Султан первоначально заколебался, готов был отступить, но тут уж ему на помощь пришла совместная коалиция Англии и Франции, требовавшая по отношению к России «непримиримости». Поездка Меншикова никаких результатов не принесла. 15 июня 1853 года был опубликован Царский Манифест, в котором говорилось, что Турция нарушила все ранее достигнутые договора о защите православных, отвергла право России выступать охранительницей и попечительницей Православия на Святой Земле.
В ответ на подобное вероломство Россия приняла решение занять Придунайские княжества Валахия и Молдавия, находившиеся в вассальной зависимости от Стамбула. Но при этом в Манифесте особо подчеркивалось, что «и теперь не намерены Мы начинать войны; занятием княжеств Мы хотим иметь в руках наших такой залог, который бы во всяком случае ручался Нам в восстановлении Наших прав».
В Париже и Лондоне бушевал просто шквал ненависти по отношению к России. Естественно, ни о каких «Святых Местах» там речи не было, да они давно как именно «святые» никого там не интересовали. Сам Наполеон верил карточным предсказаниям и бытовым приметам, а отнюдь не Церкви Христовой. Для него это была большая политическая игра, шанс укрепить свое непрочное положение в роли Императора. Он хотел взять «реванш» за бесславный провал его дяди в войне с Россией в 1812 году…
Для Католицизма это был шанс распространить свое влияние на каноническую территорию Православия. Верный клеврет Пия IX, архиепископ Парижский Сибур (1792–1857), после начала военных действий не скрывал католических мечтаний развязать всемирный «крестовый поход» против России.
«Война, в которую вступила Франция с Россией, – неистовствовал архиепископ, – не есть война политическая, но война священная. Это не война государства с государством, народа с народом, но единственно война религиозная. Все другие основания, выставляемые кабинетами, в сущности, не более как предлоги, а истинная причина, угодная Богу, есть необходимость отогнать ересь Фотия[156], укротить, сокрушить ее. Такова истинная цель этого нового крестового похода, и такова же была скрытая цель и всех прежних крестовых походов, хотя участвовавшие в них не признавались в этом».
14 сентября 1853 года Турция объявила войну России. Первый выстрел сделали турки, напав на флотилию русских канонерских лодок на Дунае, убив и ранив несколько десятков человек. 20 октября 1853 года Россия объявила войну Турции, а 27 октября англо-французская эскадра вошла в Босфор, хотя в соответствии с Лондонским соглашением 1841 года проливы объявлены были нейтральными.
Николай Павлович видел и понимал как трудности предстоящей войны, так и то направление, которое она может принять. Ни для кого не составляло секрета, что науськиванием Турции и ее ментором является Англия. Однако Россия не собиралась менять свою геополитическую позицию, даже в случае падения Османской Империи. Цели оставались теми же, которые в 1844 году Самодержец излагал членам британского правительства: России не нужны территориальные приобретения; она хотела спокойного устройства тех территорий и народов, которые должны получить шанс на самостоятельное развитие.
В начале ноября 1853 года Николай Павлович составил специальную «Записку о Восточном вопросе» для Нессельроде, которая должна была стать руководством к действию для русской дипломатии. В ней говорилось: «Мы остаемся верны нашему провозглашенному уже принципу отказаться, по возможности, от всякого завоевания, но вместе с тем признаем, что наступило время восстановить независимость христианских народов в Европе, подпавших, несколько веков тому назад, оттоманскому игу. Принимая на себя почин этого святого дела, мы приглашаем все христианские нации присоединиться к нам для достижения этой священной цели. Дело идет не только о христианах греко-католического вероисповедания, но и о судьбе всех христиан, без всякого различия, подвластных в Европе мусульманскому владычеству».
Однако «христианские нации» не спешили следовать призыву Русского Царя. В Лондоне, Париже и Вене просчитывали «политические комбинации» и «выгоды», которые можно было извлечь для себя из новой войны. Участь каких-то там «страдающих христиан» никого за пределами России не интересовала. Пока «просчитывали» и «рассчитывали», события стали принимать для западных столиц нежелательный оборот.
«Непобедимые аскеры» (турецкие солдаты) терпели одно поражение за другим, а 18 ноября русская эскадра под командованием вице-адмирала П. С. Нахимова разгромила в Синопском сражении турецкий флот. Турецкий командующий Осман-паша был взят в плен, а английский инструктор капитан А. Слейд еле успел унести ноги на единственно спасшемся корабле «Таиф».
Это была катастрофа не только для Стамбула, но и для Лондона. Англичане так долго готовили турецкую армию и флот, так заботливо ее пестовали, столько потратили усилий и средств, чтобы превратить в силу, способную сокрушить военную силу России. Они были уверены, что теперь турки сами, без посторонней помощи смогут не только противостоять русским, но и отвоевать у них Крым и Кавказ. Теперь всем этим иллюзиям пришел конец.
