аризма.
Урожай этого года выдался отменным. Люди видели в этом добрый знак.
10 октября впервые в японской истории Мэйдзи выпустил указ, в котором он благодарил свой народ за воинский дух, обнаруженный им в ходе войны. Экстренные выпуски газет донесли текст указа до всех его подданных. Подданные исполнились ликования: император видел и ценил их старания.
Подданные Мэйдзи ждали новых и новых побед. Императору они становились известны из докладов, подданным – из экстренных выпусков газет. Продавцы газет звенели укрепленными на поясе колокольчиками и выкрикивали новости. День, когда не раздавался этот веселый звон, казался прожитым зря. Эта война, точно так же как и война с Китаем, подстегнула газетный бум. В стране издавалось около двух сотен газет. Журналисты стали писать проще и доходчивей, язык письменный стал походить на разговорный еще больше. Газеты читали не только дома – владельцы баров, кафе и ресторанов предоставляли клиентам возможность следить за событиями, не отрываясь от пищи. Газеты сделали войну общедоступной, они сделали ее товаром ежедневного поглощения.
Принц Ёсихито между тем увлекся книгами по археологии. Семейная жизнь пошла ему на пользу: он избавился от вспыльчивости и приступов депрессии. У самого же Мэйдзи в конце этого года врачи обнаружили сахарный диабет. Он стремительно дряхлел и начинал походить уже не столько на «отца нации», сколько на ее дедушку. Но это не помешало ему 27 декабря пригласить дипломатический корпус в свои угодья в префектуре Тиба – поохотиться на уток. Такая забава была принята при государевом дворе. При этом охотились не с ружьями, а с сетями. Когда на звук манка утки выплывали из пруда в узкую канаву, охотники набрасывали на них сетку. Утки пугливы, поэтому, как поучали дипломатов, самое главное в этом действе – вести себя тихо.
Зримым подтверждением этого поучения служила и детская комната младенца – сына Ёсихито, Такамацу. Она была украшена флажками всех стран мира. Не были представлены там только Россия, Франция и Германия[324]. Франция была союзницей России, Германия вела себя не слишком последовательно, пытаясь не поссориться ни с Японией, ни с Россией.
1905 год38-й год правления Мэйдзи
В России разворачивалась революция, государственная машина обнаруживала признаки некомпетентности и распада. Подданные Мэйдзи демонстрировали своими шествиями лояльность, подданные Николая II – рост антиправительственных настроений. В самом начале года, 9 января, на Дворцовой площади Петербурга была расстреляна мирная демонстрация.
Мэйдзи же отпраздновал Новый год как обычно. Правда, на банкете, за исключением представителей дипломатического корпуса, других иностранцев не пригласили. Все подданные императора были облачены в парадные мундиры с золотым шитьем, которые сильно смахивали на военные. Из всех людей, находившихся на службе японского двора, только доктор Бёльц был во фраке[325]. Эстетические идеалы менялись. Стремление быть незаметным сменилось лозунгом «Все напоказ!». Мишурное золото и развевающиеся знамена определяли лицо эпохи.
Но не только золото и знамена. В этом году отмечался тысячелетний юбилей поэтической антологии «Кокин вакасю» («Кокинсю») – «Собрание старых и новых японских песен». Она была составлена поэтом и придворным Ки-но Цураюки по императорскому указу. Считалось, что в эпоху, когда китайский письменный язык был при дворе намного более престижным, чем японский, создание этой антологии знаменовало собой начало возрождения собственной культуры. В «Кокинсю» собрано множество стихов, воспевающих весеннюю сакуру. Китайские же поэты отдавали предпочтение сливе. В антологии тоже есть стихи о сливе, но во время войны особую актуальность приобретала именно сакура. По случаю юбилея Ки-но Цураюки присвоили очередной придворный ранг.
В январе после длительной и кровавой осады пал Порт-Артур. Английские газеты наперебой поздравляли своего союзника. На страницах «Лондон стандарт» генерал Ноги ответил короткой благодарностью, в которой, в частности, сказал, что эта победа не заслуживает похвалы, ибо слишком много людей полегло на поле боя. Однако японские газеты взяли другой тон. Стали говорить, что японцы соединяют в себе воинские доблести спартанцев и мудрость афинян. Свои победы японцы в то время желали видеть в международном преломлении.
Ноги Марэсукэ
После падения Порт-Артура многим взятым в плен русским офицерам разрешили вернуться домой под расписку о том, что они больше не будут участвовать в военных действиях. Вильгельм II наградил Ноги орденом императора Фридриха. Точно так же, как и командовавшего обороной Порт-Артура Стесселя. Это было время, когда еще ценили не только храбрость победителей, но и мужество побежденных.
