Орлов многого успел добиться. Еще до его прибытия Турция подготовила указ об автономном статусе Сербии, который Петербург одобрил, что и подтвердил посланец Царя. Он быстро вошел в доверие к высокопоставленным лицам и был посвящен в хитросплетения стамбульской политики.
В 30-х годах Царю Православному пришлось не только словом, но и делом защищать Османскую империю. Случилось это в результате восстания Мухаммеда Али (1769–1849). Родом албанец, он был признан наместником (пашой) турецкой провинции Египет в 1805 году. В 1807 году Мухаммед Али отразил нападение англичан на Египет, завоевал огромный авторитет и постепенно стал фактическим правителем Египта, признавая сюзеренитет султана только формально.
В 1831 году он начал войну с султаном, в результате которой присоединил к своим владениям Палестину, Сирию, Ливан, Киликию. В 1832 году он развернул наступление на Стамбул. Султан взывал к Англии и Франции о поддержке, но не получил ее. Только русский Император готов был прийти на помощь султану Махмуду.
В 1833 году Император наставлял генерала Н. Н. Муравьева, который командировался в Египет для обуздания Мухаммеда Али: «Я хочу показать султану мою дружбу. Надо защищать Константинополь от захвата. Вся эта война есть не что иное, как продолжающееся проявление революционного духа, охватившего Европу, в особенности Францию. Если Константинополь будет захвачен, мы получим по соседству гнездо всех безродных, которые окружают теперь египетского пашу. Необходимо разрушить новый зародыш зла и беспорядка. Надо показать мое влияние в делах Востока».
В 1833 году граф А. Ф. Орлов опять прибыл в Стамбул – теперь уже в качестве «чрезвычайного и полномочного посла» при султане, а также «главного начальника всех русских военных и морских сил» в Турции. Одновременно с ним в Стамбуле находился посланник А. П. Бутенев (1787–1866), командующий российской эскадрой вице-адмирал М. П. Лазарев (1788–1851) и генерал-майор Н. Н. Муравьев (1768–1840).
В этот момент русская эскадра из 20 вымпелов стояла на рейде Стамбула, а десятитысячный русский корпус размещался на азиатском берегу Босфора в местечке Ункяр-Искелеси. Фактически столицу султанской Турции защищали от натиска воинства Мухаммеда Али только русские войска.
В Лондоне и Париже негодовали; их не интересовала ни судьба Турции, ни судьба султана; их волновало лишь усиление военного присутствия России. Англия и Франция требовали ухода русских, угрожая ввести свой флот в проливы. В Петербурге эти угрозы проигнорировали. Западным державам была заявлена воля Императора: российские силы останутся у Стамбула, пока вторжение армии египетского паши не будет остановлено.
Орлов, руководствуясь наставлением Императора, занялся подготовкой русско-турецкого соглашения о сотрудничестве. И 26 июня 1833 года был подписан сроком на восемь лет Ункяр-Искелесийский договор между Россией и Турцией. В соответствии с ним Россия брала обязательство прийти на помощь Турции, которая обязывалась в случае войны закрывать проливы для всех военных судов. Этот договор – наивысшая точка влияния России в Турции.
В июне 1833 года Орлов сообщал П. Д. Киселеву: «Здесь нет другого влияния, кроме русского; даже общественное мнение отчасти за нас, таков плод удивительного поведения наших войск и флота». Англия и Франция вынуждены были оказывать влияние на Мухаммеда Али, который остановил свое наступление на Стамбул и заключил с султаном договор, в соответствии с которым он оставался египетским пашой и получал в управление Сирию и Палестину.
На азиатской стороне Босфора граф Орлов и генерал Муравьев в день рождения Императора Николая установили памятный камень, на котором была выбита дата рождения Самодержца и надпись: «Сей обломок скалы воздвигнут в память пребывания русских войск гостями в этой долине. Да уподобится дружба между двумя державами твердости и незыблемости этого камня и да будет она воспеваема устами друзей»…
В конце 1830 года Николай I зафиксировал свои мысли и представления о международных делах в особой записке на французском языке, носившей красноречивое название «Ma confession» («Моя исповедь»), позже опубликованной Н. К. Шильдером. Этот небольшой документ чрезвычайно интересен и показателен.
Император внятно, со знанием дела, с ясным представлением о подноготной событий, размышлял о политическом положении на главной сцене мировой политики – в Европе. У него нет иллюзий насчет врагов и друзей; он не находился в плену романтических мечтаний.
Начал он свое исповедание с констатации очевидного: «Географическое положение России до такой степени благоприятно, что в области ее собственных интересов ставит ее в почти независимое положение от происходящего в Европе; ей нечего опасаться; ее границы удовлетворяют ее; в этом отношении она может ничего не желать, и, следовательно, она ни в ком не должна возбудить опасений».