В Лондоне после Синопа началась настоящая истерика. Английские газеты и журналы, политические деятели разных мастей каждодневно начали трубить о «русской опасности», и можно было подумать, что русские или уже высадились, или вот-вот высадятся где-нибудь в районе Дувра. При этом начавшуюся войну объявляли «борьбой варваров», под которыми подразумевались русские, с «цивилизацией», которую вдруг начала олицетворять Турция!
Париж вначале был более сдержан. Французский посол в Петербурге маркиз А. Кастельбажак (1787–1864), назначенный в Россию еще в 1849 году, принес свои поздравления канцлеру К. В. Нессельроде «в связи с победой при Синопе». Император оценил этот шаг и удостоил посла особой аудиенции. Но французский жест оказался лишь «милой учтивостью». К слову сказать, английский посол лорд Д. Г. Сеймур никаких «поздравлений» не приносил…
Трудно было сомневаться, что в Лондоне и Париже не бросят на произвол судьбы «больного человека» – Турцию. Начальник Корпуса жандармов Л. В. Дубельт записал в дневнике под 23 декабря 1853 года последние агентурные сведения в Петербурге: «Швея, живущая у супруги английского посланника Сеймура, своею сметливостью и усердием приобрела любовь посланницы. Вчера посланница призвала ее к себе и предупредила, чтобы искала себе другое место, ибо по политическим обстоятельствам посольство в короткое время должно будет оставить Россию». Из указанного следовало, что в Лондоне уже приняли решение разорвать отношения с Россией и начать войну.
1 января 1854 года английский посол Сеймур и французский Кастельбажак уведомили графа Нессельроде, что англо-французская эскадра вошла в Черное море. Это уже был прямой вызов России, это было преддверием войны. В Лондоне и Париже ждали, что Император Николай немедленно объявит войну, но ожидания не оправдались. Россия сохраняла самообладание и на провокацию не поддалась.
После начала войны с Турцией, в конце октября 1853 года, Николай I собственноручно составил особую «Записку о войне с Турцией», в которой были изложены его представления о возможном развитии событий. Император прекрасно понимал грядущие перспективы и намечаемые комбинации. Собственно, таких комбинаций он насчитал четыре:
1. Оборонительная война против турок в Европе и наступательная в Азии.
2. Оборонительная против турок в союзе с Францией и Англией и наступательная в Азии.
3. Наступательная в Европе и Азии против одних турок.
4. Наступательная в Европе и Азии, несмотря на союз турок с Англией и Францией.
Исходя из этого, формулировались и военно-государственные задачи, с одной страны, обеспечить безопасность границ, а с другой – нанести противнику наибольшие военные потери. Первые подготовительные оборонительные мероприятия начались еще весной, а осенью они приняли характер полномасштабной национально-государственной мобилизации.
Николай Павлович думал о войне, предвидел ее, готовился к ней, но он ее не желал, не желал до самого последнего момента. Когда в январе 1854 года Наполеон прислал ему напыщенное письмо, где совершенно облыжно обвинял Россию в «агрессии», то Русский Царь откликнулся спокойным, твердым, но миролюбивым ответом.
Подробно разобрав и опровергнув все французские инсинуации, замечал: «Если при всем том, Ваше Величество, с меньшим равнодушием к моей чести, возвратитесь чистосердечно к нашей обоюдной программе, если Вы подадите мне от сердца Вашу руку, как я Вам предлагаю свою в эти последние минуты, я охотно забуду все, что в прошедшем могло бы быть для меня оскорбительным».
Наполеон думал и чувствовал совершенно иначе, он был одержим жаждой войны. Лорду Пальмерстону он послал письмо, где восклицал: «Положение, уготованное мне судьбой, – это война с Россией, война тяжелая и опасная, я рискую в ней, может быть, моей короной, но я принял твердое решение довести дело до конца. Я буду поступать в этих тяжелых обстоятельствах, как поступал всегда, – с настойчивостью, с энергией и не отступлю ни на пядь, даже если это должно стоить мне всех богатств Франции и крови моих подданных».
Прочитав эти полубезумные восклицания, опубликованные во французских и английских газетах (!), Николай Павлович не особенно и удивился. Чего ждать от человека, который всю жизнь лицемерил. Вот и теперь во имя чего и во имя кого «император французов» собирается жертвовать богатствами страны и жизнью французов? Во имя интересов Британии, во имя жалкого тщеславия, жаждущего «сатисфакции» за разгром «непобедимой армии» его дяди Наполеона I?
Вспомнился анекдот, рассказанный послом в Париже П. Д. Киселевым (1800–1869). Парижане шутили: новоиспеченный Император любит молчать, но как только раскроет рот, то сразу же с языка его слетает или ложь, или глупость…
Глава 12. Последний год
Последний год для Императора Николая I оказался самым тяжелым в его жизни. Это время – сплошная череда волнений, переживаний и разочарований. За все предыдущие десятилетия он не испытал столько горечи, сколько довелось пережить в последние месяцы земного бытия. Во время беседы 29 января 1854 года признался Л. В. Дубельту, чт