К этому времени правительство окончательно решило, что «искусство» Японии, которым так восхищались многие иностранцы, способно внести немалый вклад в формирование общенационального фонда памяти. В связи с этим многие принадлежности религиозного культа перевели в ранг «предметов искусства». Их выставляли в музеях, они преодолели рамки конфессий и школ, став общенациональным достоянием. Из местных святынь они становились предметами культа целой нации. При этом многие предметы вообще были впервые предложены для обозрения. Как явствует из описания Феноллосы, обнаруженная им статуя Каннон из храма Хорюдзи, в полном соответствии с синтоистской установкой на сокрытие священного от взгляда, веками была скрыта от верующих. Теперь же многие буддийские святыни перевезли из храмов в музеи. Теперь они были открыты для обозрения круглый год. Потому что общенациональная идеология должна функционировать каждый день. И здесь уже первоначальные импульсы творцов этого «искусства» не имели никакого значения.
Поскольку синто с его упором на «невидимое» и «бесформенное» не мог предложить в этом отношении почти ничего визуально значимого, упор сделали на предметах буддийского «искусства». Так была решена задача по вписыванию буддизма в идеологему «японского». Организованные государством музеи стали значимыми центрами на карте японской нации.
18 октября очередной «патриот» по имени Курусима Цунэки совершил покушение на Окума Сигэнобу, занимавшего тогда пост министра иностранных дел. После того как Курусима на «российский» манер бросил бомбу в экипаж, он повернулся в сторону императорского дворца, уселся на землю и перерезал себе горло. И это было уже по-японски. Окума пришлось ампутировать часть правой ноги. Поначалу он распорядился заспиртовать ногу и отправить ее к себе домой. Потом он подарил ее японскому Красному Кресту. Вероятно, он считал, что его нога представляет особую ценность для родины. Хотя бы и в научном отношении.
«Вина» Окума заключалась в том, что тот, в соответствии с линией Иноуэ Каору, чересчур рьяно продолжил его дело по пересмотру договоров, пытаясь ликвидировать консульские суды за счет введения в японский судейский корпус иностранных граждан. Прежние договоры считались «неравноправными», но теперь оказалось, что на самом деле они неравноправны для обеих сторон, и многие японцы стали рассматривать их сохранение как гарантию против «порабощения» страны иностранцами. Защищая право иноземцев владеть недвижимостью в Японии, Окума указывал, что японцы уже имеют право свободно перемещаться внутри европейских стран и покупать недвижимость за границей. Однако его рационалистические доводы разбивались о лозунг «патриотов»: не отдадим иностранцам ни пяди священной земли богов. Приводились и более практические аргументы. Так, Нисимура Сигэки утверждал, что полное открытие страны приведет к неконтролируемой скупке национального достояния; земли, которыми испокон веков владела императорская фамилия, перейдут к иностранцам, а сами японцы превратятся в их рабов.
Люди, подобные Окума, желали вхождения Японии в международное сообщество в качестве равноправного члена, однако они столкнулись с неприятными для них изменениями в настроениях общества: Япония – страна особая, а потому сама идея о равноправии ей должна быть чужда. Поборников равенства стали расценивать как предателей. Всего четыре года назад большинство японцев поддерживало идею свободного проживания иностранцев по всей Японии, теперь такие люди оказались в меньшинстве[205].
Такое быстрое изменение общественных настроений возможно только в условиях развитых средств массовой информации. Журналисты и газетчики приобретали все большее влияние. Люди все меньше полагались на свой житейский опыт, они переставали жить своим умом. Почти никто из них ни одного иностранца своими глазами не видел. В правительственных кругах зашептались о том, что, может быть, имеет смысл издать императорский указ, который бы несколько охладил ксенофобский пыл общества. В то же самое время от внешних признаков европеизации избавиться было уже нельзя. «Патриот» Курусима вышел на свое террористическое дело в сюртуке. На его жертве тоже был европейский костюм.
Курусима был одним из руководителей ультранационалистической организации «Гэнъёся». Его поведение вызывало сочувствие: человек, совершивший самоубийство из «высоких» побуждений, пользовался уважением. Все больше людей признавали нормы самурайской морали за общеяпонскую ценность.
1890 год23-й год правления Мэйдзи
В прошлом году было наконец-то закончено строительство железной дороги между восточной и западной столицами, и теперь путь от Токио до Киото занимал всего 20 часов. 28 марта Мэйдзи прибыл из Токио в Нагоя по этой ветке. С развитием железнодорожного транспорта надобность в паланкине отпала.
На сей раз целью императора было наблюдение за столь любимыми им военными маневрами. В них принимали участие два соединения – армия Запада и армия Востока. Армия Запада – это захватчики, Восток защищал родную землю. То есть символика была вполне прозрачной. Маневры продлились пять дней.
