[1060]. Значит, его марш был ситуационно оправданной предосторожностью, которая лишь после того, как ситуация изменилась, оказалась излишней.
Отступление французов по Старой Смоленской дороге от Малоярославца к Неману с 13 октября по 2 декабря 1812 г. было для них сплошным бедствием. Дорога представляла собой выжженную пустыню, где, по словам генерала Д. П. Неверовского, «даже кошки нельзя было сыскать»[1061]. Поживиться где-либо и хоть чем-нибудь на такой дороге французы не могли. Свернуть же с нее им было некуда: всюду их ждала смерть от рук казаков, партизан, крестьян. Буквально «облепленная», по выражению Дениса Давыдова, партизанскими и казачьими отрядами, Великая армия с первых же дней отступления начала страдать от голода и бескормицы. Бичом армии стал массовый падеж лошадей. Кавалерия превращалась в пехоту. Из-за недостатка лошадей приходилось бросать пушки. Артиллерия тоже превращалась в пехоту. И все терзались муками голода. Н. Н. Раевский 28 октября писал жене о французах: «Они едят собак»[1062]. Впрочем, собаки попадались им редко. «Вчерась, - не без удовольствия осведомлял свою супругу Кутузов в тот же день, 28 октября, - нашли в лесу двух (французов. - Н. Т.), которые жарят и едят третьего своего товарища»[1063]. Француз А. - Ж. - Б. Бургонь сам не видел, но допускал в то время среди солдат Великий армии такое каннибальство: «Не нашлось бы человека, мы готовы были съесть хоть самого черта, будь он зажарен»[1064].
После Вязьмы, где ударил первый по-настоящему зимний мороз, сразу в 18°, на Великую армию обрушился новый враг - холод. По записям французов, 25 октября на их пути было 22°, 28-го - 12°, а 1 ноября - 23° мороза[1065]. Вообще зима 1812 г., как доказал академик М. А. Рыкачев, выдалась самой холодной в России за много десятилетий метеорологических наблюдений[1066]. Не зря Н. А. Некрасов полвека спустя писал о России:
В 12-м году такие там морозы
Стояли, что француз досель их не забыл[1067].
Морозы, северные ветры, снегопады, с одной стороны, подгоняли голодных французов, а с другой - обессиливали их, губили. Великая армия теряла от голода и холода не только боеспособность, она теряла дисциплину, порядок, армейский вид. Солдаты и офицеры, даже генералы «утеплялись» кто как мог: «зачастую генерал был покрыт плохим одеялом, а солдат - дорогими мехами»[1068].
Но самым грозным врагом наполеоновской армии оставались регулярные русские войска. В то время как партизаны и казаки, голод и холод гнали французов по разоренной старой (можайской) дороге, Кутузов с главными силами преследовал их параллельным маршем южнее, по новой (калужской) дороге, где русские воины всегда находили продовольствие, фураж, места для отдыха и поддержку населения. При этом авангардные части россиян то и дело нападали на арьергарды противника, уничтожали их и брали в плен.
Правда, при всей активности войск авангарда, которыми командовал энергичный Милорадович, Кутузов с главными силами демонстративно не спешил, раздражая собственный штаб своей «системой медления». Служивший тогда при штабе Кутузова прапорщик Н. Д. Дурново (внук генерал-аншефа, сын гофмаршала и сам будущий генерал) возмущался: «Кутузов вынуждает нас двигаться черепашьим шагом»[1069]. А генерал Р. Т. Вильсон (английский комиссар при Кутузове) буквально рвал и метал: «Если французы достигнут границы, не будучи вовсе уничтожены, то фельдмаршал, как ни стар и ни дряхл, заслужит быть расстрелянным»[1070].
Между тем все французы - от императора до последнего мародера в самом хвосте армии - спешили тогда в Смоленск с его складами, как на землю обетованную. Близость Смоленска придавала им силы. Но в «мертвом, полуразрушенном, полусгоревшем городе отступающую армию ждал удар, сломивший окончательно дух многих ее частей: в Смоленске почти никаких припасов не оказалось»[1071].
Собственно, для гвардии припасов хватило. «Приказывают снабдить на две недели одну гвардию, - записывал в те дни обер-провиантмейстер Великой армии М. - Л. Пюибюск. - В таком случае для 1-го и 4-го корпусов[1072] останется только по кусочку хлеба на человека, и то не долее как дня на два»[1073]. Армейские части были озлоблены на гвардию за ее всегдашние привилегии, но, так как противиться ей, по-прежнему безупречно организованной, вооруженной и спаянной, нечего было и думать, они, презрев всякую дисциплину, толпами бросились на оставшиеся склады и в голодном исступлении разбили и опустошили их[1074].
