– Вот что!.. Слышишь, Лиза, княжна Екатерина по мне скучает, – обратился Петр к цесаревне и добавил: – Стало быть, она любит меня.
– Любит, государь, крепко любит. Кажется, сильнее своей жизни тебя любит.
– Какое для меня счастье!.. Не правда ли, Лиза? – полусерьезно-полунасмешливо промолвил государь, которого, очевидно, злил этот разговор.
– Невесте подобает любить своего жениха, государь, – с улыбкой промолвила красавица цесаревна.
– Ты так думаешь, Лиза?
– Да, государь!
– И жениху тоже подобает любить невесту?
– Разумеется, государь!
– А большинство браков, пожалуй, происходит не по любви, но по расчету… Не правда ли, князь? Впрочем, я говорю это не по отношению к твоей дочери; ведь она меня любит… так я говорю, князь?
Император-отрок был сильно возбужден, и голос у него дрожал.
– Государь, и на самом деле тебе надо бы непременно на прогулку поехать, благо погода хорошая, – с участием проговорила цесаревна Елизавета Петровна, заметив тревожное состояние своего державного племянника.
Он раздраженно прошелся по комнате и, истерически расхохотавшись, быстро произнес:
– Да, да, я сейчас поеду… Прикажи готовить лошадей, князь, вези меня скорее в свои Горенки. Невеста меня там ждет, соскучилась по мне, бедняжечка, вот я и поеду утешить ее. Объяви, князь, всем придворным чинам, чтобы готовы были к нашему обручению, которое будет здесь, во дворце, тридцатого ноября. К этому дню должно быть все готово.
Долгоруков едва не вскрикнул от радости.
– Государь, ваше величество! – только и мог выговорить он от наплыва радостного чувства. – Это такая честь, великий государь!
– Да, да… Ну, едемте… наверное, лошади готовы. Скорее на воздух, я здесь просто задыхаюсь. До свидания, царевна, до свидания! – И, нервно проговорив эти слова, император быстро вышел из своего кабинета.
За ним, отвесив низкий поклон цесаревне, последовал и Долгоруков.
– Бедный мальчик, ты слишком рано хочешь жить… Смотри, чтобы это не принесло тебе вреда! Жаль мне тебя, голубчик, крепко жаль!.. Попал ты Долгоруковым, как муха в паутину, запутают они тебя, мой сердечный, – задумчиво проговорила Елизавета Петровна, направляясь к выходу, и в дверях чуть не столкнулась с князем Иваном Долгоруковым.
– Царевна, как я рад встрече с вами!.. Мне много о чем надо переговорить с вашим высочеством, – радостным голосом проговорил он.
– А мне с вами, Иван Алексеевич, говорить нечего и не о чем. Впрочем, дам вам такой совет: спешите скорее в Горенки, ваш отец уехал туда с государем. А то, смотрите, он займет при государе ваше место, – с насмешкою проговорила цесаревна и поспешила уйти.
«Ненавидит меня царевна, знаю. А за что?.. Что я ей сделал? И что за горький я человек? Никто меня не любит, никто. Впрочем, есть одна душа, которая меня и любит и жалеет. Это – моя невеста, незлобивая Натальюшка. Поеду к ней, голубке. А в Горенки я не поеду; пусть отец «обставляет» государя, я же был верным слугою ему и таким и останусь».
Между тем в один из тех дней, когда в царском дворце происходили все рассказанные ранее события, к воротам усадьбы Горенки робко подошел какой-то странный деревенский парень в сермяге, лаптях и большой меховой шапке; в руках он держал толстую суковатую палку. У ворот на скамье сидел княжеский дворовый Игнат, служивший выездным лакеем при княжне Екатерине Алексеевне, «государевой невесте». К нему-то и подошел деревенский парень и обратился с вопросом, довольно плохо произнося русские слова:
– Ты – здешний дворовый слуга?
– Ну, да… Тебе-то, мол, что?
– Сейчас узнаешь. Прежде скажи мне, ты деньги любишь?
– Да кто же не любит денег? – с удивлением посматривая на странного парня с нежным, «барственным» лицом, ответил ему дворовый Игнат.
– Я дам тебе два червонца, а ты поди и вышли ко мне сюда камеристку княжны Екатерины Алексеевны, Дуняшу.
– Дуняшку?.. А зачем она тебе?
– Не твое дело! Получай два червонца и вышли Дуняшу.
– Два червонца… Да ты их, чай, и в глаза-то не видывал, – презрительно осматривая с ног до головы парня, промолвил Игнат.
– Вот червонцы, видишь? – И странный парень, вынув из кармана зипуна несколько червонцев, показал их удивленному Игнату.
Тот никак не соображал, что у «косноязычного» чудака найдутся червонцы.
– Неужели настоящие?
– А то какие же… Вышли камеристку княжны – и получишь из них два.
– Жди… Сейчас приведу.
Игнат быстро направился к княжескому дому и спустя немного вернулся к воротам в сопровождении Дуняши, доверенной горничной княжны Екатерины.
– Кто меня спрашивал? Ты? – обратилась она с вопросом к поджидавшему ее парню.
Но тот, прежде чем ответить девушке, дал два червонца Игнату и быстро проговорил:
– Получай за услугу и ступай: больше ты не нужен.
Игнат, не помня себя от радости, пустился бежать от ворот.
– Так, значит, ты звал меня? – спросила парня Дуня. – Что надо?..
