Марий говорил очень тихо, и Гай был рад такой доверительной беседе. Теперь ему было ясно, почему отец с опаской относился к этому человеку. Марий как молния в летнюю грозу — невозможно угадать, куда ударит в следующий раз. А сейчас Марий держал на ладони весь город, и Гаю хотелось быть там же, в центре событий.
Еще задолго до городских ворот до них стал доноситься рев толпы. Когда они встали у сторожевой башни, звуки затопили их бесформенной мощной волной. Городская стража приблизилась к золотой повозке, и Марий поднялся навстречу. Стражники в начищенных доспехах и нарядной одежде держались торжественно.
— Ваше имя и цель посещения, — вопросил один.
— Марий, командир Перворожденного легиона. Я пришел провести триумф на улицах Рима.
Стражник чуть-чуть покраснел, и Марий ухмыльнулся.
— Можете войти в город, — произнес стражник, отходя назад и делая жест, чтобы открыли ворота.
Марий сел и наклонился к Гаю.
— По обычаю я должен был попросить разрешения, но сегодня слишком замечательный день, чтобы кланяться городской страже, не способной прославиться в легионах… Впускайте!
Он подал сигнал, и снова по всему войску разнеслось пение рогов. Ворота открылись, и из-за них показалась взволнованно кричащая толпа. Шум молотом ударил по легиону, и вознице Мария пришлось крепко дернуть за поводья, чтобы кони двинулись дальше.
Перворожденный вошел в Рим.
— Сейчас же вылезай из постели, если хочешь посмотреть на триумф! Все говорят, как будет красиво, твои родители уже оделись, а ты все валяешься!
Корнелия открыла глаза и потянулась, не обращая внимания на покрывало, упавшее с ее золотистого тела. Ее няня, Клодия, отдернула оконные занавеси, чтобы проветрить комнату и впустить солнечный свет.
— Смотри, солнце уже высоко, а ты даже не оделась. Бесстыдница! А если бы вошел мужчина, твой отец, например?
— Отец не вошел бы. Он знает: когда жарко, я не терплю ночной одежды.
Все еще зевая, обнаженная Корнелия поднялась с постели и потянулась как кошка, выгибая спину и упираясь сжатыми кулачками в воздух. Клодия подошла к двери спальни и опустила засов на случай, если кто-то вздумает войти.
— Может, сначала искупаешься? — проворчала Клодия.
В ее голосе слышалась любовь, которую не могла скрыть никакая напускная строгость.
Корнелия кивнула и босиком прошла в комнату для купания. От воды шел пар: весь дом с самого рассвета трудится. Корнелия даже почувствовала себя немного виноватой, однако чувство вины быстро растворилось, когда она перекинула ногу через край, забралась в ванну и вздохнула. Она любила себя побаловать утром, не дожидаясь обычного дневного купания.
Клодия ворвалась в комнату с охапкой теплого белья. Эта невероятно энергичная женщина, казалось, пребывала в вечном движении. Незнакомый человек по ее одежде и манерам не догадался бы, что она рабыня. Даже ее драгоценности были настоящими, а одежда — богатой.
— Быстро! Вытирайся вот этим и надевай мамилларе.[21]
Корнелия застонала.
— Эта повязка слишком тесная для такой жары!
— Зато через несколько лет твои груди не обвиснут как пустые мешочки! — фыркнула Клодия. — Тогда порадуешься, что ее носила. Вставай! Вылезай из воды, ленивица! Сбоку стоит вода, прополощи рот.
Пока Корнелия промокала кожу полотенцем, Клодия разложила ее одежду и открыла множество маленьких серебряных коробочек с красками и маслами.
— Одеваемся, — сказала она, опуская длинную белую тунику на вытянутые руки Корнелии.
Девушка потрясла руками, чтобы туника упала, и села за стол, поставив перед собой овальное бронзовое зеркало.
— Хорошо бы завить волосы, — задумчиво сказала она, зажав прядь пальцами — густую, цвета темного золота, но прямую.
— Тебе не пойдет, Лия. И сегодня некогда! Твоя мать и ее орнатрикс[22] уже наверняка все закончили! Мать будет тебя ждать! Сегодня ты будешь простой скромной красавицей.
— Тогда положи немного охры на губы и щеки, если, конечно, ты не хочешь намазать меня этими мерзкими свинцовыми белилами.
Клодия раздраженно фыркнула:
— Скрывать цвет лица тебе придется через пару лет, не раньше. Сколько тебе уже, семнадцать?
— Ты сама знаешь. Помнишь, как ты напилась на празднике? — улыбнулась Корнелия, стараясь не двигаться, пока ее красили.
— Я повеселилась, милочка, как все остальные. В умеренной выпивке нет вреда, я всегда так говорила. — Клодия кивнула сама себе, растирая краски. — Теперь немного порошка сурьмы вокруг глаз, чтобы мужчины думали, что они темные и загадочные, и займемся прической. Куда руки! Запомни: руками не трогать, а то размажешь.
Быстро и умело Клодия разделила на части темно-золотые волосы и собрала их сзади, открывая длинную стройную шею Корнелии. Няня посмотрела на лицо воспитанницы в зеркале и улыбнулась увиденному.
— Не пойму, почему твой отец еще не нашел тебе мужа! Чего-чего, а привлекательности тебе не занимать.
