Так что, брат, я стану держать тебя и дочь ересиарха подальше от сцены. Видишь ли, я не могу тебе доверять.
– Почему это не можешь? – возмутился Фостий.
– А как ты думаешь? Допустим, я разрешу тебе поговорить с толпой, а ты, вместо того чтобы сказать:
«Светлый путь – это куча вонючего дерьма», закричишь: «Да здравствует Фанасий! А теперь идите и сожгите Собор!» А мне не нужно, чтобы ты вылил ночной горшок в кастрюлю с моим супом.
Ноэтий поднял голову от карты:
– Его младшее величество, конечно же, не совершит столь возмутительного поступка. Он… Эврип оборвал его резким взмахом руки, – Нет. – Он произнес это властно, почти по-отцовски – совсем как недавно Фостий. – Я не стану так рисковать. Неужели мы видели недостаточно хаоса за последние несколько дней, чтобы провоцировать новый? Я повторяю – нет. – И он расставил ноги в боевую стойку, словно показывая Ноэтию, что тому не удастся заставить его переменить решение.
Генерал привычно уступил.
– Разумеется, все будет так, как решит ваше младшее величество, пробормотал он и вновь склонился над картой.
Фостия охватила такая ярость, что ему захотелось треснуть брата по голове первым же подвернувшимся твердым предметом.
– Ты дурак, – прорычал он.
– А ты болван, – вспыхнул Эврип. – Ведь не я же позволил Дигену себя охмурить.
– Ладно, тогда что ты скажешь о другом предложении? Предположим, ты вызовешь патриарха Оксития сюда, на площадь Паламы или в любое другое место, которое тебе понравится, и он публично обвенчает меня и Оливрию. Это убедит людей в том, что я не фанасиот; те скорее уморят себя голодом, чем женятся…
Проклятие, Эврип, я серьезно. Что здесь такого смешного?
– Прости, – сказал Эврип – первая уступка, которую получил от него Фостий.
– Просто я подумал: жаль, что отец уехал воевать, а то вы смогли бы пройтись рядышком в венчальных венцах. Помнишь служанку Дрину?
– Конечно. Прелестная малышка, но… – Фостий ахнул, глядя на ухмыляющегося брата. – Неужели отец из-за нее голову потерял?
– Вряд ли, – рассудительно ответил Эврип. – Разве отец когда-нибудь терял голову из-за кого-нибудь, включая нас? Но она беременна от него, и еще до Зимнего солнцестояния у нас появится маленький сводный братец или сестричка.
Расслабься, Фостий, и незачем так бледнеть. Честно говорю – отец не собирается на ней жениться. И уж поверь, я этой истории рад не больше твоего.
– Верно. Так, говоришь, сводный брат или сестра? Ну-ну. – Фостий задумался: а вдруг и он Эврипу и Катаколону всего лишь сводный брат? Он так никогда этого точно не узнает.
– Если ты кончил сплетничать, то имей в виду, что я говорил совершенно серьезно. И если ты сочтешь, что это поможет покончить с бунтом, то я устрою такую публичную свадьбу, какую только сумеют придумать церемониймейстеры.
Стоящая рядом Оливрия энергично закивала:
– Это может стать лучшим способом дискредитировать светлый путь: пусть те, кто подумывают вступить на него, увидят, как от него отказываются его прежние лидеры.
– Разумный план, ваше младшее величество, – заметил Ноэтий.
– Гм-м-м, возможно. – Эврип нахмурился, напряженно размышляя. Его прервал посыльный с запиской. Эврип прочитал ее, отрывисто отдал несколько приказов и вернулся к размышлениям. Наконец он сказал:
– Нет, я не отдам такого приказа.
Один из недостатков нашего положения, брат, заключается в том, что мы не всегда вольны в выборе супруги. У меня нет никаких возражений против Оливрии, но я постепенно начинаю понимать… – его улыбка казалась одновременно печальной и обезоруживающей, – …что я пока не знаю всего, что обязан знать. Меня одолевает слишком много сомнений, поэтому я не могу ответить «да» или «нет».
– Так что ты решил? – потребовал ответа Фостий.
– Я пошлю тебя по курьерской цепочке к отцу. Расскажи ему свою историю.
Если он поверит тебе, то что я смогу возразить? И если он сочтет, что твой брак – хорошая идея, то сам тебя женит, причем по-быстрому, насколько я знаю отца.
Идет?
– Идет, – без раздумий ответил Фостий. Эврипу достаточно приказать, и они с Оливрией могут исчезнуть навсегда. А если об этом узнает Крисп, Эврип всегда сможет заявить, что они оказались фанатичными фанасиотами. Кто посмеет ему возразить, особенно если он станет первым наследником? – Ты поступил… достойно.
– А ты ожидал, что я прикажу бросить тебя в тюрьму, а потом позабуду в какую? – спросил Эврип.
– Вообще-то… да. – Фостий почувствовал, что его лицо пылает от стыда за то, что его мысли столь очевидны; соверши он подобную ошибку в Эчмиадзине, ему никогда не удалось бы выбраться из крепости.
– Если ты полагаешь, что подобная мысль не приходила мне в голову, то ты тупица. – Фостий не сразу понял, что исходящий от Эврипа сдавленный звук означает смех. – Отец всегда учил нас бояться льда, – продолжил младший брат, и я прислушивался к нему. Если бы ты вступил на светлый путь, ничто не доставило бы мне большего удовольствия, чем выследить тебя, прикончить и занять твое место. Всегда помни об этом, Фостий. Но украсть трон после того, как ты отделался от фанасиотов? – Эврип скривился. – Заманчиво, но я сумел справиться с искушением.
