Вестфальский король Жером («король Ерёма», как прозвали его русские офицеры) в 1812 г. впервые был на войне. Молодой (27 лет), легкомысленный, празднолюбивый, он и в походе, несмотря на то что Наполеон требовал от него «величайшей активности», больше отдыхал, чем действовал: 4 дня «отгулял» в Гродно и далее шел к Несвижу такой поступью, что Э. Лависс и А. Рамбо могли только воскликнуть на страницах своей «Истории»: «Он сделал 20 миль в 7 дней!»[860] В результате Жером, хотя и имел преимущество перед Багратионом на пути к Несвижу в два перехода, опоздал сомкнуть вокруг русской армии французские клещи. Багратион ушел.
Наполеон был в ярости. «Все плоды моих маневров и прекраснейший случай, какой только мог представиться на войне, - отчитывал он Жерома, - потеряны вследствие этого странного забвения элементарных правил войны»[861]. Действительно, «король Ерёма» презрел одно из главных правил Наполеона: «Сила армии, как в механике, измеряется массой, умноженной на скорость»[862]. С досады Наполеон подчинил короля Жерома маршалу Даву, который был «только» князем и герцогом. Жером, обидевшись на это, оставил все свои войска (потеряв при этом еще более суток) и 4 июля уехал к себе в Вестфалию[863].
«Насилу вырвался из аду, - написал Багратион Ермолову 7 июля. - Дураки меня выпустили»[864].
Наши историки (советские и постсоветские) объявляют спасительный марш 2-й армии «большим воинским мастерством», «искусным маневрированием» Багратиона[865]. А вот сам Багратион понимал, что, если бы не гродненский «загул» Жерома («дураки меня выпустили!»), никакое искусство маневра не спасло бы 2 - ю армию от гибели.
Впрочем, положение 2-й армии оставалось все еще опасным. Она шла через Несвиж и Могилев к Витебску на соединение с 1-й армией - шла истинно суворовскими маршами, делая по 45, 50 и даже 70 км в сутки[866]». Быстроте маршей 2-й армии и великий Суворов удивился бы», - не без гордости писал Багратион Александру I 10 июля на подходе к Могилеву[867]. Но, как ни спешил Багратион, Даву опередил его и 8 июля занял Могилев.
11 июля у д. Салтановка южнее Могилева Багратион попытался прорваться на север сквозь заслоны Даву. В ожесточенном бою, несмотря на героизм воинов особо отличившегося здесь генерала Н. Н. Раевского, Даву отбил все русские атаки. Багратион был вынужден отказаться от Могилева, а стало быть, и от Витебска и повел свою армию кружным путем к Смоленску. Даву мог быть доволен, что он вновь (как и в Минске) не позволил Багратиону прорваться на соединение с Барклаем де Толли. Тем самым «железный маршал» облегчал Наполеону решение его главной задачи - разгромить армию Барклая. Зато Багратион вырвался из - под нависшей над ним угрозы окружения и открыл себе хотя и окольный, дальний, но уже сравнительно безопасный путь к соединению с Барклаем - на Смоленск. Отныне можно было считать, что 2-я армия спасена.
Вернемся теперь к армии Барклая де Толли, которую мы оставили на пути от Полоцка к Витебску.
11 июля, в тот день, когда Багратион под Салтановкой шел на прорыв через Могилев к Витебску, Барклай привел 1 - ю армию в Витебск. Здесь он решил подождать Багратиона. Барклай знал, что Наполеон настигает его, но французские корпуса подходят к Витебску по частям, а корпус Даву - лучший, сильнейший из всех - рассредоточен далеко к югу. В то же время буквально с часу на час ожидалась весть о прорыве армии Багратиона. Увы! К утру 15 июля в лагерь Барклая примчался адъютант Багратиона князь А. С. Меншиков[868]: Багратион извещал, что ему не удалось пробиться через Могилев и что он узнал о движении войск Даву к Смоленску[869].
Теперь обстановка резко изменилась. Барклай уже не мог рассчитывать под Витебском на Багратиона. Между тем к Наполеону подходили все новые и новые силы. Снова возникла угроза разъединения русских армий и окружения одной из них. Надо было отвести эту угрозу и успеть к Смоленску раньше Даву. Барклай пошел на военную хитрость.
Тот факт, что 1-я армия была сосредоточена в самом Витебске и вокруг него, подсказывал Наполеону желанный для него вывод: Барклай решился на генеральное сражение. Чтобы не спугнуть Барклая, Наполеон не стал беспокоить его 15 июля, дав возможность собраться с силами, но подтянул при этом и свои силы. Огни в русском лагере горели до поздней ночи. Глядя на них, Наполеон проследил за тем, как расположилась на ночь Великая армия, и, «прощаясь с Мюратом, сказал, что завтра в 5 часов утра он начнет генеральное сражение»[870].
