Перелом наступил после смерти Павла I. За восемь дней до его убийства в Михайловском замке Анна Федоровна родила мертвого ребенка. Передавали, что эта смерть очень опечалила Императора Павла, якобы даже намеревавшегося посадить Константина под арест!
Когда на Престол взошел Александр Павлович, то очень быстро Константин Павлович пустился, что называется, во все тяжкие. Он все больше и больше отдалялся от жены и со временем совсем перестал с ней видеться. Хотя он числился Наследником Престола и носил титул «Цесаревич», но совершенно не интересовался такой перспективой. Он занимал пост командующего польской армией, находился большую часть времени в Польше, где чувствовал себя вполне спокойно. Там он увлекся молодой польской красавицей Иоанной (Жаннет) Грудзинской (1795–1831), дочерью польского графа Антона Грудзинского.
Константин пренебрег всеми своими династическими обязанностями, родовым долгом и добился от Брата-Императора согласия на развод с Анной Федоровной, который и был оформлен Царским манифестом 12 мая 1820 года. Через некоторое время Великий князь женился на Жаннет, получившей титул «княгиня Лович».
А как же реагировала Анна Федоровна? Никак. Она еще в 1801 году вырвалась из «семейного ада» и навсегда покинула Россию. Александр I позаботился о ее имущественном положении, и материальных неудобств Великая княгиня не испытывала ни до формального развода с Константином в 1820 году, ни после. Большую часть своей оставшейся жизни она провела в Швейцарии на вилле «Буассьер» около Женевы…
Семейная жизнь Николая Павловича являла полную противоположность семейному укладу старших братьев. Прожив в браке тридцать восемь лет, он никогда не только не раскаивался в своем выборе или уж тем более тяготился им, но и был всегда счастлив.
Любимая жена и дети – это был тот нерушимый бастион, та тихая обитель, где всегда находила пристанище душа Императора Николая I. Там он отдыхал, там он получал заряд жизненной бодрости и оптимизма даже в те моменты, когда в окружающей действительности разглядеть что-то светлое было уже почти и невозможно.
Великосветский мир был слишком распущенным и злоязыким, чтобы примириться с образцовой семейной жизнью Императора. «Свобода нравов», возобладавшая в «блестящий век Екатерины», а затем лишь расцветшая в царствование Александра I, формировала весьма растяжимые представления о нормах семейной морали. Потому так пристально и пристрастно вглядывались в обиход Царской Семьи, стараясь отыскать там «факты» и «приметы», подтверждающие то, что было так желанно и понятно. Потому и «находили» там то, чего не было на самом деле, но то, что, казалось, оправдывало великосветскую двойную мораль, а по сути – аморальность.
О Николае Павловиче современники, не говоря уже о последующих «интерпретаторах», пустили в обращение много лживых измышлений. Может, самые непристойные и совершенно бездоказательные, но уверенно произносимые инвективы о его «бурных» любовных увлечениях. Некоторые при этом, без тени сомнения, называли Смольный институт чуть ли не личной «племенной фермой», «гаремом»; приводились иногда и имена «фавориток».
При этом ничего подлинного; лишь слухи, сплетни, которые возникли еще при жизни Николая Павловича. Их производство, что называется, на поток первым поставил пресловутый миллионер-революционер А. И. Герцен. О некоторых образчиках лживого «варева» ниже придется еще говорить…
Николай Павлович не был романтической натурой; ему не были присущи ни отвлеченная мечтательность, ни лирическое самоотречение. Он был настоящим мужчиной, не умеющим произносить красивых фраз о любви, но способным любить по-рыцарски, беззаветно, навсегда. Поэтому практически отсутствуют его любовные послания, но сохранился образец его супружеской жизни.
Через много лет Александра Федоровна, вспоминая день свадьбы с Николаем Павловичем, запишет в дневнике, что тогда «с полным доверием отдала я свою жизнь в руки моего Николая и он никогда не обманул этой надежды!».
Помимо Николая I Династия Романовых времен Империи, т. е. с Петра I, оставила еще лишь два примера полноты, безыскусности, совершенства семейных отношений, явленных внуком Николая Павловича – Императором Александром III и правнуком – Царем-Мучеником Николаем II.
Подобное безукоризненное супружество не есть только показатель «полноты чувства» по отношению к своим избранницам, которое несомненно существовало. Одновременно это и показатель их абсолютной преданности Вере Христовой. Перед Лицом Господа у алтаря они клялись в верности своим суженым, а измена – это не только факт морального падения, но и клятвопреступление. На подобное святотатство никто из них не был способен…
Невеста Николая Павловича принцесса Шарлотта Гогенцоллерн отбыла в окружении свиты на встречу со своим женихом 31 мая 1817 года. Ее провожал отец, Король Фридрих-Вильгельм III, и все прусское высшее общество. Матери, Королевы Луизы (1776–1810)[50], уже не было в живых; она скончалась за несколько лет до того, предсказав Шарлотте завидное будущее.
«Моя дочь Шарлотта замкнута в себе, сосредоточенна, но, как и у отца, под холодной, по-видимому, внешностью бьется горячее сочувствующее сердце; вот причина, по которой в ее обращении проглядывает нечто величественное. Если Господь сохранит ее жизнь, я предчувствую для нее блестящее будущее». Предвидение матери оправдалось вполне.
