Император не скрывал своей радости, когда мог узреть проявление глубины православного чувства у людей, полная принадлежность которых Православию не представлялась до конца очевидной. Здесь особо примечательны слова из письма в феврале 1837 года младшему брату Великому князю Михаилу Павловичу, которые Монарх произнес по адресу скончавшегося А. С. Пушкина: «Пушкин погиб, и, слава Богу, умер христианином».
При исполнении монарших обязанностей Николай I руководствовался глубоким чувством священного долга. Он ему следовал, не преодолевая собственное «я», а в полной гармонии с ним. В то же время эта органичность неизбежно должна была сталкиваться с политическими надобностями власти как формального управленческого института, с внутриполитическими задачами государства и геополитическими интересами Империи.
В XIX веке Царь уже не только выступал как «установление Божие», но и как сугубо мирская «государственная канцелярия». Эти принципы нередко трудно совмещались. Созидая и укрепляя «канцелярию», Николай Павлович постоянно заботился о нравственном авторитете власти.
Этими мыслями он чрезвычайно поразил английскую Королеву Викторию, когда во время своего посещения Англии в 1844 году излагал ей свое политическое кредо, суть которого отразила ключевая фраза Императора: «В настоящее время члены Царственных Домов должны стремиться стать достойными своего высокого положения, чтобы помирить с ним народное чувство».
Идея ранга и преклонения перед авторитетом была присуща мировоззрению Николая Павловича всегда. В таком качестве он воспринимал не только закон сакральный, но и закон формальный, который не только сам утверждал, но и доставшийся ему по наследству от прежних царствований. Это выразительно проявилось в его отношении к крепостничеству.
В этой связи знаток русского государственного права В. В. Леонтович заключал: «Именно убеждение Николая I в том, что земля есть частная собственность дворян, и надо рассматривать как главное препятствие освобождения крестьян в его время… Николай считал себя крепко связанным существующим правом, даже в тех случаях, когда право это лично ему совсем не нравилось и противоречило его личным взглядам»[163].
Подобный пиетет Царь со всей определенностью продемонстрировал во время «дискуссии» с папой Григорием XVI при посещении Рима в 1845 году. Возражая на сетования римского первосвященника по поводу «ограничений» Католической Церкви в России, Самодержец заявил: «Ваше Святейшество, можете быть уверенными, что если Ваши сведения в самом деле справедливы, то будут приняты надлежащие меры. Я готов делать все, что в пределах моей власти. Однако существуют законы, которые так тесно связаны с основными узаконениями моего государства, что я не могу переделать первые, не становясь в противоречие со вторыми».
Смысловым фокусом законопонимания Монарха являлась идея законопослушания. При этом ориентиром для закона земного являлся Закон Небесный. Смирение же, как величайшая добродетель христианина, трансформировалась в дисциплинарный постулат о полном принятии не только авторитета небесного, но и земного, а власть своей силой обязана была не только ограждать земной авторитет, но и принуждать к его почитанию. В период Николая I во всей своей завершенности проявлялся патерналистский характер философии Самодержавной Власти.
Любое общественное «своеволие», или, по выражению Иоанна Грозного, «многомяжное хотение», ни в каком случае не признавалось допустимым. В концентрированном выражении этот взгляд запечатлелся в собственноручной записке Николая I, составленной во время революционных потрясений в Пруссии в 1848 году.
«Не ясно ли, – восклицал Император, – что там, где более не повелевают, а позволяют рассуждать вместо повиновения, – там дисциплины более не существует; поэтому повиновение, бывшее до тех пор распорядительным началом, – перестало быть там обязательным и делалось произвольным. Отсюда происходит беспорядок во мнениях, противоречие с прошедшим, нерешительность насчет настоящего и совершенное незнание и недоумение насчет неизвестного, непонятного и, скажем правду, невозможного будущего». Здесь запечатлелся тот критический взгляд на природу человека, являющийся неотъемлемой частью христианского миропонимания.
Стремление Николая I привести облик власти в полное соответствие с народными, т. е. с православными, представлениями было абсолютно искренним. Однако самодержавный романтизм Монарха неизбежно должен был преодолеть вечную антиномию «желаемого» и «должного», с одной стороны, и «возможного» и «допустимого» – с другой, дававшей о себе знать и в Московском царстве, но в еще большей степени в эпоху Российской империи.
Решить же эту нравственную сверхзадачу было не под силу даже такому сильному правителю, как Николай I. Несмотря на недостижимость этой высокой нравственной цели – править не только «по воле Всевышнего», но и руководствуясь духовными ориентирами в повседневных государственных делах, усилия Повелителя в этом направлении оставались неизменно высокими и честными.
Николай I, как «жертва воли Божией», награжден был «тяжелым крестом», получив себе в удел управление огромной Империей, которая существовала в земном мире, для сильных мира которого Боговоплощенное Слово или значило очень мало, или не значило вообще ничего.