Перед рассветом ординарец Мюрата разбудил Наполеона: Барклай ушел! Оставив на месте биваков огромные костры, которые до утра вводили французов в заблуждение, Барклай ночью тихо тремя колоннами увел свою армию к Смоленску. Там, в Смоленске, 22 июля обе русские армии соединились.
Таким образом, расчеты Наполеона на разгром русских армий поодиночке уже в приграничье рухнули. Мало того, он сам вынужден был все больше распылять свои силы. Беспокоило его положение на флангах Великой армии - северном и южном. На севере Макдональд 20 июля взял Динабург, но потом застрял между Динабургом и Ригой, которую должен был и мог бы взять с ходу, но даже не попытался этого сделать[871]. Отныне и до конца войны он пребывал в бездействии, потому что не верил войскам собственного корпуса, половину которых составляли пруссаки, а другую половину - поляки, баварцы и вестфальцы; французским был только штаб[872].
После того как Барклай де Толли 5 июля выдвинул на петербургское направление 25-тысячный корпус П. X. Витгенштейна, Наполеон сразу отделил от Великой армии корпус Н. - Ш. Удино - маршала более решительного, чем Макдональд, и с более надежными войсками в 28 тыс. человек. Удино должен был взаимодействовать с Макдональдом, вместе с ним разбить Витгенштейна и наступать на Петербург[873]. Но Макдональд медлил, хотя и бранил за медлительность подчиненного ему прусского генерала Ю. Граверта: «ползет, как гусеница»[874]. Пока он подбирался к Динабургу, Удино и Витгенштейн 18 - 19-го, а затем 20 июля обменялись ударами.
18 июля под Клястицами арьергард Витгенштейна под командованием Я. П. Кульнева атаковал и разбил авангард войск Удино, захватив даже личный обоз маршала и 900 пленных. Но на следующий день Кульнев, устремившийся в погоню за разбитым противником, натолкнулся у Боярщины на главные силы Удино, был разбит и сам, первым из русских генералов 1812 г., пал в бою. По общепринятой версии, французское ядро оторвало ему обе ноги, когда он отступал в последних рядах своих воинов[875]. Есть и другая версия, исходящая от барона М. Марбо, бывшего участником этого боя: сразил Кульнева некий «вахмистр Лежандр», «вонзив ему в грудь саблю»[876]. Теперь уже маршал Удино попытался было развить свой успех, но у с. Головщина был отбит и отошел к Полоцку.
Наполеон, следивший за ходом дел на своих флангах, оценил по достоинству и пассивность Макдональда, и активность Витгенштейна, которого к тому же в любой момент могли поддержать корпуса И. Н. Эссена и Ф. Ф. Штейнгейля. Поэтому Наполеон подкрепил силы Удино корпусом генерала Л. - Г. Сен - Сира. Тем самым он, хотя и обезопасил свой левый фланг, еще более ослабил центр Великой армии.
Не добился Наполеон решающего успеха и на своем правом фланге. Здесь 15 июля под Кобрином две русские дивизии (К. О. Ламберта[877] и Е. И. Чаплица) из 3-й армии окружили бригаду генерала М. Кленгеля из саксонского корпуса и заставили ее сложить оружие. То была первая в 1812 г. русская победа[878].
Наполеон был раздосадован и встревожен. 21 июля, узнав о Кобрине, он приказал К. Ф. Шварценбергу, чтобы тот «с двумя корпусами (австрийским и саксонским. - Н. Т.) пошел на Тормасова, дал бы ему сражение и преследовал бы его повсюду до тех пор, пока не разобьет»[879]. Под впечатлением Кобрина Наполеон изменил свое намерение (ранее согласованное с императором Австрии) включить корпус Шварценберга в центральную группу войск и оставил австрийцев вместе с саксонцами против 3-й армии[880]. Таким образом, Наполеон признал, что он ошибся в расчете нейтрализовать армию А. П. Тормасова силами одного корпуса Ж. - Л. Ренье. Теперь, исправив эту ошибку, он обрекал себя на то, что позднее, при Бородине, недосчитается «тех 30-ти (по крайней мере) тысяч солдат, которых мог привести к нему еще в Витебске князь Шварценберг»[881]. Более того, часть сил Шварценберга и целую дивизию польского генерала Н. Т. Домбровского Наполеон вынужден был отрядить против корпуса Ф. Ф. Эртеля, который закрепился в районе Мозыря.
Как бы то ни было, 31 июля Шварценберг и Ренье выполнили приказ Наполеона и стабилизировали правый фланг Великой армии. В тот день у м. Городечна их корпуса (38 тыс. человек) атаковали Тормасова, который опрометчиво разослал в наступательные рейды больше половины своей армии и остался с 18 тыс. человек. Атаки вел главным образом 13-тысячный корпус Ренье. Шварценберг, располагавший 25 тыс., помогал своему союзнику нехотя, преимущественно артиллерийской канонадой. Тормасов отразил все атаки, но тяжелые потери (до 4 тыс. человек) и видимое превосходство неприятеля заставили его отступить за р. Стырь и далее к Луцку, где он закрепился