В январе 1813 года семью Короля увидела фрейлина Императрицы Елизаветы Алексеевны графиня Р. С. Эдлинг (1786–1844); из девочек ей особенно запомнилась младшая. Графиня вспоминала: «Дочери производили впечатление сиротства, от которого терпело их воспитание, но милая наружность и детская доброта принцессы Шарлотты предвещали ей счастливую будущность».
Принцессе Шарлотте к моменту отъезда из Германии не исполнилось и девятнадцати лет; душа ее была полна мечтаний, но и страхов хватало. Про Россию ее родственники и придворные редко отзывались с симпатией; многие считали, что это «страна варваров», куда ей предстояло отбыть навсегда.
В Берлине намечавшуюся брачную партию рассматривали в первую очередь с позиций политических выгод и преимуществ. Россия – величайшая держава; без нее невозможно решить ни один сколь-нибудь значимый вопрос не только в Европе, но и в мире. Династическая уния позволяла установить тесные и неформальные отношения с Петербургом.
Конечно, сам Король прекрасно помнил ту ноябрьскую ночь 1805 года в Потсдаме, когда он и Император Александр у гробницы Фридриха Великого поклялись в вечной дружбе и союзе на всю жизнь. В 1815 году, когда возник Священный союз, заверения, данные когда-то в подземелье потсдамского пантеона, приобрели форму международно-правового трактата.
Однако в Пруссии не забыли то, как победоносно русские войска маршировали по улицам Берлина осенью 1760 года. Тогда в ходе Семилетней войны они наголову разгромили «непобедимую армию» Короля Фридриха II (Великого), бежавшего из столицы Королевства с мыслью о самоубийстве.
Прекрасно помнили пруссаки и более близкое – войны с Наполеоном. Тогда русские являлись союзниками. Только благодаря Императору Александру Павловичу Пруссия сохранилась как государство, хотя Наполеон намеревался стереть ее с карты Европы.
В Берлине были благодарны Императору Александру, но чувство исторической неполноценности, связанное с превосходством России над «гением» прусских правителей и полководцев, неизбежно порождало недоверие и неприятие, плодило разговоры о «русском Левиафане». Потому Пруссия не считала зазорным извлекать из «сердечной дружбы» выгоды чисто политического характера, в то время как в Петербурге ни о чем подобном и не помышляли.
Историк Н. К. Шильдер в своей книге о Николае Павловиче привел потрясающую по цинизму инструкцию, которую вручил Король генералу Натцмеру, сопровождавшему принцессу Шарлотту на свадьбу в Петербург. Как писал Шильдер, в каждой строчке этого наставления «проглядывает недоверие к России и высказывается полное сомнение в бескорыстности политических намерений Императора Александра».
Король, выдавая дочь замуж за брата Царя, был убежден, что со стороны России это тонкая политическая комбинация; истинное же желание Императора Александра – «играть первую роль» в Европе. Мирным заверениям и явленному политическому бескорыстию Императора Александра – после разгрома Наполеона одна Россия отказалась от территориальных «приращений» и от всех видов контрибуции – его будущий родственник не верил. А как же клятвы в верности, слезы у гробницы, «священные» союзы? Для Короля все это лишь слова и эмоции; главное же и непререкаемое – политические выгоды, интересы дорогого «Фатерланда» – Пруссии!
Одной королевской инструкцией дело не ограничилось. Начальник прусского Генерального штаба поручил Натцмеру и конкретное задание: во время пребывания в России собирать шпионские сведения о состоянии дорог, крепостей и других оборонительных сооружений! Генерал исправно выполнил задание и представил в Берлин целый том соответствующих сведений!
Нет никаких оснований полагать, что принцесса Шарлотта хоть как-то была осведомлена о закулисной подоплеке намечавшего династического брака. За десятилетия своего пребывания в России, сначала в качестве Великой княгини, а затем – Императрицы, ни единожды она не пыталась использовать свое положение на пользу «первой родины». В 1817 году она ехала в Россию не потому, что того требовали интересы «Фатерланда», а потому, что любила русского Великого князя.
Воспитанная в сентиментально-романтическом духе, знакомая с юных лет с произведениями и героями Гёте и Шиллера, она в юности вокруг себя видела совсем иное. Парады, приемы, блеск орденов, оружия и эполет – все это было вовсе не то, к чему рвалась ее душа. Принцесса нередко чувствовала себя одинокой и ненужной в королевском дворце в Шарлоттенбурге, где родилась и прожила большую часть ранней жизни.
Еще в детстве она в полной мере познала неустроенность и даже нищету. Пруссия была покорена и разорена Наполеоном, а Королевской Семье пришлось много скитаться. У юной принцессы порой не было сменного белья и платья, а иногда и случалось ночевать голодной на каких-то грязных постоялых дворах. Она выросла в атмосфере простоты и скромности и никогда не предполагала, что со временем станет Императрицей и будет блистать при самом богатом Дворе Европы. Первые в своей жизни драгоценности она получила и надела на себя только тогда, когда оказалась в России.