– Ты не узнала меня, Дуняша? – улыбнулся парень, приподнимая с лица шапку.
– Граф… ваше сиятельство!..
– Тс… что ты кричишь? Перед тобою не граф, а русский мужик… Скажи, неужели верен слух, который дошел до меня? Неужели княжна Екатерина на днях будет объявлена невестой императора Петра? – с тревогою спросил граф Милезимо, который, чтобы легче проникнуть в княжеский загородный дом и свидеться с княжною Екатериной Алексеевной, нарядился мужичком.
Граф Генрих Милезимо, молодой красавец, состоял на службе при австрийском посольстве и был родственником австрийского посланника. Милезимо и княжна Екатерина уже давно со всем пылом юности любили друг друга и питали надежду навеки принадлежать друг другу. Милезимо готовился просить у Алексея Долгорукова руки его дочери Екатерины, и вдруг все их планы были разбиты, разрушены: у графа Милезимо явился сильнейший соперник – император-отрок.
– Верно, ваше сиятельство!.. Наш барин, князь Алексей Григорьевич, сказывал, что скоро будет назначено обручение нашей княжны с государем, – тихо ответила девушка.
– Возможно ли? О мой Бог! – с отчаянием воскликнул Милезимо и после минуты горестного молчания продолжал: – Мне надо видеть княжну, непременно надо!..
– Трудно это устроить, граф… Ведь наш князь не велел принимать вас.
Действительно, Алексею Долгорукову кто-то однажды шепнул про отношения графа Милезимо к его дочери, и князь отдал приказ никогда не принимать графа.
– Устрой, Дуня… Вот тебе пять червонцев, устроишь мне свидание, дам больше, – просительно произнес Милезимо.
– Покорнейше благодарю, ваше сиятельство; пойдемте на двор, там и подождете. Я спрошу княжну и проведу вас к ней, – пряча деньги, предупредительно проговорила Дуняша.
Золото добыло графу Милезимо свободный доступ в комнаты невесты императора-отрока – он был тайно проведен Дуняшею туда.
Время было послеобеденное, и сам князь Алексей Григорьевич, и его жена-княгиня отдыхали.
– Здравствуйте, княжна. Как я счастлив, что опять вижу вас, моя дорогая! – полным счастья голосом проговорил Милезимо, страстно целуя руки у княжны Екатерины.
– К чему, граф, этот маскарад? – насупив свои густые брови, спросила княжна.
– Иначе как бы я мог проникнуть к вам?
– А разве это так надо?
– Мне надо было видеть вас, княжна, надо…
– Зачем?
– И вы спрашиваете? Что с вами, княжна? Я вас не узнаю. Вы не та милая, дорогая Катя, какою были прежде.
– Прошу вас не называть меня…
– Не называть вас Катей? Да ведь вы – моя милая невеста!
– Прежде я была вашей невестой, а теперь я – невеста другого, – ответила княжна.
– Другого? Быть этого не может, Катя! Мы дали клятву принадлежать друг другу.
– Это было давно, граф, когда я жила еще у дедушки, в Варшаве. Но тогда мы с вами были чуть ли не детьми.
– Княжна, так неужели правда? Неужели вы разлюбили меня? – с отчаянием воскликнул Милезимо.
– На днях, граф, назначено мое обручение с государем, – не без довольства проговорила Екатерина.
– Так правда, правда? Вы отдаете руку и сердце императору-мальчику?
– Отдаю только руку, а мое сердце принадлежит другому.
– Княжна, вы играете мною! – воскликнул Милезимо.
– Прошу вас, говорите как можно тише!.. Могут услышать, узнать вас… Мой отец здесь, в усадьбе. Советую вам, граф, скорее уходите. Как ни тяжело мне говорить…
– Нет, так скоро я не уйду от вас. Ведь немало времени прошло, как мы не видались с вами. Меня не допускали к вам… В Москве уже давно шел слух, что государь хочет жениться на вас, но я плохо верил тому слуху. И вдруг на днях я то же услыхал от своего родича, графа Вратислава; он сказал мне, что уже назначено ваше обручение с государем. Эта весть как острый нож кольнула меня в сердце! Я решил во что бы то ни стало видеть вас, княжна, и говорить с вами.
– Но к чему может привести этот разговор? Отец решил, что я должна стать женой императора, и против этого ни вы, ни я ничего поделать не можем. Сама судьба разлучает меня с вами, граф.
– От вас, княжна, зависит, и мы никогда не станем разлучаться. Со мной пойдемте, Катя!.. Я умчу вас на край света. Мы повенчаемся, и тогда государь не отнимет вас у меня.
– Нет, Генрих, невозможно… Поймите: ведь меня ожидает корона.
– Что я, несчастный, слышу? И вы, Катя, говорите это мне, которому, бывало, так сладостно шептали про любовь, про наше счастье!.. И теперь из ваших уст мне суждено услышать свой смертный приговор!.. Нет, нет… Вы шутите со мною. Не верю я… Вы одного меня любите, Катя, и царская корона не прельщает вас… Ведь так, так? Это ваш отец-честолюбец неволит вас идти за государя, а вы любите меня, одного меня и не разлюбили…
– Скрывать не стану, Генрих, я люблю вас по-прежнему, но все же вашей женой я никогда не буду… Прощайте, Генрих, вам больше оставаться у меня нельзя… того гляди, отец проснется и придет ко мне.
– Не страшен, княжна, мне ваш отец, со мною он сделать ничего не может… я состою при посольстве.