[1018], однако грабежи обрели уже почти такую же стихийную силу, как и пожар. Грабили, надо признать, больше не французские части. «Французы уж, бывало, не обидят даром, - вспоминали москвичи. - А от их союзников упаси боже! Мы их так и прозвали: “беспардонное войско”»[1019].
В конце концов порядок в завоеванной и на три четверти сожженной Москве Наполеон водворил. Исправно работала французская администрация: генерал-губернатор маршал Э. - А. Мортье, командующий гарнизоном генерал А. Дюронель, гражданский губернатор Ж. - Б. Лессепс (участник знаменитой экспедиции Ж. - Ф. Лаперуза 1785 - 1787 гг., бывший комиссар по торговым делам в Петербурге, дядя строителя Суэцкого канала Ф. Лессепса). В помощь им был создан муниципалитет из 67 москвичей, среди которых наряду с дворянами и купцами оказались четверо ученых и двое дворовых (крепостных крестьян); «такого демократического состава, - верно отмечает Е. Н. Понасенков, - городские власти России еще не знали»[1020].
Мэром был назначен 66-летний купец 1-й гильдии П. И. Находкин, который, однако, как и все члены муниципалитета, старался лишь помогать оставшимся в Москве соотечественникам, уклоняясь от сотрудничества с захватчиками[1021].
Французские власти попытались было наладить мирные отношения с жителями Москвы и Подмосковья: поощряли торговлю, разрешили богослужения с молебствиями в честь Александра I[1022], допускали при случае послабления оккупационного режима. Так, однажды проездом в Петербург из своего подмосковного имения оказалась в Москве графиня Н. А. Зубова («Суворочка»). Французы «остановили ее лошадей, окружили карету», учинили допрос, но, когда узнали, что перед ними - дочь генералиссимуса А. В. Суворова, «немедленно воздали ей воинские почести и пропустили ее экипаж»[1023]. Такие примеры чисто французской галантности со стороны завоевателей, как и все их административные, хозяйственные и прочие инициативы, оставались с русской стороны безответными. Русские люди не желали идти ни на какие сделки с врагом, оккупировавшим древнюю столицу России.
Сам Наполеон устраивался (или делал вид перед всей Россией и Европой, что устраивается) в Москве надолго. Он руководил из Москвы делами своей колоссальной империи, «как если бы находился в Тюильри»[1024], лично вникал во все детали экономической, политической и культурной жизни Европы. Именно в Москве он подписал действующий поныне декрет о статусе главного театра Франции Комеди Франсез (декрет так и называется «московским»). Для самой Москвы Наполеон возобновил спектакли местной французской труппы, которая развлекала Великую армию; «в театр приходили среди ночной темноты по дымящимся развалинам»[1025].
Недавно один из самых авторитетных специалистов по истории войны 1812 г. В. Н. Земцов опубликовал статью под необычным названием: «Русские дети Наполеона, или Московский воспитательный дом в 1812 г.». Фабула статьи примечательна. Французы подобрали на улицах сгоревшей Москвы двух мальчиков, оставшихся без родителей, - Алексея (7 лет) и Василия (4 года) Михайловых. Наполеон «не только приказал доставить детей в Воспитательный дом, но и неоднократно после этого осведомлялся о том, как они устроены. Согласно обычаю, мальчики получили фамилию того, кто принял участие в их судьбе, и стали Наполеоновыми»[1026]
Между тем положение завоевателей на московском пожарище становилось все более затруднительным и опасным. Недоставало жилья, медикаментов, а главное - продовольствия: запасы его, казавшиеся неисчислимыми, частью сгорели, а частью были разворованы. Близились дни, когда французы будут есть кошек и стрелять ворон[1027], а россияне - посмеиваться над ними: «Голодный француз и вороне рад». Попытки же наполеоновских фуражиров поживиться за счет ресурсов Подмосковья пресекались партизанскими отрядами, число и активность которых росли буквально день ото дня. Вокруг Москвы разгоралось пламя народной войны.
Когда стало ясно, что Александр I на мир не пойдет, Наполеон занервничал. Он приказал искать в уцелевших от пожара московских архивах документы о Е. И. Пугачеве, чтобы использовать их для возбуждения русских крестьян против русского же дворянства, обдумывал такую акцию и колебался. 20 декабря 1812 г. на заседании Сената Франции он так объяснит свою позицию: «Я мог бы поднять против нее (России. - Н. Т.) большую часть ее собственного населения, провозгласив освобождение рабов <...>. Но когда я узнал грубость нравов этого многочисленного класса русского народа, то отказался от этой меры, которая обрекла бы множество семейств на смерть, разграбление и самые страшные муки»[1028]. Говоря словами Е. В. Тарле, Наполеон не захотел «разнуздать стихию народного бунта», после чего «“не с кем” было бы заключить мирный договор»[1029]. Ради сохранения возможности договориться с императором Александром I император Наполеон после некоторых колебаний отказался от того, на что не колеблясь пошел бы генерал Бонапарт.
