Многие русские инженеры, начинавшие работу на российских заводах и фабриках, получали свою техническую подготовку и образование на зарубежных заводах и в иностранных учебных заведениях, большей частью в Англии и Германии. Такие образовательные «командировки» всегда особо поощрялись Императором Николаем Павловичем…
Повышенный таможенный тариф, предоставление налоговых и прочих финансовых льгот и субсидий, поощрение деловых людей награждением чинами и дворянскими сословными правами, система казенных заказов и подрядов – все это отражало попечительный характер политики государства. В этом ряду находились разные по значению правительственные общественные акции: от введения нового сословного разряда – потомственных почетных граждан – в 1832 году для отличия лиц, «на ниве коммерции и промышленности себя проявивших», до организации общеимперских смотров достижений отечественной промышленности.
В 1801 году, вскоре после восшествия на Престол Александра I, появился Манифест, в котором говорилось: «Кто откроет новую отрасль торговли и промыслов, изобретет новую полезную машину, заведет фабрику в новом роде или в лучшем устройстве с большим действием или меньшим расточением сил и, наконец, всяк, кто представит по этим предметам сочинение, на твердом умозрении и опыте основанное, да будет удостоверен в достойном возмездии и награде пользам изобретений его соразмеренной».
От Александровского манифеста можно вести отсчет патерналистской политики по отношению к промышленности, проводимой властью на протяжении всего XIX века.
Николай Павлович с первых лет своего воцарения проявлял очевидную заинтересованность в развитии частной деловой инициативы. Ранее всеми делами торговли и промышленности ведало особое подразделение Министерства финансов – Департамент мануфактур и торговли. В 1828 году для обсуждения вопросов промышленной политики учреждается Мануфактурный совет, в работе которого принимают участие и промышленники. Это был совершенно новый подход, не имевший аналогов в прошлом.
В 1829 году в Петербурге была организована всероссийская мануфактурная выставка. Впервые в истории в столице государства состоялся показ достижений отечественной промышленности, где самые известные фирмы и капиталисты представили свои изделия.
Необычность события, как и внимание к нему высочайших особ, привлекли на экспозицию многочисленную публику. Успех был полный. С этого времени подобные мероприятия стали время от времени проводиться не только в Петербурге. Всего на протяжении XIX века в России состоялось 16 общероссийских выставок. Последняя имела место в Нижнем Новгороде в 1896 году.
Когда в 1851 году в Лондоне открылась первая всемирная выставка, то русский отдел привлек большое внимание и посетителей, и прессы. Высокой оценки удостаивались изделия из серебра, меха, кож, парчи, глазета, дерева. Золотое и серебряное шитье, как и русские бисерные вышивки, были признаны «несравненными перлами» мировой экспозиции. Вместе с тем оказалось, что и в области бумагопрядильного и бумаготкацкого производства русские изделия не уступают по качеству продукции ведущих индустриальных стран, что и было засвидетельствовано награждением медалями товаров различных русских фирм.
Николай Павлович не только «присутствовал» на выставках, но и лично общался с купцами и заводчиками, демонстрируя при этом знания торгово-промышленной специфики. Сохранился подробный рассказ об одной из таких встреч, записанной «по горячим следам» московским купцом первой гильдии, мануфактур-советником, суконным фабрикантом Иваном Назаровичем Рыбниковым. Дело происходило в Петербурге в мае 1833 года в момент промышленной выставки.
Представители именитого российского купечества получили совершенно неожиданно пригласительные билеты, в которых говорилось: «К назначенному по случаю выставки отечественных мануфактурных произведений обеденному столу, по Высочайшему повелению, приглашаетесь Вы пожаловать в Зимний Его Императорского Величества дворец сего 13 мая, в субботу, в 3 часа пополудни».
Весть вызвала сильное волнение в купеческих рядах. Ничего подобного отродясь еще не бывало. Даже те, кто был наследственным купцом, и от родителей не слыхал, чтобы они – «суконники» и «аршинники» – когда-либо удостаивались подобной чести: трапезничать вместе с Царем-Батюшкой! Теперь же сподобились.
Стол был накрыт на пятьсот персон в Концертном зале Зимнего дворца. За столом, помимо купцов, находилась Царская Семья и высшие сановники Империи.
Чрезвычайно важным представляется беседа Рыбникова с Самодержцем, показывающая, что Николай Павлович не только интересовался промышленным делом, но и знал многие его особенности. Потому и представляется важным воспроизвести узловые фрагменты из этого диалога, длившегося необычно долго для подобного случая.
«Император: Кажется, мануфактура наша скорыми шагами идет вперед, я рад.
Рыбников: Всемилостивейший Государь! Мы в Москве были в великом унынии и страхе.
Император: Отчего?
Рыбников: У нас разнеслись слухи, что якобы на все мануфактурные товары пошлина уменьшится и многие артикулы вовсе дозволят вести без пошлины.
