след; непременно надо перевести ее куда-нибудь, не то Долгоруков как раз нагрянет к ней в гости. Он злобится на меня и в своей злобе на все пойдет. Завтра же непременно переведу куда-нибудь Марусю и старуху Марину».
Целый день и вечер Храпунов не мог вырваться к своей возлюбленной – служба останавливала его. Когда же на следующий день к вечеру он пришел в знакомую ему хибарку, то застал там одну только Марину, убитую страшным горем и с опухшими от слез глазами.
– Где Маруся? – упавшим голосом спросил Левушка, почти догадываясь о причине горя Марины.
– Увезли, увезли мою внучку! – с рыданием ответила старуха. – Нынче утром какие-то неведомые люди ворвались в нашу хибарку, силою схватили Марусю, посадили в сани и увезли неведомо куда. К несчастью, меня дома не было, а то я постояла бы за свою внучку, сумела бы защитить ее от злодеев.
– Я знаю, чье это дело, знаю… Иван Долгоруков похитил Марусю.
– Ты говоришь – Иван Долгоруков? – бледнея, воскликнула старуха. – О Господи, грех-то какой, какой страшный грех! Надо во что бы то ни стало спасти Марусю, вырвать ее, сердечную, из рук князя Ивана…
– Да, я вырву Марусю из рук князя Ивана. И что я за несчастный человек! Ведь я подыскал тебе и Марусе на Покровке отдельный домик, снял его и ради безопасности именно сегодня же хотел перевезти вас обеих туда, и вот опоздал… опоздал… Проклятая служба задержала меня! – с отчаянием воскликнул Левушка Храпунов.
– Не отчаивайся, барин, не горюй: только бы мне дойти до князя Алексея Григорьевича. Скажу я ему слова два, и он сейчас же прикажет своему сыну Ивану отпустить Марусю. Только верно ли ты знаешь, что увез ее не кто другой, как князь Иван? – спросила Марина.
– Да, да, это Долгоруков увез Марусю. Он же мне самому похвалялся, что отобьет у меня невесту. Это – его дело.
Храпунов не ошибся: Маруся действительно попала в руки князя Ивана Долгорукова. Он приказал своим троим верным холопам, назло Храпунову, выкрасть Марусю, предварительно показав холопам, где она живет, и те в точности выполнили его приказ.
На тройке лихих коней подъехали они к хибарке Марины; старухи не было дома, и Маруся еще не успела запереть за ней ворота, как во двор ворвались холопы, а оттуда, высадивши дверь, проникли и в хибарку.
Не успела опомниться и вскрикнуть девушка, как холопы схватили ее, укутали голову платком, на плечи накинули шубейку и потащили в сани с верхом и полостью; чтобы Маруся не кричала, рот ей завязали платком; двое холопов сели с ней рядом в сани и держали ее за руки, а третий холоп поместился рядом с кучером. Тройка бешено понеслась за Тверскую заставу. Кое-кто из соседей Марины видел, как похитили ее внучку, а потому, когда Марина, вернувшись домой и не видя своей внучки, удивилась ее неожиданной отлучке и пошла поразведать у соседей, не видали ли они, куда пошла Маруся, те рассказали ей о происшествии, случившемся с ее внучкой.
Старуха едва устояла на ногах, когда услыхала, что Марусю на тройке лихих коней увезли какие-то неведомые люди, однако до прихода Левушки Храпунова, жениха ее внучки, не решалась предпринимать что-либо к розыску Маруси. Да и что она, беспомощная старуха, могла бы сделать? Она тоже подозревала князя Ивана, так как Левушка и Маруся рассказали ей о своей встрече с Долгоруковым, и это подозрение еще более окрепло, когда Храпунов сообщил о том, как князь Иван грозился отбить у него Марусю.
– Да, да, это его, окаянного, дело. Но я не дам ему властвовать над Марусей, единым словом вырву ее у него из рук, – горячо проговорила Марина.
– Ох, боюсь я, Маринушка, что князь Иван не послушает твоего слова, – возразил ей молодой офицер. – Его словом не проймешь.
– Пройму!.. И князя Ивана пройму, и его отца… Да как еще пройму-то! Ведь слово мое заветное, и скажу я его только князю Ивану или его отцу, а больше никому не скажу.
– Странное же, таинственное у тебя слово!
– Да, таинственное, и скажу я его другим, лишь когда умирать стану. Вот что, барин: ты вперед один ступай к Ивану Долгорукову, выручай свою невесту, ан если тебя он не послушает и Маруси не отдаст, тогда уж я сама пойду. Мне-то не посмеет отказать. Ступай, барин ласковый, помогай тебе Бог!
Конечно, Храпунов тотчас же отправился к Долгорукову.
Злоба и ревность закипели в нем, когда он увидал своего врага.
– Князь, отдай мне невесту, – мрачно произнес он, едва сдерживая себя.
– Ты, видно, рехнулся?.. Какую невесту? – насмешливо посматривая на него, спросил князь Иван.
– Марусю.
– Я не знаю никакой Маруси!.. Что, видно, твою зазнобу-то у тебя отбили, из-под носа унесли?
– Унес ты, князь Иван, да и не унес, а выкрал ее, как разбойник дорожный!
– Что? Как ты молвил? – бледнея как смерть, дико вскрикнул князь Иван.
– Говорю, что ты мою невесту выкрал, – спокойно повторил Левушка.
– Да как ты смеешь, наглец, говорить мне это? Да я… я убью тебя, как собаку! – И, трясясь от бешенства, князь Иван со сжатыми кулаками ринулся было на Храпунова, но тот отстранил его от себя.
– Поостынь, князь… Я ведь сильнее тебя.
