«Гордые слова корсиканского выскочки о Рудольфе фон Габсбурге, родоначальнике династии Габсбургов, - читаем об этом у Э. Людвига, - глубоко въелись в душу» законного наследника великой династии и, наряду с прочими обидами, подтолкнули его к известному нам решению дилеммы - «воевать ли ему на стороне своего зятя или против него»[1243]. Наполеон позднее так скажет о своем небрежении к интересу тестя к генеалогии: «Стоило мне тогда смириться с его капризами, - почем знать, может, на равнине под Лейпцигом против нас было бы на 100 000 солдат меньше!»[1244]
Возвращаясь из - под Лейпцига в Париж, Наполеон переживал не только проигрыш военной кампании. Главное, именно тогда начала распадаться его империя. Младший брат императора Жером, вестфальский король, уже был изгнан из своего королевства. Другой, старший брат Жозеф, король Испании, едва удерживал трон в борьбе с испанскими повстанцами и англичанами. Зашатались его режимы в Италии, Голландии, Бельгии, а созданный им Рейнский союз, который к 1812 г. объединял 36 государств, распался. Зять императора, его «лучший в мире» кавалерист, неаполитанский король И. Мюрат изменил ему. 22 октября австрийский комиссар передал Мюрату предложение перейти на сторону шестой коалиции, и через два дня Мюрат уведомил Наполеона, что хочет вернуться в свое королевство якобы с намерением «поддержать вице - короля Италии Евгения Богарне, оказавшегося в затруднительном положении после перехода Баварии в стан врага»[1245]. Наполеон не возражал. 24 октября 1813 г. под Эрфуртом он простился с Мюратом - оказалось, навсегда. Больше им уже не суждено было увидеть друг друга.
Парадокс истории: феодальные владыки, тиранившие своих подданных, поднимали народы против Наполеона, сына революции и творца Гражданского кодекса, во имя свободы\ Разумеется, Наполеон учитывал, что свободы бывают различными и понимают их разные люди неодинаково. Но такую свободу, как национальное достоинство, он считал привилегией лишь цивилизованного народа, а у народов «отсталых» всегда недооценивал, что и было главным его просчетом, главной причиной всех его неудач. Это доказала ему Испания, затем Россия, а теперь вся Европа. Он проиграл «битву народов» не только под Лейпцигом. «Битвой народов» была вся кампания 1813 г. Народы Европы не хотели принимать от него, чужеземного завоевателя, свободы, которые он нес им на штыках своей Великой армии. Они предпочитали отечественные цепи таким «свободам». За него они сражались подневольно и нерадиво (кроме итальянцев и поляков), а против него - с энтузиазмом. Ради того, чтобы сбросить с себя унижавший их национальные чувства диктат Наполеона, они готовы были поддержать не только феодальную коалицию, но и саму нечистую силу. Хорошо сказал о Наполеоне А. И. Герцен: «Он додразнил другие народы до дикого отпора, и они стали отчаянно драться за свои рабства и за своих господ»[1246]. Да, за свое крепостное право, за свою инквизицию, за свое социальное унижение, за все это мерзкое зло, но - за свое!
Наполеон все это видел, удивлялся этому (вспомним его отзыв о россиянах: «Что за люди! Это скифы!»), но так до конца своего и не примирился с мыслью, что противостоять национальному подъему даже одного, а тем более многих народов не может никакой гений.
3. 1814-й год: победоносное поражение
9 ноября 1813 г. Наполеон вернулся в Париж, что называется, на щите - после второй кряду проигранной кампании. Как и прошлой зимой (по возвращении из России), он сохранял присутствие духа и был преисполнен решимости не только продолжать борьбу с коалициями феодальных монархий (сколько бы их ни было), но и в конце концов победить.
Прежде всего он проведал жену и сына. Еще 5 февраля 1813 г., перед тем как отправиться на фронт под Лютцен и Бауцен, Наполеон впервые за время его империи учредил регентство. Допуская (с каждым новым походом все более реально) свою гибель в бою, он сделал так, чтобы в таком случае императрица правила государством от имени сына, обеспечивая преемственность режима и продолжение династии. 30 марта Мария-Луиза была провозглашена регентшей и после отъезда Наполеона на фронт стала председательствовать на заседаниях кабинета министров, хотя министерская деятельность, как заметил ее биограф Франц Герре, «навсегда осталась для нее китайской грамотой»[1247].
Впрочем, Наполеон предусмотрел такое квипрокво. Он, во - первых, приставил к императрице в качестве надсмотрщиков - консультантов проверенных людей: министра иностранных дел Ж. - Б. Шампаньи и своего секретаря К. - Ф. Меневаля, а главное, сам с фронта, несмотря на страшную занятость военными делами, непрерывно слал в Париж свои указания по всем вопросам политики, экономики, культуры. Тот же Ф. Герре так определил роль Марии-Луизы в статусе регентши: «Императрица напоминала икону, выставленную для почитания народом, тогда как за стеной, в алтаре государства, богослужение вел незримый священник»[1248].
