нибудь узнать ее лучше. Но сейчас мы ничего не можем сказать вам, если не считать того факта, что она – внучка нашего брата, и ей двадцать два года.
Значит, она старше него на три года. На самом деле разница была невелика, но Майе казалось, что их разделяет бездонная пропасть. И еще она почтительна, в этом он и сам имел возможность убедиться.
– Мы вам очень признательны, – поблагодарил Майя, надеясь, что его голос не прозвучал уныло и безнадежно. Дач’осмин Кередин предупредила его насчет мин Вечин, но почтительная и верная долгу спутница была нужна ему не больше, чем женщина, за услуги которой нужно платить. Ему нужна была подруга, но казалось, его желанию не суждено было сбыться.
В тот вечер он рано ушел к себе. Немер и Аврис заплели его волосы в косы, Эша убрал драгоценности в шкатулку и сходил за грелкой. Майя пожелал доброй ночи Даджису, который в тот вечер дежурил в соседнем помещении, потом Телимеджу, занявшему свое излюбленное место в оконной нише. Солдат негромко ответил:
– Спокойной ночи, ваша светлость.
Майя лег и молился богине Кстейо, пока сон не одолел его. Поскольку не было возможности медитировать, ему оставалось только молиться.
Сны Майи были путаными и тревожными; он проснулся внезапно, не понимая, что его разбудило. Какой-то шум. Сдавленный крик? В спальне было совершенно темно, до рассвета оставалось несколько часов. Он задержал дыхание и прислушался, но ничего не услышал.
– Телимедж! – прошептал он, глядя в темноту и повторяя себе, что он глупец и трус, что он хуже десятилетнего мальчишки.
Но Телимедж не ответил.
В этот момент Майя перестал себя успокаивать.
– Телимедж?
Он сел, отбросил в сторону покрывало. Он твердо знал, что если бы Телимеджу по какой-то причине понадобилось покинуть комнату, Даджис занял бы его место. Следовательно, Телимедж был в комнате, но не мог ответить. Майя вдруг вспомнил о работнике, который иногда помогал Хару в саду Эдономи: время от времени с ним случались странные припадки. Пытаясь нащупать лампу, он волновался главным образом о том, чтобы Телимедж не задохнулся.
Внезапно дверь со стуком распахнулась, и он понял, что волновался не о том. Свет был ослепительным; он поднял руку, чтобы защитить глаза, соскользнул с кровати и споткнулся о тело Телимеджа, который лежал рядом – без сознания или мертвый.
Чьи-то руки грубо схватили его, поставили на ноги, и перед его глазами мелькнул герб дома Драджада, а потом ему на голову надели мешок. Он машинально попытался снять его, но его схватили и завели руки за спину.