Разумеется, дело не только в том, что бывший генерал революции стал монархом, названным братом таких китов феодальной реакции, как Александр I, Франц I, Фридрих - Вильгельм III, зятем второго из них и даже племянником Людовика XVI. Польских крестьян освобождал в 1807 г. тоже монарх, а не генерал. Но в России он не ожидал, что «рабы», лишенные у себя на родине всяких прав, поднимутся против него на отечественную войну. Просчет Наполеона состоял в том, что он, верно определив «рабскую» степень правовой и материальной придавленности русских крестьян, преувеличил их духовную, нравственную отсталость, посчитав, что они столь же косны, темны, сколь бесправны. Это заблуждение Наполеона не удивительно. Так судили на Западе о русских крестьянах и более передовые умы, например великий социалист Анри Сен-Симон, полагавший, что «в России крестьяне так же невежественны, как и их лошади»[1030]. Между тем крестьяне составляли к 1812 г. 90 % всего населения России, и именно патриотический подъем народных масс, приумноживший силу русской армии, главным образом и погубил Наполеона.
Пока Наполеон, вопреки своему обыкновению, военной активности в Москве не проявлял (предвкушая переговоры о мире), Кутузов успел подготовиться к контрнаступлению. Оставив Москву, фельдмаршал четыре дня демонстрировал перед французами видимость отступления на юго-восток по Рязанской дороге, а на пятый скрытно повернул на Калужскую дорогу и 21 сентября расположился лагерем у с. Тарутино, в 80 км юго-западнее Москвы. Знаменитый тарутинский марш - маневр Кутузова позволил ему прикрыть Калугу и Тулу, откуда шли русские резервы вооружений и продовольствия, и поставить под угрозу главную коммуникацию французов Москва - Смоленск. Тарутинский укрепленный лагерь стал базой подготовки русского контрнаступления.
К началу ноября Кутузов уже собрал у Тарутина против 116 тыс. солдат Наполеона более чем вдвое превосходящие силы - 240 тыс. (120 тыс. человек регулярных войск и казаков плюс как минимум еще 120 тыс. ополченцев)[1031]. Примерно такой же перевес россияне обеспечили себе к тому времени и на флангах: на севере П. X. Витгенштейн, И. Н. Эссен и Ф. Ф. Штейнгейль имели 68 тыс. человек против 52 тыс. у Ж. - Э. Макдональда, Н. - Ш. Удино и Л. - Г. Сен - Сира, а на юге А. П. Тормасов, П. В. Чичагов и Ф. Ф. Эртель - 95,5 тыс. против 46 тыс. у К. Ф. Шварценберга и Ж. - Л. Ренье[1032]. Даже прибытие в Смоленск 27 сентября 30-тысячного резервного корпуса Великой армии под командованием маршала К. П. Виктора, который мог в случае необходимости помочь и северному, и южному флангам французов, не меняло соотношения сил, повсеместно определившегося в пользу России.
Теперь переход русских войск в контрнаступление стал вполне назревшей задачей. Важно было выбрать время и место первого удара. Штаб Кутузова сделал отличный выбор. 6 октября русские войска вчетверо превосходящими силами атаковали на р. Чернишня 20-тысячный кавалерийский корпус И. Мюрата, который беспечно располагался в 6 км от Тарутинского лагеря, выжидая, когда начнутся мирные переговоры. Кутузов рассчитывал окружить и уничтожить этот корпус. Такой расчет не оправдался: Мюрат, потеряв 3,5 тыс. человек, с боем отступил за Чернишню[1033]. Тем не менее эта первая в 1812 г. победа россиян в наступательном бою стала если еще не началом, то уже прологом русского контрнаступления.
Поразительный факт: 6 октября грянул бой на р. Чернишня (его называют и Тарутинским), а уже на следующее утро Наполеон повел свою более чем 100-тысячную армию из Москвы восвояси. Прямая связь между этими двумя событиями очевидна, но ясно и то, что Наполеон не успел бы за одну ночь подготовить эвакуацию своего воинства - подготовка была начата ранее, за пять дней до боя на Чернишне: 1 октября «гвардия, армейские корпуса, хозяйственные части получили приказ быть готовыми к выступлению»[1034].
Уходя из Москвы, Наполеон приказал маршалу Мортье взорвать Кремль - «в отместку Александру I за то, что тот не ответил на три мирных предложения»[1035]