вода не по назначению. Наоборот – им находилось все новое и новое применение.
Честь изобретения одного из них принадлежит, возможно, отцу Николаю. В Касивадзаки (район Тохоку) не было священника, а потому местные прихожане просили у отца Николая позволение, чтобы катихизатор, в случае похорон, мог надевать стихарь – «в простом платье хоронить не представительно в глазах язычников». Николай не позволил и велел в каждом случае извещать его телеграммой, а он тогда будет – тоже по телеграфу – давать благословение[157].
К этому времени стала окончательно ясна судьба бывшего сословия самураев. Они не смогли найти себя на пути самостоятельного предпринимательства. Начав свое дело, большинство из них не выдерживало конкуренции, превращаясь в наемную рабочую силу. Зато государственная служба смогла обеспечить им достойное существование. Тем более что при приеме на нее самураям оказывалось предпочтение. По данным за этот год, две трети центрального и префектурального чиновничьего аппарата составляли выходцы из самурайских семей. Среди учителей их было 40 процентов. Основу полиции и армии также составили самураи. В государственный аппарат эти люди вошли вместе со своими ценностями. К их числу следует отнести честность, порядочность, верность, дисциплину, самопожертвование, гордость, нетерпимость, обидчивость, склонность к решению конфликтов силовым путем. Государство Мэйдзи сумело в конце концов интегрировать самураев в новую жизнь, но оно стало государством, в котором основные ценности были выработаны военным сословием. Можно сказать и так: самураи интегрировали государство в свои ценности. Этот факт многое объясняет в последующей истории Японии.
К этому времени либеральное движение уже понесло первые потери. Като Хироюки, защищавший ранее идеи о свободе каждого индивидуума и участвовавший в работе журнала «Мэйроку дзасси», обратился в Министерство внутренних дел с просьбой изъять из продажи свои прежние сочинения. Крупный правовед Иноуэ Коваси (1843–1895) не постеснялся заявить, что миссия народа – «стелиться, словно трава под ветром». Охранительные настроения набирали силу. Голоса защитников традиционных ценностей становились все слышнее. Один известный врач повесил перед своим домом табличку, извещавшую о том, что он отказывает в приеме лицам в европейской одежде[158].
В августе потомки рода Фудзивара – Сандзё Санэтоми и Кудзё Мититака – организовали фонд своего родового буддийского храма Кофукудзи, находящегося в Нара. Храм успел прийти в запустение, следовало привести его в порядок. Буддизм вновь начал признаваться одним из компонентов национальной традиции. Его реабилитация происходила без лишнего шума, но она происходила. Опыт по полному исключению буддизма из культурного пейзажа страны не удался.
После того как под более жесткий государственный контроль были поставлены школы, настала очередь и для высших учебных заведений. Раньше Токийский университет был рассадником западничества и либерализма, теперь его преподаватели из ученых превращались в государственных чиновников. Они были обязаны давать присягу на верность правительству.
В цитадели японского «либерализма» – префектуре Коти (бывшее княжество Тоса) – слово «свобода» («дзию») продолжало пользоваться популярностью. Дзию – так там называли мальчиков, девочек и даже кошек. Однако в центре административном – в Токио – говорили о «свободе» все меньше, чиновники всей страны стали реагировать на это слово, как на красную тряпку. Некий парикмахер не уловил веяний времени и повесил на своем заведении вывеску «Свобода». Он думал привлечь новых клиентов, но только распугал прежних. В то время главными посетителями парикмахерских были чиновники[159].
Это газетное сообщение, появившееся в мае, больше всего похоже на «утку». Однако оно верно характеризует и общую атмосферу в стране, и расклад политических сил, и накал страстей. По Японии прокатилась волна протестов против «олигархического правления» выходцев из Сацума и Тёсю. Выход виделся в принятии конституции и созыве парламента, куда бы избирались представители со всей страны. Поскольку на политические сборища и митинги были наложены строгие ограничения, движение приняло форму публичных лекций. В токийском театре «Синтоми», где выступал Фукути Гэнъитиро, было продано пять тысяч билетов. «Движение за свободу и права народа» организовывало такие лекции по всей стране. В момент своего создания основную силу «Движения» составляли бывшие самураи, теперь оно захватило горожан и богатых крестьян. На этих собраниях принимались многочисленные резолюции с требованиями о введении конституции. Правительственные репрессии не помогали, и тогда правительство сочло за благо сменить гнев на милость.
12 октября был обнародован указ, согласно которому Мэйдзи обещал стране конституцию. Но не сейчас, а через девять лет. Как это столь часто бывало в Японии, власть стремилась к компромиссу. Сторонники конституционного правления получали конституцию, противники – отсрочку для того, чтобы лучше подготовиться к переменам. Все узнали, чего им ожидать в будущем.
