Объехав войска, микадо рысью вернулся к палаткам, и тогда, по знаку командующего парадом, части с правого фланга левого фаса двинулись церемониальным маршем.
Не знаю, на этот ли только раз или всегда оно так бывает, но церемониальный марш показался мне как-то вял. Шаг пехоты был замедленный, узкий, безо всякого намека на ту энергию и лихость, какие русский военный глаз привык встречать в нашем строевом шаге.
Равнение пехоты большею частью было недурно, некоторые роты выдерживали его даже блистательно. К сожалению, нельзя того же сказать о кавалерии, где почти нет никакого равнения…
Микадо, сидевший все время несколько согнувшись корпусом на переднюю луку, ни одной из парадировавших частей не выразил словами своего одобрения; вероятно, здесь это не принято, и, быть может, именно вследствие этого японские парады проходят безо всякого оживления, вяло, монотонно.
Весь парад с момента прибытия микадо и до минуты его отъезда продолжался около часа»[152].
Парады и смотры войск в Европе напоминали о прошлых победах и выражали грозную готовность к победам новым. Японская армия еще не успела поучаствовать в сколько-нибудь серьезных сражениях с внешним противником, но настойчивость и частота, с которой проводились эти устрашающие мероприятия, свидетельствовали: такая подготовка ведется. С этого года официальный фотопортрет Мэйдзи стали рассылать по армейским частям. Это должно было лишний раз напомнить о том, кто в стране главнокомандующий.
Соседи Японии пристально следили за ее развитием. Корейская элита была удивлена тем фактом, что Япония не стала колонией. Подобно тому, как несколько лет назад на Запад отправилась миссия Ивакура, в этом году для приобретения ценного опыта король Кореи отправил миссию в Японию. Было принято решение пригласить в следующем году группу японских офицеров, чтобы они помогли модернизировать корейскую армию.
1881 год14-й год правления Мэйдзи
Для Мэйдзи этот год выдался хлопотным. Ему пришлось присутствовать на 66 заседаниях кабинета министров. Заседания начинались в 10 утра, Мэйдзи обычно уходил в 12, когда наступало время обеда. Если в прошлом году он занимался верховой ездой 144 раза, то в этом году – всего 54.
1 января, как обычно, было отдано ритуалам и церемониям. Сначала Мэйдзи привычно исполнил ритуал почитания четырех направлений. Потом его поздравляли принцы крови и высокопоставленные чиновники. Впервые они прибыли во дворец вместе со своими женами. Мужья были одеты в европейское платье, а жены – в японское. Однако большинство женщин воздержались от визита. Реставрация нарушила прежнюю строгость семейных нравов, и многие чиновники брали в жены (или сожительницы) женщин «низкого» происхождения, включая гейш, актрис и проституток, которые испытывали естественный трепет перед императором.
5 января состоялся новогодний банкет, на который были приглашены дипломаты с женами и знатные иноземцы, волею судеб занесенные в Токио в это время.
По свидетельству В. Крестовского, который присутствовал на этом банкете, Мэйдзи сидел за отдельным столом, обернувшись лицом к гостям. Столы для гостей были расставлены рядами – подобно рядам кресел в театре. Сходство увеличивалось тем, что приглашенные сидели только по одну сторону столов – так, чтобы видеть главное «действующее лицо» – самого Мэйдзи. И чтобы ни в коем случае не предстать перед Мэйдзи со стороны спины. Запрет поворачиваться к императору спиной был очень давним установлением. Именно поэтому во время аудиенций, устраиваемых в древности, после окончания церемонии присутствующие не покидали залу «обычным» способом – они пятились.
Из этого запрета для гостей вытекало одно существенное неудобство. Во время банкета было устроено представление. Но, сколь это ни удивительно, сцена находилась за спинами гостей. А поскольку присутствующие не желали нарушить придворный этикет и не смели хоть на секунду отвернуться от Мэйдзи, то только сам император имел возможность насладиться представлением[153]. В определенном смысле это был театр не только одного актера – Мэйдзи, но и одного зрителя.
Раньше нельзя было смотреть на императора. Теперь нельзя было отвернуться от него. Если учесть, что разговоры в присутствии императора тоже не поощрялись и званый обед проходил в полном молчании, то легко себе представить, что, несмотря на изысканные кушанья, гости вряд ли могли получить от еды и общения адекватное удовольствие. В качестве компенсации после окончания приема в дома присутствовавших на нем было принято посылать судки с полным набором пиршественных блюд, чтобы и их семьи, и они сами могли бы спокойно насладиться яствами, не будучи скованными никакими ограничениями.