Стараясь не только в личной жизни, но и в делах государственных, в сфере международной политики руководствоваться христианскими принципами, Царь неизбежно ставил свою державу в положение часто весьма уязвимое. Веря в слово правителей «милостью Божией», стремясь поддерживать их, порой наперекор ходу событий, стараясь во всем и везде утверждать патриархальный порядок старшинства, внедрять повсеместно принцип подчинения авторитету, Николай I порой неизбежно оказывался проигравшим в нравственно несовершенном мире.
Ошибки эти иногда оказывались крупными, например вооруженная поддержка погибавшей Австрийской монархии в 1849 году. Но, признавая неудачи Императора, невозможно не отдать должное Царю-Христианину, одному из последних такого рода коронованных правителей в мировой истории.
Последним же подлинным Монархом-Христианином явился правнук Николая Павловича – Царь-Страстотерпец Николай II Александрович (1868–1918)…
ПриложениеСон юностиВоспоминания Великой княгини Ольги Николаевны – Королевы Вюртембергской
У Николая Павловича и Александры Федоровны родилось семеро детей. Четверо до восшествия на Престол в декабре 1825 года: Александр (Александр II, 1818–1881), Мария (Мэри, 1819–1876), Ольга (1822–1892), Александра (Адини, 1825–1844). И трое порфирородных: Константин (1827–1892), Николай (1831–1891) и Михаил (1832–1909).
Нижеприводимые воспоминания принадлежат Ольге Николаевне, вышедшей летом 1846 года замуж за принца Карла-Фридриха-Александра (1823–1891), ставшего в 1864 году Королем Вюртемберга, а его жена – Королевой. После замужества Ольга Николаевна большую часть времени проводила за пределами России, в которой она теперь бывала лишь от случая к случаю. Умерла она 30 августа (11 сентября) 1892 года в замке Фридрихсхафен в Вюртемберге.
Ольга Николаевна писала свои воспоминания в преклонных летах, когда ни отца, ни матери, ни старшего брата («Саши»), ни его жены Марии («Мари»), ни старшей сестры («Мэри») уже не было в живых. Она писала мемуарные записки для своих детей и внуков, которые почти ничего не знали о далекой и чужой стране России, из которой родом была их мать и бабушка.
Вюртемберг имел давние династические связи с Домом Романовых. Дочь Императора Павла I Екатерина (1782–1819) была замужем за наследным принцем Вильгельмом (1871–1864), ставшим в 1816 году Королем Вюртембергским. Женой же брата Николая I Великого князя Михаила Павловича (1798–1849) являлась урожденная Вюртембергская принцесса Фредерика-Шарлотта-Мария, в России – Великая княгиня Елена Павловна (1806–1873).
Самую же важную династическую связь между Романовыми и Вюртембергом олицетворяла бабушка Ольги Николаевны Императрица Мария Федоровна (1759–1828), урожденная принцесса София-Доротея-Августа-Луиза, вышедшая в 1776 году замуж за Великого князя Павла Петровича (1754–1801), с 1796 года – Императора Павла I.
Ольга Николаевна, став «принцессой Вюртембергской», а затем и Королевой, сохраняла русское звание «Великой княгини». Правда, иногда ошибочно ее называют «княжной», хотя после замужества за иностранными принцами представительницы Дома Романовых сохраняли Великокняжеское титулование уже в качестве «княгинь».
Однако связь с Россией только титулом совсем не ограничивалась и не исчерпывалась. Ольга Николаевна навсегда сохранила любовь к России как бесценную память сердца. Нетленными и дорогими оставались образы отца и матери, к которым и через десятилетия она питала искренние теплые и высокие чувства, зародившиеся в далеком детстве.
Мемуары Ольги Николаевны уникальны в первую очередь тем, что написаны дочерью Царя. Никто из царских детей не оставил потомкам свои мемуары, никто, за исключением второй дочери Николая I. В Доме Романовых в XIX веке дневники вели почти все; воспоминаний же не писали. В романовском кругу это «было не принято». Рассказ о пережитом дочери Царя особо важен именно потому, что показывает мир Царского Дома изнутри. Простое, бесхитростное повествование раскрывает повседневный уклад, интересы, устремления, нравственные представления всех членов Семьи, в том числе и главы Ее – Самодержца Всея Руси.
Ольга Николаевна прожила в доме Родителей более двадцати трех лет, из которых двадцать отец был Самодержцем. Воспитанная в ранней юности, как и ее мать, в романтическом духе, на стихах и прозе Гёте и Шиллера, она в свои девические годы в полной мере оценила и русские дарования. Ее любимым поэтом так навсегда и остался А. С. Пушкин. Любовь к русскому художественному творчеству ей привили наставники – В. А. Жуковский (1783–1852) и П. А. Плетнёв (1792–1865).