– Слушай, слушай, Храпунов! Ты стал теперь моим непримиримым врагом! Ну да, ты отгадал: это я приказал своим холопам выкрасть твою невесту. Она теперь в моих руках, в моей воле, – вызывающим тоном промолвил Долгоруков, – и я отдам ее только тогда, когда сам вдосталь напотешусь…
– Подлец! Я… я убью тебя! – И Храпунов, вне себя от бешенства, выхватив из ножен саблю, ринулся было на Долгорукова.
Князь Иван переменился в лице, отступил к двери и, быстро отворяя ее, громко крикнул:
– Гей, ко мне!
В горницу вбежало несколько слуг.
– Возьмите его и свяжите: он рехнулся! – повелительно проговорил Долгоруков.
Левушка бросил саблю и не стал сопротивляться. Ему связали руки, отвели на гауптвахту и заперли там в арестантскую горницу, обвиняя в покушении на жизнь царского любимца.
Храпунову если не угрожала смертная казнь, то все же предстояла вечная ссылка в Сибирь. Но Левушка не боялся этого – ему почему-то думалось, что старая Марина выручит из беды; он покорился своей участи и ждал, чем все это окончится.
Так прошло два дня. Старуха Марина, с большим нетерпением ждавшая Храпунова, догадалась, что с Левушкой случилось что-то неприятное, и решилась отправиться в Головин дворец. Там имел временное пребывание будущий тесть императора князь Алексей Григорьевич Долгоруков со своей семьей.
Больших трудов, усилий, а также и денег стоило Марине добиться свидания с князем Алексеем, но все же ее впустили на его половину.
– Ты кто? Что тебе надо? – грубо спросил он у вошедшей в его приемную Марины.
– Тебя мне надо, сиятельный князь, – смело ответила та, – мне надо говорить с тобою.
– Говори… только поскорее, мне недосуг.
– Ну нет, князь Алексей Григорьевич, разговор у нас с тобой будет не скорый, и ты выслушаешь меня.
– Я прикажу взашей прогнать тебя! Ты, кажется, старая дура, не знаешь, с кем говоришь?
– Я-то знаю, с кем говорю, а вот ты-то, князь, не знаешь этого. Гнать-то меня нечего. Ты вот лучше прежде взгляни на этот перстенек, знаком ли он тебе? – И Марина показала князю золотой перстень с изумрудом.
Едва только взглянув на этот перстень, князь Алексей Григорьевич быстро изменился в лице и задыхающимся от волнения голосом спросил:
– Как попал к тебе этот перстень?
– По наследству, князь, от дочери.
– От Марии? Стало быть, ты…
– Я – мать умершей Марии.
– Возможно ли?.. Пойдем скорее в кабинет, там никто нам не помешает.
Князь Алексей Григорьевич провел старую Марину в свой кабинет, заперся там с нею и долго о чем-то говорил. Когда же он отпер дверь кабинета и выпустил оттуда старушку, то был страшно бледен и сильно взволнован. Он сам почти до передней проводил Марину и, расставаясь с ней, тихо сказал:
– Успокойся: твоя внучка непременно вернется к тебе!
Проводив Марину, князь немедленно приказал позвать к себе сына Ивана. Царский фаворит в то время находился дома и пришел на зов отца.
– Где ты держишь красавицу девушку, которую приказал выкрасть своим холопам? – гневно спросил его Алексей Григорьевич.
– Батюшка… я… я удивляюсь вашему вопросу! – запинаясь, произнес князь Иван, никак не ожидавший, что отцу известно о его поступке с Марусей.
– Сказывай скорее, где ты держишь Марусю?
– Как, вы знаете и ее имя?
– Что же, ты ответишь мне или нет! – гневно крикнул на сына Алексей Григорьевич.
– Пожалуйста, потише, батюшка! Где находится Маруся, я не скажу вам, да и знать вам о том нечего, – очень внушительным тоном возразил отцу князь Иван.
Однако князь Алексей Григорьевич сурово и настойчиво приказал ему:
– Ты должен сейчас же отпустить ее… сейчас!
– Зачем так скоро? Я еще с ней и не познакомился как следует. Кто это вам наговорил на меня, интересно узнать? Храпунов не мог пожаловаться, он сидит под арестом! – И князь Иван злорадно улыбнулся.
– Знаешь ли ты, кто эта девушка? – взволнованно спросил у сына князь Алексей Григорьевич.
– Кто она, я, батюшка, не знаю… Одно только знаю, что она очень хорошенькая и пришлась мне по нраву! – по-прежнему с молодечеством произнес князь Иван.
– Несчастный, она – твоя сестра! – закрывая лицо руками, тихо произнес князь Алексей Долгоруков.
Эти слова как громом поразили князя Ивана.
Лет двадцать назад князь Алексей Григорьевич Долгоруков страстно полюбил черноокую красавицу, цыганку Марию. Однажды небольшой цыганский табор, не спрашивая разрешения князя, расположился на поле, невдалеке от княжеской усадьбы Горенки. В то время князь Алексей Григорьевич находился в усадьбе и, когда ему доложили о цыганском таборе, отдал было приказ прогнать его, но потом отдумал и поехал сам взглянуть на «жителей полей и лесов дремучих». При первом же посещении его поразила необыкновенная красота молодой цыганки Маши, у которой тут же в таборе находилась мать Марина, недавно овдовевшая. Князь, в то время еще красивый, молодой мужчина, прельстился красотой цыганки, вошел в шатер, стал расспрашивать цыган о житье-бытье и попросил погадать. Одна старая цыганка насулила ему счастливую жизнь, большие чины и несметное богатство. Князь Алексей щедро заплатил за гадание, да и всех цыган и цыганок оделил деньгами.