Император: Это неправда, но, напротив, уверяю вас, что тариф вновь будет рассмотрен и на некоторые статьи пошлина надбавится, а некоторые мануфактурные изделия и вовсе будут запрещены.
Рыбников: Государь, это единственная будет польза для Отечества и всех сословий в государстве.
Император: Выставкой я очень доволен, нашел, что все изделия и прочие вещи слишком хороши».
Далее последовали вопросы о положении дел у некоторых суконных фабрикантов, в том числе и на фабрике самого Рыбникова. Мануфактур-советник затронул и тему конкуренции со стороны польских фирм, но Монарх отказался в этом пункте пойти навстречу, считая, что «там фабрики почти все разорены» и они «наши подданные».
«Император: Были Вы в Технологическом институте?
Рыбников: Был.
Император: Это заведение в самом младенчестве[140].
Рыбников: Впоследствии это заведение должно пользу принесть, только иностранных мастеров и механиков должно чаще переменять и выписывать через каждые три года; известно, что в Англии и Франции успешнее механика идет, нежели где-либо.
Император: Это правда; но Москва становится мануфактурным городом, как Манчестер, и, кажется, вовсе забыли несчастный двенадцатый год.
Рыбников: Еще есть, некоторые их помнят, а особенно те, которые получили в ссуду деньги, выстроились, а платить нечем; теперь их преследуют».
После последней фразы купец спохватился, решил, что лишнее сболтнул, и сказал: «Виноват, Государь, простите!» Николай Павлович на это не обратил никакого внимания и начал говорить по-французски с министром финансов Е. Ф. Канкрином, а затем, опять повернувшись к купцу, заключил: «Я князю Голицыну[141] дал на волю его, с кого взыскивать, ежели можно, а кто не может, того простить, даже и взысканные деньги назначил там же употребить…»
Николай Павлович не обошел стороной и вопросы перспектив торгово-промышленного развития.
«Император: Вам, господа, непременно должно стараться выдержать соперничество в мануфактуре с иностранцами и чтобы сбыт был ваших изделий не в одной только России, а и на прочих рынках.
Рыбников: Точно стараться надо, но еще потребно на это немного времени, ибо иностранцы столетиями нас опередили.
Император: Почему наши российские негоцианты неохотно приступают к строению кораблей и отказываются иметь обширную торговлю и сношение со всеми государствами?
Рыбников: На это потребны большие капиталы, а у нас не у многих они есть.
Император: Можно бы на акциях или компаниями».
Николай I желал видеть цветущую торгово-промышленную «ниву». Это была задача государственной важности. Другое желание как бы вроде и не имело прямого государственного значения, но было духовно и нравственно необходимо: сохранение особого русского склада русского купечества.
Дворянство уже настолько оевропеилось, настолько пропиталось заграничным духом, что порой и понять было сразу невозможно, кто перед тобой: то ли парижский или лондонский щеголь и франт, то ли представитель древней русской фамилии, который и по-русски с трудом разговор мог вести.
Иное дело – купечество российское: народная стать, природная кость, верное и надежное, без лукавства преданное Богу, Царю и России. С дворянством ничего уже не поделаешь; упустили уж давно. Купцам же негоже на «французский манер» себя вести и в платье заграничное рядиться.
В августе 1836 года, принимая депутацию сибирского купечества, Самодержец высказался о том без обиняков: «Я надеялся увидеть вас одетых по-русски, а вы подражаете иностранцам; мне приятно было бы видеть сибирского купца в народном русском платье, которое так красиво и покойно, а вы оделись как французы!» После некоторого замешательства один из купцов попробовал оправдаться: «Да так одевался уже отец мой». Эти слова лишь усилили отпор. «Так что же, – заявил Император, – ежели отец твой ошибался, то ты можешь это исправить, одежда не главное, что нужно перенимать у отца!»
Николай Павлович и сам бы готов был одеваться по-русски; да не имел возможности. Традиция, ритуал, устоявшие нравы, куда от этого денешься. Но близкие его демонстрировали русские пристрастия всякий раз, когда представлялась такая возможность. Дочь Царя Ольга Николаевна вспоминала о поездке в Москву в 1837 году:
«Промышленность начинала развиваться, пробовали торговать своими товарами. Папа всячески поддерживал промышленников, как, например, некоего Рогожина, который изготовлял тафту и бархат. Ему мы обязаны своими первыми бархатными платьями, которые мы надевали по воскресеньям и в церковь. Это праздничное одеяние стояло из муслиновой юбки и бархатного корсажа фиолетового цвета»…
В беседе с Рыбниковым Царь упомянул о том, что для осуществления крупных начинаний необходимо создавать дело «на акциях». Проще говоря, Николай Павлович предлагал средство, которое было последним словом европейского предпринимательства. В самой же России в это время еще мало кто мог объяснить, что значит слово «акция».