другого дедушки. Помнишь, Ино? Помнишь, как бабушка Джаро угощала нас апельсинами?
– Да, – не слишком уверенно кивнула Ино.
– О, ты должна помнить, – сказал Идра. – Дедушка Идра показывал нам своих собак – у одной из них были щеночки.
– Я помню щеночков! – воскликнула Ино. – А собака-мама лизала мою руку. Дедушка сказал, что я ей понравилась.
– Верно, – улыбнулся Идра. – А потом бабушка Джаро повела нас в кукольный театр.
– А что такое кукольный театр? – спросил Майя.
До конца завтрака дети рассказывали ему о театре; даже Идра забыл о государственных делах и с восторгом описывал спектакль. Майя расстроился, когда появился Ксевет и напомнил императору о начале рабочего дня. В одном из залов Алкетмерета ему попались на глаза императорские часы, и Ксевет не стал упрекать его за то, что он остановился и несколько минут рассматривал подарок. Майя мысленно согласился с Мире’ан и Эсаран: часы были удивительными.
Короткий зимний день пролетел быстро. Майю без конца поздравляли, ему пришлось присутствовать на нескольких представлениях – в том числе на концерте мин Вечин, которая была так дьявольски прекрасна, что он забыл об обиде и вновь смутился, глядя на нее.
А потом Великий Авар, несмотря на непогоду и отсутствие свободного времени, настоял на посещении Конного Рынка Кето. Майя никогда не бывал на конном рынке, и тем более на столичном Конном Рынке; он шел за дедом, восхищенно озираясь по сторонам. Через некоторое время Авар, осматривавший лошадь, обернулся и своим громоподобным голосом задал ему какой-то вопрос.
Майя не понял, о чем шла речь, и, извинившись, сказал деду:
– Мы ничего не знаем о лошадях.
– Ничего? – Великий Авар поперхнулся, пару секунд брызгал слюной, а потом взорвался, требуя объяснений. Как могло получиться, что его внук стоит перед ним и говорит, будто ничего не знает о лошадях?
– Нас не учили верховой езде, – пробормотал Майя, заставляя себя сохранять спокойствие, хотя ему хотелось попятиться. – Наша матушка была больна, а в Эдономи не было верховых лошадей. Даже если бы лошади были, наш опекун никогда бы не позволил нам ездить верхом.
Авар хмуро взглянул на него.
– И ваш отец допустил это?
– Нашему отцу было… – «Все равно». Он спохватился, вспомнив, что они находятся в общественном месте. – Нашему отцу было недосуг уделять внимание нашему образованию, – сказал он, твердо встретил взгляд Авара и тихо добавил: – И вам тоже.
Авар помрачнел еще сильнее.
– Вы правы; это был не первый и не последний раз, когда мы сваляли дурака, – проворчал он. – Идемте. Купим вам коня.
И, несмотря на возражения Майи, он принялся выбирать подходящее, по его мнению, животное. Одновременно он рассказывал Майе о лошадях и провел краткий теоретический урок искусства верховой езды. Майю больше всего заинтересовал рассказ о том, как заводить дружбу с лошадьми. Авар показывал, как их гладить, как угощать кусочками яблок. Ему нравились мягкие носы и губы лошадей, нравилось, как они фыркают, обнюхивая лакомство.
Авар не торопился, словно в запасе у него было все время мира. Майя наблюдал за ним и запоминал. Наконец, когда сгустились сумерки, и на Конном Рынке зажгли фонари, дед выбрал ему белую лошадь, которую тут же велел называть серой. Этот десятилетний мерин по имени Бархат обладал множеством загадочных, но, видимо, очень ценных качеств. Майя не сразу смог привыкнуть к мысли, что теперь у него будет собственный конь.
Времени для дальнейших поисков не осталось; даже Авар не мог больше сопротивляться объединенным усилиям секретарей, ноэчарей и гвардейцев Хеджетора. Возница гнал лошадей, и Майя подумал, что они нарушают все правила движения, принятые в Кето – во время снегопада и сильного ветра не следовало разрешать каретам ездить с такой скоростью. До начала Бала оставался всего час. После возвращения во дворец слуги торопливо помогли Майе снять одежды, искупали, надушили, облачили в белый костюм, жесткий от кружев и серебряных вышивок. Вместо гребней и шпилек ташин его волосы собрали в тонкую серебряную сетку, усыпанную крошечными бриллиантами, а сверху накинули почти невидимую вуаль. Алмазы сверкали на его пальцах, в ушах, на шее, и, взглянув на себя в зеркало, он увидел белую, холодную, искрящуюся статую – это напомнило ему заснеженное поле лунной ночью. Сходство было бы полным, если бы не его кожа, но ее можно было сравнить с сероватыми полупрозрачными облаками, закрывающими луну.
Его ноэчарей – это были Кала и Бешелар, и он даже не смог вспомнить, когда началась их вахта – провели его в Унтэйлейан и усадили на трон как раз в тот момент, когда музыканты начали настраивать инструменты. Бешелар что-то мрачно бормотал о неуместной спешке и неуважении к богам, но Кала возразил:
– Если это самое худшее, с чем богам придется мириться сегодня, тогда мы все можем считать себя святыми.
И Бешелар замолчал.
