Вновь наши вторглись знамена
В проломы падшей вновь Варшавы;
И Польша, как бегущий полк,
Во прах бросает стяг кровавый —
И бунт раздавленный умолк.
В начале октября 1831 года был обнародован Манифест по случаю окончания мятежа в Польше. В нем говорилось, что «народ польский» освобожден от ига мятежников, но речь не шла ни о каком возмездии.
«Не грозою мщения, а примером верности, великодушия, забвения обид вы будете способствовать успеху предначертанных Нами мер, теснейшему, твердому соединению сего края с прочими областями Империи, и сей государственный неразрывный союз, к утешению нашему, к славе России, да будет всегда охраняемым и поддерживаемым чувством любви к одному Монарху, одних нераздельных потребностей и польз и общего, никаким раздором не возмущаемого, счастья».
Император прекрасно был осведомлен о том, сколько в Западной Европе было произнесено гневных слов по поводу поведения России в Польше, сколько там, на страницах газет и с трибун различных собраний, было вылито грязи и озвучено инсинуаций. Николая Павловича это лично не задевало: знал, что справедливость на стороне России.
6 октября 1831 года он имел беседу с представителем Франции в Петербурге бароном Полем Бургуэном (1791–1864), которому пытался объяснить важные вещи, которые обычно пропольские крикуны обходят стороной.
Он начал с того, что критики не учитывают, что ни он, ни его предшественник Александр Павлович не несут никакой ответственности за раздел Польши. Этот факт был признан международным правом еще в прошлом веке. Он получил в наследство польскую проблему и старался, насколько возможно, проявлять к польским подданным максимальное уважение, то уважение, которое явил Александр Павлович.
«Император Александр восстановил название Королевства Польского, на что не решался даже Наполеон. Брат мой оставил за поляками народное обучение на их национальном языке, их кокарду, их прежние королевские ордена, Белого Орла, святого Станислава и даже тот военный орден, который они носили в память войн, веденных с нами и против нас. Они имели армию, совершенно отдельную от нашей, одетую в национальные цвета. Мы наделили их ружейными заводами и пушечными литейнями».
Что касается экономических условий развития Царства Польского, то Император задал своему французскому собеседнику вопрос: «Что была Польша, когда Наполеон и французы пришли туда в 1807 году?» И ответил: «Песчаная и грязная пустыня». Только в составе Империи Польша стала так быстро развиваться, что выдающиеся успехи этого невозможно не заметить.
Что же получила взамен всего этого великодушия и покровительства Россия? Ничего, кроме неблагодарности и клятвопреступления. После всего происшедшего нельзя оставлять все так же, как было. Нельзя повторять ошибки, исправление которых стоит потом многочисленных усилий и жертв. «Между поляками и мной, – заявил Император, – может существовать лишь полное недоверие… Доверие навсегда разрушено между ими и мной».
Николай Павлович все время держал положение дел в Польше в фокусе своего внимания. Широкая автономия была отменена: было распущено войско и ликвидирован сейм.
После подавления мятежа на должность Наместника там в 1831 году был назначен генерал-фельдмаршал И. Ф. Паскевич, получивший после взятия Варшавы и титул «князя Варшавского».
Переписка с ним Императора всегда носила дружеский, можно даже сказать, интимный характер. Самодержец не скрывал не только своих намерений, но и чувств:
«Ты весьма правильно говоришь; нужна справедливая строгость и непреодолимое постоянство в мерах, принятых для постепенного их (поляков) преобразования. Не отступлю от этого ни на шаг. Благодарности от них я не ожидаю и, признаюсь, слишком глубоко их презираю, чтобы она могла быть мне в какую цену; я стремлюсь заслужить благодарность России, потомства – вот моя постоянная мысль» (29 мая 1829 года).
«Слава Богу, что у тебя все тихо и спокойно идет; это, верно, и бесит наших врагов; в особенности в Англии ругательства на меня превосходят воображение» (28 июня 1832 года).
В 1832 году был издан свод общих законов для Польши под названием «Органический статус». Польские высшие органы управления были упразднены, но были сохранены местные законы, польский язык для судопроизводства и образования. Политика ликвидации польской обособленности продолжалась на протяжении всех последующих лет царствования Николая I.
В 1839 году польские воеводства были переименованы в губернии и учрежден Варшавский учебный округ, подведомственный Министерству народного просвещения. В 1841 году вводятся российские деньги, в 1846 году пути сообщения переподчиняются Петербургу, в 1848 году утверждаются русские стандарты длины, веса и объема, в 1850 году ликвидируются таможенные границы и устанавливается единый имперский тариф.
