Объектом особой ненависти и боязни стала для Бурбонов армия как главная опора Наполеона. Роялисты затеяли в ней грандиозную чистку. По указу Людовика XVIII от 16 декабря 1814 г. были уволены с военной службы 100 тыс. солдат и 10 тыс. офицеров, а еще 12 тыс. офицеров разных степеней (от младших до высших) король посадил на половинное жалованье[1466]. При этом Старая императорская гвардия «была самым оскорбительным образом удалена из столицы»[1467]. Наверняка Людовик не просто боялся ее - он не мог примириться с ее реакцией на встречи с ним, Его Величеством Людовиком Желанным. Дело в том, что наполеоновские «ворчуны» больше, чем кто-либо, чувствовали себя в строю перед королем, как удачно выразился Вальтер Скотт, «скорее пленными, выставленными на парад победителей, чем воинами, одержавшими победу»[1468]. Процитирую далее свидетельство очевидца одной их таких встреч (3 мая 1814 г.) авторитетнейшего в то время литератора и политика Франсуа Рене Шатобриана (уверен, эта пространная цитата не покажется читателю скучной, настолько она красноречива и уместна).
«Не думаю, чтобы когда-либо человеческие лица имели выражение столь грозное и страшное. Эти израненные гренадеры, покорители Европы, пропахшие порохом, тысячу раз слышавшие свист ядер, пролетавших над их головами, лишились своего вождя и вынуждены были приветствовать дряхлого, немощного короля, жертву не войны, но времени, в столице Наполеоновской империи, наводненной русскими, австрийцами и пруссаками. Одни, морща лоб, надвигали на глаза громадные медвежьи шапки, словно не желали ничего видеть; другие сжимали зубы, еле сдерживая яростное презрение, третьи топорщили усы, оскалившись, словно тигры. Когда они брали на караул, их исступленные движения вселяли ужас. Никогда еще, без сомнения, люди не подвергались подобным испытаниям и не претерпевали такой муки»[1469].
Этот подробный рассказ очевидца дополняют краткие зарисовки других современников. Вот одна из них: когда военный министр заставлял солдат бывшей императорской гвардии кричать «Да здравствует король!», «они тотчас добавляли себе в бороды: “Римский”»[1470]. Два таких великих современника, как Анри Мари Стендаль и Вальтер Скотт, которые с противоположных позиций оценивали в своих книгах Наполеона, в один голос констатировали, что еще до конца 1814 г. во Франции «армия была утрачена для Бурбонов»[1471]. Еще точнее выразился великий российский историк С. М. Соловьев: «Правительство Бурбонов было без войска; но войско существовало - и было против правительства»[1472].
Теряя от избытка мстительности всякую меру благоразумия, Бурбоны «осыпали милостями» шуанов (роялистски настроенных бандитов), «служили мессы в память террориста Кадудаля и предателя Пишегрю», прославляли заговорщика и перебежчика Моро[1473]. Игнорируя растущее недовольство населения, Людовик XVIII довольствовался услужливостью наскоро скомплектованных - согласно королевской Хартии - двух палат безропотного парламента: палаты депутатов и палаты пэров. Все бурбонские парламентарии были настолько послушны, что Стендаль с горькой иронией отметил: «Изображение Панургова стада[1474] вполне могло бы стать нашим гербом»[1475].
Смирились с режимом Бурбонов и почти все оставшиеся в живых маршалы Наполеона. Лишь единицы из них (Сюше, Лефевр, Сульт) при этом сохранили достоинство и не холуйствовали перед новым режимом, а непреклонный Даву вообще отказался сотрудничать с ним[1476]. Бернадот, который тешил себя надеждой воссесть с помощью союзников на французский трон, очень скоро понял, что такая награда от шестой коалиции ему не светит, и уехал из Парижа, чтобы уже никогда более туда не возвращаться. «Возможно, - предполагает Рональд Делдерфилд, - это решение ему помогла принять жена Лефевра, в глаза назвавшая его изменником»[1477].
Тем временем Бурбоны, все глубже впадая в мстительный раж, взялись перетряхнуть Институт Франции - по тому же принципу «дебонапартизации». Институт Франции (L'Institute de France) - так с 1806 г. до наших дней называется высшее научное учреждение страны, в состав которого входят Академия наук и еще четыре академии. По указу Людовика XVIII были исключены из Института 15 членов всех пяти академий (вместе с Наполеоном, Жозефом и Люсьеном Бонапартами - Л. Н. Карно, Г. Монж, Ж. Л. Давид, А. Грегуар и другие «бонапартисты»). Этот указ «ошеломил народ»[1478], тем более что места общеизвестных корифеев отечественной политики, науки и культуры заняли безвестные, но преданные новому режиму дельцы.
