Глава 21
Дела по созданию принципиально новой для этого времени эскадрильи воздушных торпедоносцев оттеснили для меня даже работу по формированию дивизионов «Катюш». Но, славу богу, был Кац, который и взял на себя всю рутинную работу. Мне оставалась только представительская функция – присутствовать на торжественных построениях, когда уже сформированный дивизион вводил в состав специальной бригады ракетной артиллерии. Да, именно такую форму я выбрал для организации формирований систем залпового огня. На этом этапе я решил, что все «Катюши» нужно держать в одном кулаке, а не распылять их отдельными дивизионами по всему участку фронта, чтобы заткнуть ими самые проблемные участки обороны. Если дивизионы будут распределены по армиям, то, конечно, они быстрее окажутся на пути наступающих германцев, но удар дивизиона – это далеко не тот огненный смерч, который встанет на пути немцев при залпе семидесяти двух «Катюш», входящих в бригаду ракетной артиллерии. На этом этапе войны важны не столько потери противника, а удар по психике немецких солдат. А результат залпа целой бригады «Катюш», несомненно, вызовет страх у выживших в огненном смерче. И вряд ли в дальнейшем они останутся хорошими солдатами и будут участвовать в такой бойне. Такая агитация против войны, пожалуй, более действенная, чем та, которую сейчас ведут эмиссары КНП среди немецких солдат.
В мае пришли агентурные сведения, что германское командование всё-таки решилось на наступательную операцию на Восточном фронте. Во Франции наши союзники пытались наступать, но увязли, штурмуя укрепления во всё-таки созданной немцами линии Зигфрида. Незадолго до начала наступления англофранцузских войск германские войска в соответствии с планом Гинденбурга стали отходить на заранее подготовленные и более удобные позиции. Начавшееся тем не менее наступление Антанты почти везде носило традиционный характер: сначала многочасовая артиллерийская подготовка, затем – медленное продвижение вперед пехоты с танками. Все это заранее как бы предупреждало противника о месте наступления, позволяя ему перебрасывать резервы и создавать дополнительные заслоны. Бои, как правило, заканчивались незначительными победами, не менявшими ситуацию в целом, и громадными потерями. Неудача наступления впервые вызвала волнения во французской армии: солдаты отказывались выполнять приказы командиров и идти в бессмысленную, по их мнению, атаку.
Пользуясь тупостью англо-французского командования, немцы всё-таки решились на отчаянный шаг – переброску на Восточный фронт двух армейских корпусов и всех имевшихся в наличии танков. Немцы понимали, что после присоединения США к Антанте у них остаётся единственный шанс достойно выйти из войны – это выбив из обоймы Россию. Генералы германского Генштаба считали, что русская армия в 1917 году находится в последней стадии разложения. Один толчок, и колосс на глиняных ногах развалится. И этот толчок нужно успеть сделать до начала массового прибытия в Европу американских солдат. Как обычно, немцы просчитались. Казалось бы, уже разложившаяся до степени навоза русская армия к началу летней кампании начала возрождаться. Это генералы – любители моноклей поняли слишком поздно. Их корпуса, переброшенные с таким трудом с Западного фронта, на второй день наступления на Восточном фронте были вынуждены не просто остановиться, а начать отступать. Ветераны Французской кампании, испытавшие там массированные артобстрелы, сходили с ума, выжив от ракетных снарядов «Катюш». Немцы бросали даже несгоревшие танки, лишь бы быстрей покинуть район, по которому работали системы залпового огня. Отступление германских войск после залпов «Катюш» и бомбардировок эскадрильями гигантских бипланов к вечеру превратилось в бегство. Это когда в дело вступили кавалерийские дивизии. Атакуя в разрывы между германских подразделений, они углубились в тыл неприятия, после чего заградительный огонь германцев сошёл на нет.
Я взял проведение этой операции на себя. Хотелось в деле проверить результативность своей деятельности в качестве императора. Да и внушить уверенность солдатам в том, что можно остановить германцев, схлестнувшись с ними лоб в лоб. Солдаты верили в удачливость Михаила. А я и не сомневался, что эта операция окажется удачной. Слишком много сил было в неё вложено. К тому же из данных разведки было известно, где немцы нанесут свой удар. Заблаговременно к восточной окраине Риги была передислоцирована бригада ракетных установок залпового огня и проведена тщательная рекогносцировка местности, по которой германцы собирались наступать. Строить какие-либо оборонительные сооружения либо оборудовать дополнительные капониры для пушек я запретил. Нельзя было показывать германцам, что мы знаем о готовящемся наступлении и проводим работы, чтобы его отразить. И немцы, несмотря на поднявшуюся суету в русской армии (наверняка их агентура доложила в Берлин о начавшейся усиленной боевой подготовке и переброске на Северный фронт 1-го и 2-го кавалерийских корпусов), повелись на нашу дезинформацию, что это связано с начавшимися волнениями в Финляндии. Волнения в великом княжестве, конечно, имели место (Маннергейм начал жёсткую зачистку националистического подполья и движения «Красная гвардия», дело дошло даже до перестрелок), но генерал-губернатор контролировал положение и не просил императора о помощи войсками. Мысль использовать события в Финляндии как объяснение причины переброски мобильных сил русской армии (это была не только кавалерия, но и все дивизионы броневиков, имевшихся в армии) принадлежала Кацу.