На решение о введении конституции повлияло и обстоятельство, которое не имело к ней непосредственного отношения. Дело в том, что несколькими месяцами раньше в прессу попали сведения относительно коррупции на Хоккайдо. Государство занималось там освоением целинных земель, а многие высокопоставленные чиновники готовили почву для того, чтобы за бесценок приобрести там обширные участки. Эти чиновники были ярыми противниками народовластия, ибо бесконтрольность была им только на руку. Особенно досталось от журналистов Курода Киётака, главе ведомства по освоению Хоккайдо. Утечку данных о готовившейся сделке приписали Окума Сигэнобу. Среди правительственных чиновников он был наиболее ярым сторонником немедленного введения конституции. Организовав утечку информации в прессу, он попытался шантажировать своих противников. Шантаж удался, сделки с землей отменили, самого Окума вывели из правительства, но его конституционное дело одержало стратегическую победу.
Перспектива. Скандал не помешал ни Курода, ни Окума в самом ближайшем будущем продолжить их блестящие политические карьеры. К моменту провозглашения в 1890 году конституции Курода оказался премьер-министром. В высшем эшелоне власти отношения могли быть самые неприязненные, но открывать дверь для новых людей никто не собирался.
Оппозиция не дремала, и в конце прошлого года Итагаки Тайсукэ вместе с Гото Сёдзиро организовали Либеральную партию (Дзиюто), выступавшую за «суверенные права народа». И это при том, что народа как такового в стране еще не было. В агитационной деятельности участвовали самые разные люди. В том числе и не слишком уравновешенные. Уроженец Коти, Уэки Эмори (1857–1892) являлся одним из самых активных членов «Движения за свободу и права народа», он колесил по стране со страстными «лекциями» за созыв парламента, писал в газеты, защищал права женщин. Правда, злые языки говорили, что свой знаменитый памфлет, ратовавший за запрет проституции, он написал в публичном доме[160]. Но для того, чтобы идти против течения и правительства, нужно было обладать крепкими нервами. К концу своей короткой жизни Уэки уже воображал себя императором, ему снилось, что он возлежит с императрицей.
Предшественником Либеральной партии было «Общество самопомощи», названное так вслед за книгой Смайлса «Самопомощь». Итагаки создал его в Коти в 1874 году, когда идеи о формировании сильной и самостоятельной личности пользовались поддержкой на самом верху. Теперь же государство сопротивлялось «гнилому» индивидуализму изо всех сил. В этом году были введены наградные знаки на лентах разных цветов. Зеленая лента говорила о том, что награжденный отличался преданностью императору и заботился о своих родителях, медаль с красной лентой давалась за спасение жизней, с голубой – «за общественный вклад». Среди обладателей зеленой ленты было особенно много бедных, но высокоморальных крестьян.
1882 год15-й год правления Мэйдзи
Мятеж в гвардейской части, случившийся в августе 1878 года, не остался без последствий – стало понятно, что дисциплину надо подтягивать. Воспоминания о юго-западной войне были тоже свежи. В этой войне по первому слову Сайго Такамори его вассалы подняли свои мечи против правительственной армии, которую возглавлял принц и которая сражалась под императорским знаменем.
Этот год начался с обнародования 4 января императорского указа, адресованного военным. Вплоть до окончания Второй мировой войны он был основным документом в деле воспитания верных воинов императора. Текст указа непременно фигурировал в записных книжках, которыми каждый год снабжались все военнослужащие.
Указ можно считать уникальным документом. Во-первых, он был необычайно длинным, подробным и конкретным. Во-вторых, указы обычно адресовались политическому истеблишменту и становились известны населению в форме распоряжений правительства. Но на сей раз это было прямое обращение Мэйдзи к своим подданным.
В тексте указа утверждалось, что в древней (мы бы назвали ее мифической) Японии императоры сами стояли во главе армии, в которой участвовали все подданные. Однако затем ввиду наступившего мира двор утратил свой прежний мужественный дух, перешедший к профессиональным воинам – самураям. И тогда крестьяне лишились права на ношение оружия. В течение семи веков военные правили страной, хотя это и шло вразрез с желаниями императорского дома. И только император Мэйдзи при помощи своих сторонников сумел вернуться к управлению, основанному на древних принципах, – теперь именно он и стоит во главе армии.
От военнослужащих Мэйдзи требовал безоговорочной верности себе и стране, скромности и честности. Долг перед своей страной – тяжел, как гора, но смерть за нее – легче птичьего перышка. В рамках столь любимой на Дальнем Востоке телесной метафоры Мэйдзи уподоблял себя голове, а армию и флот – рукам и ногам. Таким образом еще раз подчеркивалась неразрывная связь между монархом и его подданными, но одновременно давалось понять, кто кого должен слушаться. Рукам и ногам, то есть армии, категорически запрещалось участие в политической деятельности без особого указания «головы». Указ окончательно разрушал феодальную иерархию, согласно которой самурай подчинялся только своему непосредственному начальнику. Принципу «сюзерен моего сюзерена – не мой сюзерен» был положен конец.