Музыканты дали знать, что готовы, исполнив мелодию «Снежная королева», и Майя поднялся. Он выучил традиционную речь и старательно произнес ее: пожелал присутствующим проводить старый год танцами и музыкой. Попросил не отказывать себе в удовольствии потанцевать и следить за тем, чтобы никто не остался без партнера. Он вернулся на свое место, стараясь сделать это как можно изящнее и медленнее, чтобы не выглядеть так, словно он упал как подкошенный. Майя был благодарен судьбе за то, что ему было позволено просто сидеть и смотреть.
Майя сразу понял, что Ксевет говорил правду насчет слуг: среди придворных в шелковых платьях и сверкающих драгоценностях мелькали мужчины и женщины в простой одежде, без украшений, с обычными деревянными гребнями в волосах. Гостей с темной кожей стало намного больше, и не все они были из свиты Великого Авара. Майя заметил синие мантии маз, молодых мужчин в кожаных штанах курьеров, узнал девушку со станции пневматической почты. Майя пришел в восторг, увидев, что она танцует с лордом Пашаваром.
Через три часа объявили перерыв на фейерверк и банкет в честь императора. И то, и другое было обставлено с необыкновенной пышностью. С одной стороны от Майи сидел посол Горменед, с другой – осмеррем Беренаран. Он почему-то очень удивился, узнав, что лорд Беренар женат; но еще сильнее он удивился, увидев его жену – она была коренастой, довольно полной, некрасивой, но не пыталась скрыть недостатки внешности.
Она не требовала от Майи участия в разговоре, с юмором рассказывала о переезде домочадцев и имущества Беренара из покоев, которые они занимали в течение тридцати лет, в резиденцию лорд-канцлера. Чавар никогда не пользовался этими комнатами.
– Наш супруг говорит, что это является частью проблемы, – закончила осмеррем Беренаран, – но мы даже не пытаемся сделать вид, будто понимаем его.
– Должно быть, это очень хлопотно, – заметил Майя, – переезжать, прожив столько лет на одном месте.
Она фыркнула. Конечно, благородным дамам не подобало фыркать, но Майе она все равно не показалась вульгарной.
– Возможно, это и хлопотно, зато приятно. Нам никогда не нравились покои семьи Беренада, и мы никогда не видели, чтобы Эйру с такой радостью уходил по утрам на службу – если не считать тех лет, когда дети были совсем маленькими.
– С радостью? Но мы были уверены, что, так сказать, бросили лорда Беренара в терновый куст, если не хуже.
– О, он обожает колючки! Чем серьезнее проблема и чем больше у нее колючек, тем охотнее он бросается ее решать. – Она улыбнулась, отчего ее лицо сразу сделалось привлекательным. – Разумеется, слова благодарности мало что значат, но, тем не менее, мы хотели бы поблагодарить вас, ваша светлость. За то, что наш супруг очутился в терновом кусте.
Майя улыбнулся ей в ответ.
– Напротив, ваша благодарность много значит для нас, осмеррем Беренаран. Мы очень рады.
Они еще несколько секунд улыбались друг другу, а потом Горменед отвлек Майю расспросами о визите Авара на Конный Рынок. Майя позавидовал способности госпожи Беренаран превращать всякие пустяки в забавные истории, которой не хватало ему самому. Он просто заверил Горменеда в том, что Авара никто не оскорбил, и что сам он не нанес никому оскорблений.
Горменед шумно вздохнул, и Майя сказал:
– Конечно же, мы не единственный источник информации.
– Нет, ваша светлость, но мы знаем, что вы скажете нам правду, поскольку вам не нужно бояться ни нашего гнева, ни гнева Авара.
– Но с чего бы ему гневаться?
Горменед выразительно посмотрел на Майю.
– Он пришел к власти и удерживает ее уже долгие годы не потому, что склонен вести любезные речи и угождать другим. – Посол тряхнул головой. – Но… конь! Это превосходно, ваша светлость. Расскажите нам о нем.
Майя попытался описать лошадь, но не смог сделать этого со знанием дела, так что Горменеду пришлось самому вести светскую беседу. До конца банкета, когда процессия придворных покинула парадный зал и направилась в храм Унтэйленейзе’мейре, он развлекал Майю историями о пони, который был у него в детстве. Майя слушал, стараясь не пропустить ни слова.
Церемония проводов старого года и приветствия нового была простой, и архиепископ Тетимар не стал надолго задерживать своих прихожан, зная, что всем присутствующим не терпится вернуться в тронный зал и танцевать до зари. Майя предчувствовал, что его всю ночь так и будут водить из одной комнаты в другую, но в Унтэйлейане он, по крайней мере, мог сесть. Кроме того, ему нравилось наблюдать за публикой. Он смотрел, как Великий Авар танцует с Надейан Видженка; Ксевет танцевал с Арбелан, маркиз Лантевель – с Ксору. Майя был поражен красотой вдовствующей императрицы – забыв о своих надменных манерах и капризах, она стала очень привлекательной.
Из толпы вышла Ксетиро Кередин и поднялась к трону, чтобы немного поговорить с Майей, и он злоупотребил властью, отправив Бешелара за стулом. Дач’осмин Кередин радостно улыбнулась и принялась рассказывать ему о том, как она праздновала Новый год в детстве; она нарисовала столь живую картину взаимной любви и привязанности сестер друг к другу, что Майя невольно позавидовал ей.