В. Крестовский посетил и Дом приемов Энрёкан, где губернатор Токио развлекал своих высоких гостей. Там присутствовало полторы тысячи человек. Крестовский был настроен по отношению к японцам чрезвычайно благожелательно, но ему хотелось, чтобы японцы сохраняли свой национальный колорит. А потому прием в Энрёкан ему не слишком понравился: «Ах эти ужасные, убийственные фраки! И зачем только понадобились они японцам, имеющим свой, веками выработанный костюм, в котором есть что-то солидное, сановитое. Представьте себе какого-нибудь даймио, каких мы теперь знаем – увы! – только по картинкам, – ведь он был просто величествен в своем одеянии, которое сидело на нем так красиво и так гармонировало с этой типичной прической, с этими двумя саблями за поясом. Точно таков же был и самурай в шелковом киримоне (кимоно. – А. М.) с гербами и накрахмаленными воскрыльями. Представьте же себе теперь того же самурая в куцем фраке с жалостными фалдочками, в белом галстуке из японского крепа, с туго накрахмаленным пластроном, который с непривычки к нему упрямо топорщится и лезет вон из жилета, с шапокляком под мышкой, с английским пробором на затылке, о, этот бедный самурай кажется мне еще жалостней своих фалдочек!»[154]
Правда, европейцы на этом балу произвели на Крестовского еще более отвратительное впечатление: «Мы были самоличными свидетелями, как многие из этих безукоризненно одетых джентльменов, не успев раздобыть себе ни ножа с вилкой, ни хлеба, рвали мясо куропаток и фазанов и целые куски кровавого ростбифа просто зубами и руками, освободив их от перчаток. Словом сказать, что воистину было генеральное кормление зверей, и я полагаю, что японцы, у которых выработаны для еды особые, весьма деликатные приемы, не могли не чувствовать внутреннего омерзения при виде столь бесстыдно проявляемой алчности и жадности своих „цивилизаторов“, благодаря коим не более как через полчаса пришлось уже закрыть буфет, потому что он весь был истреблен и расхищен. Лишь очень немногие из японцев успели воспользоваться каким-нибудь сладким пирожком…»[155]
4 марта в Иокогаму прибыл король Гавайев Калакуа, совершавший кругосветное путешествие. В Японии его принимали по первому разряду – это был первый действующий монарх, с которым повстречался Мэйдзи.
Мэйдзи принимал вместе с Калакуа парад, обменялся с королем рукопожатиями, наградил орденом, шел не впереди него, а вровень. Словом, вел себя как с ровней, хотя Гавайи были крошечным государством с армией численностью всего в 75 человек. На неофициальной встрече Калакуа высказал грандиозные предложения: для противовеса империалистическому Западу учредить лигу восточных стран во главе с Мэйдзи, проложить подводный кабель между двумя странами, учинить династический брак между принцем Садамаро и своей племянницей Каиулани, которой предстояло стать королевой Гавайев (Калакуа был бездетен). В. Крестовский утверждает даже, что король убеждал Мэйдзи принять христианство, раз уж Япония встала на путь европейской цивилизации[156]. Кроме того, Калакуа высказал живую заинтересованность в японских сельскохозяйственных рабочих, которые могли бы обрабатывать гавайские плантации, – местное население стремительно вымирало, работорговля была уже, к сожалению, запрещена.
Ёсю Тиканобу. Мэйдзи в окружении иноземных монархов (1879 г.)
Нетерпение художников было так велико, что они временами изображали японского монарха в окружении руководителей других государств – даже если он с ними никогда не встречался. На гравюре (верхний ряд, крайний справа) – «император России». Американский президент (слева от Мэйдзи) назван «королем Соединенных Штатов Америки». Слово «президент» не было, похоже, знакомо художнику.
Все предложения Калакуа японцы отвергли. Даже если бы Япония и осмелилась на антизападный союз, она все равно не обладала достаточным авторитетом и мощью для его организации. Прокладку кабеля до малозначительного государства сочли нецелесообразной, а отправку рабочей силы – преждевременной. Династические браки не были в японской традиции, и ранее двор настоял на расторжении брака принца Ёсихиса и немецкой аристократки, который был заключен во время пребывания принца в Европе. Тем не менее предложения, полученные Мэйдзи, казались весьма лестными. Еще несколько лет назад никто не мог бы предположить, что кто-то может посчитать Японию серьезным игроком на мировой арене.
Калакуа тоже остался очень доволен оказанными ему знаками внимания. Жаль только, что грандиозный бал, на который он был приглашен, не состоялся. 13 марта был убит Александр II, и японский двор погрузился в траур.
Несмотря на высказывавшиеся в прошлом году сомнения относительно целесообразности путешествий императора, 30 июля Мэйдзи отправился в очередную поездку по стране. Это было его самое длительное путешествие. Оно продолжалось 74 дня. На сей раз маршрут проходил по северо-востоку страны и Хоккайдо. Теперь школьники рассказывали императору не про Цицерона, а про японскую историю и китайскую философию. Исправно поработали и связисты: телеграфные провода окутывали Японию все гуще, и теперь новости со всего света доходили до Мэйдзи быстро. И теперь уже никому не приходило в голову использовать телеграфные столбы и про