Фостий подумал о комнате в подземном туннеле и об искушавшем его прелестном обнаженном теле Оливрии. Он прошел мимо него – тогда. Сейчас же он при любой возможности стремился в ее объятия. Означает ли это, что он поддался искушению? А если Эврипу в будущем подвернется шанс захватить трон, ухватится ли он за него или повернется к нему спиной?
Что касается первого вопроса, сказал себе Фостий, то к тому времени, когда они с Оливрией стали любовниками, ситуация изменилась. Она перестала быть просто предназначенной для наслаждения плотью; она превратилась в его ближайшего друга – почти единственного друга – в Эчмиадзине. И если бы обстоятельства оказались иными, он с радостью начал бы ухаживать за ней, соблюдая все формальности.
А вот второй вопрос… на него ответит будущее. Фостий знал, что выкажет себя дураком, если будет игнорировать возможность того, что Эврип попытается узурпировать трон. В будущем, однако, власть будет у него, а не у брата – как сейчас. И то, что произошло сегодня, доказало, что имеется хотя бы надежда на то, что они сумеют работать вместе.
– Наступит время, брат, и мы сможем составить неплохую команду. Даже если ты в конце концов наденешь красные сапоги, предоставь мне командовать солдатами, и я принесу Видессу немало пользы.
«Видессу, а не мне», – отметил Фостий, но возражать не стал. Среди многого прочего, чему их учил Крисп, была и мысль о том, что империя превыше всего и что любой, кто поставит свои интересы выше государственных, недостоин согревать своим задом трон. Теперь этот урок наполнился для Фостия куда большим смыслом, чем когда-либо прежде.
– Знаешь что? – сказал он. Эврип вопросительно приподнял бровь. – Я рад буду встретиться с отцом. Я так давно его не видел. – Фостий снова сделал паузу. – Полагаю, я не смогу взять с собой Оливрию?
– Нет, – сразу ответил Эврип, но затем добавил:
– Подожди. Возможно, и сможешь. Она многое знает о фанасиотах…
– Верно, знает, – подтвердил Фостий одновременно с Оливрией, сказавшей:
«Знаю».
– Вот и хорошо, – сказал Эврип, словно это решило вопрос, – а то, если ты приедешь без нее, отец устроит мне нахлобучку, потому что не сможет замучить ее вопросами. Так что обязательно возьми ее с собой.
– Подчиняюсь вашему приказу, ваше младшее величество, – заявил Фостий, отдавая брату честь. Эврип ответил ему тем же.
– Я тоже несколько раз выполнял ваши приказы, ваше младшее величество, заметил он.
– Братья, – произнесла Оливрия таким тоном, словно упоминала некую низшую форму жизни. Фостий и Эврип переглянулись, потом, улыбаясь, оба кивнули.
Глава 11
Крисп шлепнул себя ладонью по лбу и даже поморщился от боли.
– Клянусь благим богом, я идиот! – воскликнул он.
– Не сомневаюсь, ваше величество, – радостно согласился Саркис; вместе с Яковизием, Заидом и Барсимом он мог позволить подобные высказывания, не опасаясь навлечь на свою голову обвинение в оскорблении величества. – Ив чем конкретно проявился сегодня ваш идиотизм?
– Я так разнервничался из-за Гарсавры, что начисто позабыл написать Эврипу и предупредить его насчет Фостия, – ответил Крисп и с отвращением шлепнул себя снова. Впрочем, что было для него характерно, он не стал зря тратить время на сожаления, а вместо этого достал из мешочков на поясе листок пергамента, перо и чернила, нацарапал несколько почти нечитаемых строк – покачивание в седле отнюдь не улучшило его почерк, – и крикнул: «Катаколон!»
Через секунду он вновь выкрикнул имя младшего сына, только громче.
– Да, отец? Чем могу тебе помочь? – спросил прискакавший Катаколон, пустив свою лошадь рядом с конем Криспа.
Крисп вручил ему письмо:
– Запечатай это, упакуй в курьерскую трубку и как можно скорее отошли в столицу.
– Будет исполнено. – Листок пергамента оказался слишком мал, и Крисп не смог его удобно сложить или свернуть, поэтому Катаколон прочел написанное, прежде чем отправился выполнять поручение Криспа. Когда он взглянул на отца, в его глазах мелькнула тревога. – Неужели дело обстоит настолько… плохо?
– Насколько плохо, не знаю, – ответил Крисп. – А вот насколько плохим может стать… клянусь Фосом, сын, все может обернуться в десять раз хуже. А вдруг он высадится в столице и прихватит с собой полный корабль фанатиков, которым не терпится умереть за светлый путь?
– Фостий? – Катаколон покачал головой. – Не могу в такое поверить.
– Главное, что я могу, – возразил Крисп. – А теперь пошевеливайся. Я дал тебе письмо не для того, чтобы из-за него спорить, а чтобы отправить в столицу.
– Да, отец, – печально ответил Катаколон.
– Не боитесь, что он его «случайно» потеряет? – спросил Саркис.
– Пусть только попробует, – заявил Крисп, которому пришла та же мысль. Он вспомнил разговор с Эврипом в столице. Если его сыновья приобретут достаточную уверенность в своей правоте, то перестанут исполнять его волю и начнут действовать, как сочтут нужным. Да, они превращаются в мужчин – причем в самое неподходящее время.