Не оказалось в Смоленске и подкреплений для Великой армии - ни людьми, ни лошадьми. Отчаяние слышится в ноябрьском письме Наполеона из Смоленска к министру иностранных дел Г. - Б. Маре: «Лошадей, лошадей и еще лошадей!»[1075] И тут ко всем бедам прибавились еще дурные вести из Франции.
25 октября Наполеон узнал о заговоре Мале в Париже. Республиканский генерал Клод - Франсуа Мале во главе горстки единомышленников в ночь с 22 на 23 октября (в России то была ночь с 10 на 11) попытался осуществить государственный переворот[1076]. Распустив слух, что Наполеон умер в Москве, и оперируя подложными документами, Мале с полуночи до 9 часов утра успел занять почти весь Париж, арестовал министра полиции Р. Савари, провозгласил Францию республикой, а генерала Ж. В. Моро (находившегося тогда в Америке) - президентом и уже готовил заседание временного правительства республики. Лишь поутру военные и полицейские власти Парижа опомнились, рассудили, что «покойник не умер», и арестовали всех участников заговора - 24 человека; 14 из них во главе с генералом Мале были казнены.
Наполеон воспринял весть о заговоре Мале очень болезненно. Он понял, что в самой Франции «вера в устойчивость его власти пошатнулась»[1077]. «Когда имеешь дело с французами или с женщинами, - зло шутил он в разговоре с А. Коленкуром, - нельзя отлучаться на слишком долгое время»[1078]. Зато русские воины радовались заговору самих французов против Наполеона, хотя смысл заговора терялся в сумбуре вздорных слухов: Кутузову, например, докладывали, что «во Франции революция» и «сею революцией движет императрица Жозефина»[1079].
2 ноября Наполеон оставил Смоленск и повел значительно поредевшие, неотдохнувшие, большей частью голодные и деморализованные, но еще грозные колонны Великой армии дальше на запад. К вечеру 3 ноября император с гвардией, двумя корпусами (Ж. - А. Жюно и Ю. Понятовского) и кавалерией Мюрата подошел к г. Красный. Здесь он узнал, что город занят очень сильным (22 - 23 тыс. человек при 120 орудиях) отрядом графа А. П. Ожаровского. В то же время войска Милорадовича (два пехотных корпуса и один кавалерийский) вышли к Старой Смоленской дороге у с. Мерлина, отрезая тем самым от главных сил Наполеона сразу три корпуса - Даву, Богарне и Нея. Сзади неотступно преследовали французов казаки Платова. С юга подтягивался к Красному и Кутузов с главными силами[1080]. Никогда еще за все время войны армия Наполеона не оказывалась в столь опасном положении.
В поисках выхода Наполеон делал все возможное. В ночь на 4 ноября стремительной атакой дивизии Молодой гвардии под командованием генерала Ф. Роге он выбил отряд Ожаровского из Красного и расчистил себе путь по Старой Смоленской дороге к с. Ляды[1081]. Отправив туда Жюно и Понятовского, он сам с гвардией (Старой и Молодой) простоял весь день 4-го в Красном, поджидая отставшие корпуса. Уже за полночь в Красный пришел корпус Богарне. Наполеон и его отправил в Ляды. Выяснив, что россияне не собираются вступать с ним в генеральное сражение, он оставил в Красном Мортье с Молодой гвардией - ждать корпуса Даву и Нея, а Старую гвардию и конницу Мюрата повел вслед за Богарне в Ляды[1082].
Даву и Ней тем временем плохо взаимодействовали друг с другом. 5 ноября Даву все же с боем прорвался к Красному, теряя обозы, пушки, отставшие части. Среди русских трофеев оказался и личный обоз Даву, а в нем-его маршальский жезл[1083]. Ней же со своим корпусом безнадежно отстал и был окружен со всех сторон войсками Милорадовича. Русский генерал прислал к французскому маршалу парламентера с предложением сдаться. Ней задержал парламентера, чтобы тот не рассказал о бедственном положении корпуса. Тогда от Милорадовича прибыл второй парламентер - «потребовать своего предшественника и сделать маршалу то же предложение»[1084]. Ней задержал и второго парламентера. Ценой невероятных усилий и тяжелейших потерь Ней сумел вырваться из русского кольца, перешел в ночь с 6 на 7 ноября Днепр по тонкому льду у Сырокоренья и привел к Наполеону в Оршу 800 - 900 человек - все, что осталось от его корпуса, а также «еще 4 - 5 тыс. отставших» солдат других частей