Военно-стратегическая неуязвимость России – это милость Божия, это заслуга предков, это благодатный дар истории. Однако страна – великая мировая держава, и все мировые события не могут не затрагивать, так или иначе, ее интересов. Империя, именно потому, что она Империя, не может изолироваться от происходящего вовне ее. Существуют старые связи, договоры, трактаты, сохраняются традиции отношений.
После сокрушения Наполеона в Европе сложилась новая политическая ситуация, которую страны-победительницы во главе с Россией и старались установить через систему международных соглашений. Был создан Священный союз, объединивший Австрию, Пруссию, Россию, а потом и Францию. Его учредитель, Император Александр I, хотел, чтобы христианские принципы возобладали и в международных делах, чтобы любовь, милосердие и взаимоподдержка сделались зримыми и действенными инструментами мировой политики.
Прошло пятнадцать лет, и итоги оказались неутешительными. Хотя союз старых монархий казался нерушимым, Пруссия и Австрия «неоднократно уклонялись от буквального смысла или основных начал, служивших краеугольным камнем союзных трактатов». После смерти Александра Павловича положение стало еще заметнее меняться, «и мы увидели вскоре, что Австрия одновременно с прекраснейшими заверениями обнаружила свои задние мысли; правда, Пруссия оставалась верной нам более долгое время, но между личными отношениями к Королю и отношениями к его министерству сказывалась явная разница».
1830 год стал временем потрясения тех основ и принципов, на которых зиждился Священный союз. В июле произошла революция во Франции, в августе – сентябре восстала Бельгия, ранее входившая в состав Королевства Голландия.
Императора чрезвычайно озаботили события во Франции. В 1824 году там на Трон взошел Карл X (1757–1836), который пышно короновался в Реймсском соборе 29 мая 1825 года. Но власть Бурбонов после Реставрации 1814 года была ограничена конституцией (Хартией), и предшественник Карла, Король Людовик XVIII (1755–1824), ее неукоснительно соблюдал. Существовал двухпалатный парламент, одна половина которого – Палата депутатов – избиралась населением, а другая – Палата пэров – назначалась Королем.
На выборах в Палату депутатов преобладали представители антимонархических кругов. Тогда Карл X и его первый министр Полиньяк (1780–1847) решили совершить государственный переворот, ликвидировать конституцию и восстановить безраздельную власть Короля. 25 июля 1830 года появились знаменитые «ордонансы», отменявшие свободу печати, распускавшие парламент и назначавшие новые выборы по измененному избирательному закону.
Прошла всего пара дней, и весь Париж был охвачен восстанием. Король отправил в отставку Полиньяка, отменил «ордонансы», но поправить уже ничего было нельзя. Власти Короля больше не существовало. 2 августа Карл отрекся от Престола в пользу своего десятилетнего внука, герцога Бордоского, получившего королевское имя Генрих X. Роль регента при нем отводилась герцогу Орлеанскому Луи-Филиппу, тому самому, который когда-то так понравился молодому Николаю Павловичу.
Задуманная Бурбонами комбинация провалилась. Никто не хотел признавать Генриха, и Палата депутатов 7 августа предложила Трон Луи-Филиппу, представителю боковой ветви Династии Бурбонов. Через два дня состоялась гражданская церемония возведения во власть. Луи-Филипп принес присягу на верность конституции, подписал Хартию, и ему были вручены королевские регалии. Отныне он именовался Луи-Филиппом I, «королем французов».
События явились потрясением для всех европейских легитимистов и для первого из них – Русского Царя. Когда известие о свержении Карла X достигло Петербурга, Николай Павлович заявил сыну Александру: «Вот, сын мой, тебе урок! Ты видишь, как наказываются цари, нарушающие свою присягу!» Законы надо соблюдать. Их обязаны исполнять все, но особенно тот, кто первым стоит на их страже, – монарх. Если же он потакает беззаконию, то оно в конце концов его покарает. Так и случилось во Франции.
Николай Павлович хорошо относился к Карлу X. Он знал, что когда тот еще носил титул герцога д'Артуа, то проявил себя смелым, бесстрашным борцом против революции, знал, что Король Карл – истинный христианин, неукоснительно соблюдающий все обряды Католической Церкви. Однако его нетерпимость в политике внушала опасения.
Король преследовал бывших наполеоновских генералов, настоял на принятии закона о компенсации роялистам, потерявшим свое имущество в ходе революции, распустил Национальную гвардию. И еще немало делал для того, чтобы перечеркнуть и вытравить из памяти все, что было связано с революцией и Наполеоном.
Царь искренне был обеспокоен такой безоглядной политикой: историю нельзя ведь «переписать» заново. Надо приспосабливаться к новым условиям, а не делать вид, что последних десятилетий в истории Франции как бы и не существовало.
Особенно обострилась обстановка с начала 1830 года, о чем Император был хорошо осведомлен. Русский посол в Париже граф К. О. Поццо ди Борго (1768–1842) несколько раз передавал Королю устные и письменные призывы Николая I к «сдержанности», к «разумной умеренности».