Подготовка к празднованиям по случаю взятия Порт-Артура началась чуть ли не в самом начале войны. Потом планировалось взять крепость и ко дню рождения Мэйдзи (3 ноября), и к открытию зимней сессии парламента, но удалось это сделать только сейчас. Патриотический угар охватил всю Японию. Праздничные бумажные фонарики и национальные флаги сметались с прилавков. Для подавляющего большинства японцев взятие Порт-Артура являлось прежде всего долгожданным актом возмездия за то, что Россия отобрала его у Японии. У домохозяек вошла в моду прическа «высота 203», якобы напоминавшая по форме ту самую высоту, с которой генерал Ноги обстреливал из тяжелых орудий Порт-Артур. Школьники маршировали по улицам, демонстрируя недетскую лояльность. В стройных колоннах находились и мальчики, и девочки. Старшее поколение японских женщин о таком равенстве не могло и мечтать. Японские девочки теряли в женственности, но зато прибавляли в мужественности.
Россию стали называть «бумажным медведем», раздавались все более громкие голоса, что теперь-то японская армия запросто домарширует до Байкала. В Японию стали прибывать суда с 30 тысячами плененных защитников Порт-Артура. На станциях, где останавливались составы с узниками, собирались молчаливые толпы. Люди хотели посмотреть на своих противников. Они были православными, многих из них размещали в буддийских храмах. Контроль над содержанием заключенных осуществляла французская миссия.
Военные успехи Японии были достигнуты не только благодаря победам на фронте. В России японцы имели разветвленную агентурную сеть, в которой были задействованы сотни подданных императора Мэйдзи, работавших парикмахерами, поварами, продавцами, проститутками. Японское командование имело детальнейшие сведения о дорогах, коммуникациях и дислокации российской армии. Японская разведка активно закачивала в российских социалистов, известных своими «пораженческими» настроениями, деньги и оружие[326].
Особенно известную роль сыграл в этом отношении полковник Акаси Мотодзиро (1864–1919). Через него финансировалось революционное движение в России. До войны он служил военным атташе в Петербурге, а после разрыва дипломатических отношений вместе со всем персоналом посольства переправился в Стокгольм. Там проживало немало финнов, высланных из России по политическим соображениям. С их помощью Акаси организовал закупку в Швейцарии 25 тысяч винтовок и свыше 4 миллионов патронов. Часть оружия переправили в Лондон. После этого купили 315-тонный пароход «Джон Графтон», который доставил оружие в Финляндию[327]. Однако после того, как 4 и 6 сентября две партии оружия были выгружены, «Джон Графтон» налетел на мель и его пришлось взорвать. Подавляющая часть оружия попала в руки полиции. «Джон Графтон» сел на мель без помощи российской контрразведки, которая не смогла помешать осуществлению операции.
Свой доклад о деятельности в Европе Акаси назвал совсем не по-шпионски – «Ракка рюсуй» («Опавшие цветы и поток воды»). Это выражение – метафора сострадания и любви: влюбленный цветок-мужчина падает вниз, а вода принимает его в свои объятия. Он, разведчик Акаси, словно цветок «упал» в волны Мирового океана, по водам которого он слал российским революционерам оружие. Акаси был не только шпионом. Он был еще поэтом и художником. Поэтом и художником Великой Японской Империи.
Японские шпионы, конечно, помогали революционерам в России, но не стоит думать, что эта помощь могла оказать хоть сколько-нибудь существенное влияние на ход боевых действий. В мае случилась Цусима – балтийский флот потерпел жуткий разгром. Перед началом сражения на флагмане «Микаса» взвилось боевое напутствие: «Жизнь и смерть империи зависят от этого сражения, пусть каждый сделает все, что в его силах». В этом поражении русского флота трудно винить Акаси. Теперь Россия могла вести войну только на суше.
Однако, несмотря на все победы, ближайшее будущее представлялось японскому командованию весьма туманным. Оно понимало: военный, людской и ресурсный потенциалы России, если оценивать их с точки зрения долгосрочной перспективы, были несомненно выше. Япония начала войну первой, первой она стала и добиваться мира. Наиболее здравомыслящие государственники еще до начала войны отдавали себе отчет в том, что Япония может выдержать только один год боевых действий. К затяжной войне страна была не готова. Ни материально, ни психологически – японцы не имели исторического опыта ведения длительных войн.
По просьбе министра иностранных дел Комура Дзютаро, в качестве инициатора переговоров о мире выступил американский президент Теодор Рузвельт. Сообщение о его предложении было встречено общественным мнением в штыки. Однако правительство 10 июня согласилось на переговоры.
Хотя российские «патриоты» требовали войны до победного конца, война не пользовалась популярностью в стране, было немало случаев массовой сдачи в плен, Россия не выиграла ни одного крупного сражения, революционное движение подтачивало силы империи. Поэтому голоса сторонников скорейшего заключения мира становились все слышнее и в российской элите. 12 июня Россия ответила на предложение американского президента положительно, однако она медлила в части практического осуществления переговорной идеи. Последним аргументом в пользу скорейшего мира стала оккупация японцами Сахалина. Считается, что к высадке на Сахалин Японию подтолкнул Рузвельт, чтобы Россия стала сговорчивее.