Людовик XVIII так наглел, что пытался даже показать себя по меньшей мере равным в компании монархов шестой коалиции (ведь «Бурбоны знатнее Романовых!») и независимым от них. Когда в январе 1815 г. Александр I начал с ними переговоры о возможном бракосочетании своей сестры великой княжны Анны Павловны (той самой, в руке которой было отказано Наполеону!) с племянником короля герцогом Беррийским, король отклонил предложение императора, вторично унизив его (вспомним стул вместо кресла в Компьене!). Н. К. Шильдер видел в этом происки вездесущего Талейрана, из-за которых будто бы и расстроились эти переговоры[1479]. Но не повлиял ли главным образом на решение короля его брат, «дикий барин» д’Артуа - отец герцога Беррийского? Может быть, он предпочитал женить сына на принцессе из более цивилизованного мира (например, из любимой им Англии), чем эта «медвежья страна», какой представляли себе на Западе Россию? Так или иначе, герцог Беррийский остался холостым до того дня, когда бывший конюх Наполеона Лувель покончил с ним ударом кинжала.
Между тем, как справедливо указывал А. 3. Манфред, становилось все более очевидным для всех, кто не был слеп, что «за несколько месяцев новая власть, являвшаяся на деле возвратом к давно отвергнутой старине, сумела восстановить против себя весь народ. Крестьяне опасались, что помещики, старые сеньоры и церковники отнимут у них землю, восстановят старые феодальные тяготы и поборы. Многие новые собственники боялись за свои владения: их права ставились под сомнение. Возникла угроза нового перераспределения собственности, на сей раз в интересах вернувшихся вместе с королем эмигрантов»[1480].
Зашевелилась и оппозиция Бурбонам, причем разного толка - не только бонапартистского, но и якобинского и умеренно - либерального. Ее различные течения представляли авторитетные не только во Франции, но и в других странах политики, литераторы, ученые: Мари Жозеф Поль Лафайет, Пьер Франсуа Реаль, Бенжамен Констан и неугомонная мадам Жермена де Сталь, которая ранее боролась за свободу слова против Наполеона, а теперь «впадала в конституционное бешенство» против Бурбонов[1481]. Застрельщиком оппозиции выступил Лазар Никола Карно - знаменитый «организатор побед» Французской революции, член Директории и военный министр Наполеона. Людовик XVIII уволил его из Института Франции, но не репрессировал, уделив ему скромное место генерального инспектора инженерных работ. В сентябре 1814 г. Карно обнародовал свое диссидентское «Письмо к королю», которое распространялось по стране нелегально, поскольку продавать его в книжных лавках власти Бурбонов запретили (издатель «Письма» был даже привлечен к суду). Автор «Письма» очень смело и, главное, доказательно обвинял Людовика XVIII в том, что он провозгласил себя «Королем милостью Божией» вопреки мнению своего народа и лишь по воле чужеземных правительств[1482].
Видя неустойчивость режима Бурбонов, оппозиционеры разных мастей стали строить заговоры с целью заменить архаичного во всех отношениях Людовика XVIII более современным правителем. Они остановили свой выбор на кандидатуре Луи Филиппа, герцога Орлеанского (он действительно станет королем Франции, но лишь в результате Июльской революции 1830 г., и будет свергнут Февральской революцией 1848 г.). Впрочем, заговорщики готовы были подобрать для французского трона и другую кандидатуру (называли даже Евгения Богарне) - только бы сместить Людовика XVIII! «Общая ненависть, - читаем о них у Э. Лависса и А. Рамбо, - объединяла этих людей, коренным образом расходившихся в остальном. Важно было свергнуть Бурбонов. А там будет видно»[1483].
Там заговорщики очень скоро увидели, что их анонимное письмо к Луи Филиппу с предложением возглавить заговор тот передал Людовику XVIII, причем «открыто выразил ему свою поддержку»[1484]. После такой незадачи «орлеанисты», как стали их называть, выжидательно присмирели.
Людовик XVIII был не слишком обеспокоен информацией о заговоре «орлеанистов». Гораздо больше тревожило его все (вплоть до мелочей), что было связано с Наполеоном, - каков он на Эльбе, чем занимается и с кем связан, и не замышляет ли чего против кого-либо? По совету Талейрана он отправил на Эльбу для наблюдения за императором многолюдье шпионов, которые очень старались заслужить благосклонность короля и проникали в поисках информации во все возможные щели. Если им не удавалось найти ничего стоящего, они сочиняли порочащие Наполеона небылицы, которые, по их разумению, должны были понравиться королю. Очень живо рассказано об этом шпионском «фестивале» в книге Винсента Кронина. «Почти на каждом корабле приплывали шпионы, переодетые монахами, мор