— Он сказал, что я могу выбрать сама, а мне еще никто не понравился, — ответила Корнелия, касаясь шпилек в волосах.
Клодия поцокала языком.
— Твой отец — хороший человек, но надо жить, как принято. Пусть найдет тебе молодого человека с будущностью. У тебя будет свой дом, чтобы управлять им. Думаю, тебе это понравится.
— Тогда я возьму тебя с собой. А то мне будет тебя не хватать, как… как наряда, который немного износился и вышел из моды, но все равно удобный, понимаешь?
— Как изящно ты выражаешь свои теплые чувства ко мне, милочка, — ответила Клодия, шлепнув Корнелию по затылку, и отвернулась за плащом.
Плащ представлял собой квадратный отрез золотой ткани, который доходил до колен. Чтобы ткань хорошо смотрелась, его нужно было правильно задрапировать. К счастью, Клодия занималась этим уже много лет и вдобавок к этому прекрасно знала, какие Корнелия любит стили и фасоны.
— Он красивый — но тяжелый, — пробормотала Корнелия.
— Как и мужчины, милочка, в чем ты скоро сама убедишься, — лукаво ответила Клодия. — А теперь беги к родителям! Мы должны выйти пораньше, чтобы выбрать хорошее место. Мы пойдем в дом друзей твоего отца.
— Отец, как жаль, что ты не дожил до этого! — прошептал Гай, когда они проходили по улицам.
Под ногами лежал темно-зеленый тростник, прикрывая все камни. Горожане нарядились в самое лучшее и яркое, отчаянно шумели, протягивали к ним руки и смотрели горящими, полными зависти глазами. Как и сказал Марий, все лавки были забиты досками. Казалось, весь город вышел на праздник, чтобы увидеть великого полководца. Гай поражался, сколько вокруг людей и как они рады. Разве они не помнят, как те же самые солдаты всего месяц назад освобождали путь мечами? Марий говорил, что они уважают только силу, и его слова подтверждали приветственные крики, звеневшие эхом по узким улочкам. Гай посмотрел направо и увидел довольно красивую женщину в окне, которая бросала ему цветы. Он поймал цветок, и толпа одобрительно взревела.
Ни единая душа не заступила им дорогу, несмотря на то что вдоль нее не было ни солдат, ни охранников. Урок месячной давности явно пошел впрок, и людей будто сдерживал невидимый барьер. Постепенно заулыбались даже жестколицые телохранители Мария.
Марий восседал на троне будто небожитель. Он положил массивные руки на подлокотники золотого трона и улыбался толпе. Раб поднял гирлянду из позолоченного лавра над его головой, и тень упала Марию на лицо. Тот просто кивнул. Каждый взгляд был прикован к катящейся повозке. Приученные к бою лошади не обращали внимания на крики и даже венки, которые вешали им на шеи те, кто посмелее.
Гай стоял у плеча великого человека, и гордость переполняла его душу. Был бы отец доволен? Гай подумал: вряд ли, — и его кольнула печаль. Марий прав: прожить этот день — значит прикоснуться к богам. Он знал, что никогда этого не забудет, и видел то же в глазах людей вокруг. Воспоминание об этом зрелище будет еще долго согревать их в темные зимы.
В центре города Гай на углу увидел Тубрука. Когда их глаза встретились, Гай словно заново вспомнил все, что их связывало. Тубрук поднял руку в приветствии, Гай тоже. На Тубрука начали глазеть, удивляясь, какое он имеет отношение к триумфаторам. Тубрук кивнул, и Гай кивнул в ответ, сглотнув комок в горле. Он опьянел от избытка чувств и крепко сжал спинку трона, чтобы не пошатнуться в волне приветствий.
Марий подал сигнал, и двое легионеров с мешками из мягкой кожи поднялись на повозку. Они опустили руки в темные горла мешков и достали блестящие пригоршни серебряных монет. Изображение Мария полетело в толпу. Горожане выкрикивали его имя и собирали монеты с земли. Марий тоже погрузил руку в мешок и поднял ее вверх. С его пальцев стекали капли серебра. Марий подбросил монеты высоко-высоко и рассмеялся, глядя, как они падают и толпа нагибается, чтобы подобрать дары. Он радовался их восторгу, а они кричали: «Да благословят тебя боги!»
Из низкого окна Корнелия смотрела на кипящую массу людей, довольная, что не стоит на улице. Когда Марий на троне приблизился, сердце ее дрогнуло, и она закричала вместе со всеми. Марий был красивым, и город любил героев.
Рядом с ним стоял юноша, слишком молодой для легионера. Корнелия подалась вперед, чтобы лучше его рассмотреть. Он улыбался, и его глаза блеснули голубыми искрами, когда Марий сказал ему что-то смешное.
Процессия прошла мимо Корнелии и ее семьи. Корнелия увидела, как летят монеты и люди кидаются их подбирать. Ее отец, Цинна, фыркнул и ядовито сказал:
— Пустая трата денег! Рим любит экономных военачальников!
Корнелия промолчала, не сводя глаз со спутника Мария. Здоровый на вид, приятной наружности. Но в том, как он держался, было еще что-то неуловимое… Внутренняя уверенность. Как часто говорила Клодия, нет в мире ничего привлекательнее уверенности.
— Теперь каждая мать в Риме попытается загнать этого юного петушка к своим дочерям! — прошептала стоящая рядом Клодия.