Идиотизм и самонадеянность германцев стали мне ясны, когда я ознакомился со свежей разведсводкой. К ней был приложен и последний приказ кайзера: «Для господства в Рижском заливе и обеспечения фланга Восточного фронта надлежит совместным ударом сухопутных и морских сил овладеть островами Эзель и Моон и запереть для неприятельских сил Большой Зунд». Мне смешно было это читать. Самым простым доказательством того, насколько слабо немцев интересовало положение в Рижском заливе, является их отношение к обороне берега в этом районе. За несколько лет они не построили ни одной, даже самой слабой береговой батареи. В это же время берега Фландрии были буквально усеяны орудиями самых разных калибров, вплоть до 381 мм. Если бы немцы поставили пару таких орудий не в районе Зебрюгге, а на мысе Домеснес, они не только немедленно вышвырнули бы русский флот из Рижского залива, но и быстро уничтожили бы батареи мыса Церель. Непродуманность приказа кайзера и вселила в меня уверенность, что наша операция, проработанная до мелочей, будет успешной.
Эта уверенность подтвердилась на сто процентов и даже больше. Германцы не только были остановлены и отброшены назад, но у солдат противника началась форменная паника, и они побежали, бросая не только тяжёлое вооружение, но даже стрелковое оружие. План отражения германского наступления пришлось корректировать – подтягивать и вводить в прорыв свежие части. Не хотел я трогать Особую армию, корпуса которой были сосредоточены на опорных пунктах в ближайшем тылу фронта, но пришлось. Сначала в прорыв был введён 39-й армейский корпус, а когда немцы добежали до Литвы, вся Особая армия преследовала драпающих германцев. Но не всё было так гладко, всё-таки выучка немецкого солдата давала себя знать. Несмотря на безнадёжную ситуацию, некоторые части всё-таки пытались организовать оборону. Хотя командиры этих частей знали, что помощи ждать было неоткуда – 26 июня во Францию начали прибывать американские солдаты. Нажим на германскую армию усилился, и уже невозможно было перебросить с Западного фронта ни одной дивизии. Наверняка эти командиры выполняли приказ приостановить русских, чтобы основные силы смогли занять укрепления в Восточной Пруссии.
Для меня намерения германцев достичь возведённых ещё их дедами цитаделей было понятно. Германские генералы надеялись на толстые стены и всё еще присутствующий в старых укреплениях дух воинственных пруссаков. Что солдаты впитают это в себя и снова станут мужественными и стойкими воинами. Восстановление боеспособности немцев, конечно же, беспокоило как меня, так и генералов созданного ещё в мае штаба операции «Меч Немезиды». Именно так называлась операция по отражению германского наступления в полосе Северного фронта. К тому, что командование этой операцией взял на себя сам император, в ставке отнеслись настороженно, а вот солдаты и офицеры Северного фронта – восторженно. Факты неповиновения приказам в частях резко уменьшились. Антивоенная и антиправительственная агитация практически сошла на нет. И это ещё до первых побед и начала контрнаступления. А когда армия пошла вперёд, то даже части, в которых ещё весной наблюдались факты братания с немцами и часто проводились антивоенные митинги, чётко выполняли приказы командования и добросовестно зачищали оставленные немцами позиции. Эти же части сбивали германские заслоны и стремительно двигались вперёд. В ликвидации германских заслонов большую роль играли и «Катюши», и тревожные группы, оснащенные искровыми радиостанциями. Группы по составу и оснащению были такие же, какие формировались в Житомире в бытность мою командиром 2-го кавалерийского корпуса. В этой операции задачи тревожных групп были – двигаясь в передовых отрядах русских войск, не только проводить разведку и проверять состояние мостов, но и в случае появления на пути части, к которой они были приданы, опорного пункта противника, который не удалось сбить имеющимися силами, вызывать на помощь ракетную артиллерию. «Катюши» были в деле каждый день, расчищая своим огнём путь для двигающейся, как муравьи, пехоты. Изредка этот нескончаемый поток людей и конных повозок разбавляли грузовики и бронеавтомобили. Кавалерия наступала, игнорируя дороги, по полям и перелескам. Мне казалось, что армия еле ползёт и немцы смогут ещё больше замедлить это движение. Если у них не получается остановить нас огнём опорных пунктов, то они начнут взрывать мосты и плотины. Но это мне, жившему в век автомобилей, телевидения и реактивных самолётов, казалось, что всё происходит так медленно, а вот генералы, родившиеся в этой реальности, считали наше наступление стремительным. Не знаю, как считали немцы. Но они не успевали своевременно отреагировать на наше наступление. Ни одного моста не было взорвано, железная дорога продолжала оставаться в функциональном состоянии. И это позволяло, используя трофейные паровозы и вагоны, снабжать армию всем необходимым.