Теперь, вернувшись в Париж, Наполеон очень хвалил Марию-Луизу за «руководство империей» и вообще был очень нежен с нею. Как супругу, мать его сына - наследника, продолжателя династии Бонапартов, Наполеон, конечно, любил ненавистную для большинства французов «австриячку», хотя и без той страсти, которая кипела в его любви к Жозефине и Марии Валевской. Она же едва ли могла любить его по-настоящему, поскольку боялась императора как личность полубога, боялась его величия, непредсказуемости его решений и столь же непредсказуемого гнева, так и не поборов в себе былого страха перед ним, когда он трижды (в 1797, 1800 и 1809 гг.) заставлял всю ее семью бежать из собственной столицы куда попало. Зато любовь Наполеона к сыну была искренней и страстной и как нельзя более - взаимной.
В ноябре 1813 г., когда Наполеон вернулся домой из - под Лейпцига, Римскому королю было чуть больше двух с половиной лет. Он рос здоровым, веселым, смышленым, вполне счастливым ребенком: любил играть в солдатики, скакал на деревянной лошадке - качалке, часто заглядывал в кабинет к отцу - посмотреть, что он там делает, даже собирал листки с прошениями, которые поступали в Тюильри, и каждое утро с гордостью вручал их императору. Наполеон, который вообще легко сходился с детьми, сына своего обожал, буквально души в нем не чаял и увлекался играми с ним (в прятки, жмурки, догонялки и др.) не меньше самого ребенка. Вот картинка из книги Винсента Кронина: «Наполеон качал мальчика, посадив его к себе на колени, корчил рожицы, чтобы рассмешить его, и показывал Библию с картинками, свою любимую детскую книжку. Он прекрасно понимал, что Наполеон младший являл собою того, кем он сам никогда не будет, - законного короля»[1249].
В своих заботах о наследнике Наполеон был неистощим и всеведущ. Он приказал всю мебель в спальне и даже ночной горшок для сына изготовить из позолоченного серебра и обить стены мягким материалом, чтобы ребенок не ушибся при возможном падении; повелел даже загодя «специально отпечатать библиотеку из 4000 томов “лучших произведений по всем отраслям знаний”, а также заказал набор севрских тарелок с яркими картинками: Ниагарский водопад, битва при пирамидах, извержение Этны»[1250].
По воспоминаниям К. - Ф. Меневаля, «радость от того, что Наполеон вновь увидел свою супругу и сына, была как бальзам, пролитый на его раны», но это лишь мало - мальски отвлекало его от насущных государственных забот: “ежечасно в течение каждого дня он проводил заседания администрации; принимались чрезвычайные меры и усилия для того, чтобы набрать рекрутов в армию, привести в порядок артиллерию, требовавшую ремонта, изготовить новое оружие вместо вышедшего из строя или утерянного и так далее”»[1251].
В краткие минуты общения с сыном император научил его говорить: «Пойдем бить дедушку Франца!» Малыш повторял эту фразу (не понимая ее смысла) часто и очень серьезно, с воинственным видом, под веселый смех отца. А тем временем «дедушка Франц» вместе с другими монархами, возглавлявшими союзную армию шестой коалиции, шел войной на Францию.
Союзники подступали к границам Франции не без опаски. Теперь они боялись уже не столько Наполеона, сколько французского народа, который мог подняться на революционную войну против них, как это было в 1792 г., и под тем же лозунгом: «отечество в опасности!» К тому же внутри коалиции не было полного согласия, хотя Англия и пыталась скрепить его своими колоссальными субсидиями: в 1812 — 1814 гг. Австрия получила из Лондона 1 639 523 ф. ст., Пруссия - 2 086 682, Швеция - 2 334 992, Россия - 3 366 334[1252].
Дело в том, что если правители Англии, России, Пруссии и Швеции считали Наполеона своим главным (Александр I-еще и личным) врагом и стремились непременно свергнуть его, то для австрийского двора желательно было ослабить, но сохранить Наполеона в Европе как возможного союзника Австрии и как противовес России. Франц I и глава его правительства К. Л. В. Меттерних учитывали, конечно, и династическую конъюнктуру: ведь Наполеон был женат на дочери Франца и, стало быть, наследником французского престола являлся внук императора Австрии. Вот почему Меттерних, тонко шантажируя союзников угрозой выхода Австрии из коалиции, вынудил их согласиться еще раз предложить Наполеону мир - теперь на условиях Люневильского договора 1801 г.
К началу ноября 1813 г. союзные монархи собрались во Франкфурте - на - Майне. Здесь Меттерних пригласил в штаб - квартиру союзников французского дипломата, барона Н. М. де Сент - Эньяна (взятого в плен под Лейпцигом) на встречу с представителями союзных держав - лордом Д. Г. Г. Эбердином (Англия), графом К. В. Нессельроде (Россия) и кн. К. А. Гарденбергом (Пруссия). По инициативе Меттерниха, уже настроившего своих коллег на мирный лад, союзные дипломаты поручили Сент - Эньяну доставить в Париж их предложения о мире. Сент - Эньян выполнил это поручение 15 ноября, представ в тот день перед Наполеоном