Подавление польского мятежа непосредственно и благоприятно отразилось на непольском населении западных и юго-западных губерний, большая часть которого ранее находилась на положении людей «второго сорта». Теперь же панская власть там была ограничена, как и господство католического духовенства.
События показали, что если польские помещики почти повсеместно готовы были встать под знамена мятежа, то литовские, белорусские, украинские, а уж тем более русские крестьяне не поддерживали польскую смуту.
Большая часть крестьян Виленский, Гродненской, Волынской, Могилевской, Минской, Подольской и даже Киевской губерний испытывала натиск Католицизма и польских магнатов. Их заставили стать униатами, т. е. православными, принявшими верховенство Римского папы. Однако и они испытывали многочисленные ограничения и притеснения; католический епископат и стоявший за ним Ватикан стремились к полному окатоличиванию коренного населения.
Это была старая экспансионистская политика Католицизма, направленная против Православия, приведшая к тому, что в XVI веке население Литвы и западнорусских земель было включено в орбиту Рима. Медленно, но явно процесс возвращения к исконной вере стал наблюдаться в XVIII веке, особенно со второй его половины.
Укрепление позиций России в Польше, а потом ее распад и разделение привели к тому, что в Православной Империи оказались значительные группы населения, некогда насильственно отторгнутые от Православия. Началось массовое возвращение униатов в лоно Православия. Число таковых за время царствования Екатерины II достигло почти двух миллионов человек. В 1794 году Екатерина издала специальный указ, разрешающий подобный свободный переход. В том же указе была гарантирована «повсеместно» полная неприкосновенность православным, латинянам и униатам.
Николай Павлович, чрезвычайно чувствительно относившийся к религиозной жизни, не мог не проявлять заинтересованности к церковному устроению. В 1827 году униат Иосиф Семашко[124] (1798–1868), асессор коллегии Луцкой епархии, направил в Петербург подробную «записку» о трудном положении униатов, о притеснении их сторонниками латинского обряда.
«Записка» Семашко способствовала созданию в апреле 1828 года в Петербурге «Греко-униатской коллегии» для разбора униатских дел. В декабре 1831 года появился указ Императора Подольскому и Волынскому губернатору. В нем говорилось:
«Расстроенное состояние, в коем находится большая часть Греко-российских церквей в западных губерниях, обратило особенное мое внимание. Признавая оное не соответствующим никакому приличию, тогда как главное население некоторых из губерний сих принадлежит к господствующей вере, и как в одних и тех же селениях существуют огромные храмы римско-католические и развалины наших церквей, я предположил принять решительные меры к приведению сих последних в приличное благолепие».
С 1835 года, с согласия униатских пастырей, началось уничтожение в их храмах латинских обрядов, органов, колокольчиков и восстановление иконостасов. Без какого-либо принуждения многие пастыри стали переводить службы и богослужебные книги на славянский язык, что вызвало бурное возмущение в Риме.
«Греко-униатская коллегия», которую в 1838 году возглавил епископ Иосиф (Семашко), подняла вопрос о воссоединении униатов с Православной Церковью. Был составлен специальный «Акт соединения», который подписывали отдельные пастыри, а 12 февраля 1839 года на соборе в Полоцке он стал соборным решением. В тот день в полоцком соборе впервые за долгое время на службе поминался не Римский папа, а православные патриархи и митрополиты.
Соборное волеизъявление было отправлено на одобрение Николая I, который передал его на рассмотрение Синода. 25 марта 1839 года появилось синодальное определение, в котором приветствовались «мудрые меры, которыми униатской церкви открыт свободный и беспрепятственный путь к возвращению в недра древней и истинной Матери».
На определении Синода Николай I начертал резолюцию: «Благодарю Бога и приемлю». По случаю этого события была отчеканена особая медаль с образом Спасителя и надписями: «Такова имамы первосвященника» и «Отторгнуты насилием (1596), воссоединены любовью (1839)»[125].
Николай Павлович не питал никакой антипатии к неправославным конфессиям. Будучи Царем Православным, являясь, согласно закону и исторической традиции, высшим земным покровителем и попечителем Церкви, он не позволял себе никогда выпадов против иных церквей, признающих и поклоняющихся Иисусу Христу.
Даже относительно Католицизма, несколько столетий ведущего экспансию на каноническую территорию Православия, у него не было заведомых пристрастий. После мятежа в Польше, когда со всей очевидностью выяснилась подстрекательская роль католического епископата, он винил в том не Католичество как таковое, а отдельных клириков.
Император знал, что в Католицизме всегда существовало два начала: христианское и папское. То, что папизм в последние века безраздельно возобладал, являлось бедой Западной церкви, но при этом все равно сохранялись ее христианские корни и основы.