Тоёхара Тиканобу. Маневры армии и флота (1890 г.)
1 июля состоялись первые выборы в нижнюю палату японского парламента. Явка была исключительно высокой – 93,9 процента избирателей посчитали, что от их воли зависит будущее страны. Беда в том, что правом голоса обладало только 1,14 процента сорокамиллионного населения Японии. В празднованиях по случаю объявления конституции приняло участие намного больше людей. Впрочем, в Европе того времени правом голоса тоже обладали считаные проценты.
Женщины не голосовали. Право голоса имели мужчины старше 25 лет, проживавшие в данном округе не менее одного года и платившие прямые налоги (земельный и подоходный), размер которых составлял внушительную сумму – не меньше 15 иен в год. Жителей Хоккайдо и Окинавы до выборов не допустили (бюллетени для них изготовили только в 1902 и 1920 гг. соответственно). Этих условий оказалось достаточно, чтобы в списках избирателей оказалось всего 450 365 человек. Поскольку подоходный налог в таком размере платили очень немногие, большинство избирателей оказались помещиками, т. е. мелкими землевладельцами. В огромном Токио насчитывалось всего 7364 избирателя, а в крошечной Хиросиме – более 1300.
Японское общество было сельскохозяйственным. Из всех профессиональных занятий конфуцианская мысль всегда отдавала недвусмысленное предпочтение земледельцам с их «простыми» и «неиспорченными» нравами. На социальной шкале токугавской Японии крестьяне следовали сразу за самураями, опережая ремесленников и купцов. «Новая Япония» во многом унаследовала такое понимание общества. Именно поэтому избирательный закон отдал предпочтение земледельцам. Они были беднее промышленников и банкиров, но они были «солью земли». Страна сделала ставку на индустриализацию, но постаралась уравновесить ее ценностями аграрного общества. Это создавало своеобразную и противоречивую культурную ситуацию.
Биго. Выборы (1890 г.)
Конкуренция на 300 мест нижней палаты была умеренно жесткой: на каждое место претендовало от трех до шести человек. Те выборы запомнились своей малобюджетностью и почти полным отсутствием случаев подкупа. В нижней палате большинство составили люди, настроенные оппозиционно по отношению к правительству. Они объединились в Конституционно-либеральную партию – наследницу Либеральной партии и Партии конституционных реформ. Две трети депутатов были простолюдинами, одна треть – бывшими самураями. 45 процентов депутатов были моложе 40 лет, и только 17 – старше 50. Япония стремительно менялась, возраст политика уменьшался. Многие молодые парламентарии успели поучиться в школах новой Японии и уже только поэтому были лучше подготовлены к публичной деятельности западного типа. Непримиримый и горячий критик правительства Накаэ Тёмин прошел в нижнюю палату от избирательного округа Осака. Правда, уже в этом году он сложил с себя депутатские полномочия, обозвав парламент «сборищем лишенных крови насекомых». В числе избранных был и Одзаки Юкио, который три года назад с таким жаром говорил о том, что Япония принадлежит молодым. Ему было 32 года. Нижняя палата состояла из людей, которые были моложе министров. Моложе и радикальнее.
Перспектива. Одзаки Юкио стал абсолютным рекордсменом – он избирался в парламент 25 раз подряд и провел в его стенах 63 года. В момент окончания его карьеры в политическом мире Японии уже доминировали люди пожилые.
В верхней палате пэров оказалось 252 человека: члены императорской фамилии, обладатели наследственных титулов, крупные помещики (т. е. владельцы участков площадью больше 50 га), советники двора и высшие бюрократы, предприниматели и профессора Токийского университета. Члены палаты пэров ни в какие политические партии не входили. Несмотря на разницу во мнениях по некоторым вопросам, все они принадлежали к правительственной партии и являлись прочной опорой режима.
Многие публицисты расценили конституцию и парламент в качестве нового доказательства того, что Япония значительно приблизилась к европейским стандартам «цивилизованной страны». Однако Запад не желал этого признавать. Дом приемов Рокумэйкан построили в качестве орудия психологического давления на Запад, под впечатлением которого он был обязан пойти на пересмотр неравноправных договоров. Не вышло… И теперь Рокумэйкан стал не нужен. В этом году его продали по дешевке государственному банку.
Страна и армия становились сильнее, население росло, промышленность развивалась. Журнал Токутоми Сохо «Друг народа» находил, что теперь Япония уже опередила Испанию, но все еще находится позади Италии[206]. Запад уже не представал в качестве нерасчлененного и несколько абстрактного единства. Стать сразу во главе всего каравана было невозможно, но перегонять одну страну за другой уже представлялось задачей посильной.