– Никак я, князь, не пойму, что нужно тебе? – холодно проговорила Маруся.
– Дозволь мне загладить свой проступок, дозволь сделать для тебя, Маруся, доброе дело! – искренним голосом произнес Долгоруков и быстро вышел из хибарки; однако он тотчас же вернулся в нее, держа в руках красивый ларец, кованный серебром, поставил его на пол и, показывая Марусе на него, промолвил: – Тут золото и камни самоцветные. Возьми их, Маруся! Они должны по праву принадлежать тебе.
– Должны принадлежать мне? – переспросила девушка. – Почему именно?
– Как тебе сказать? Как пояснить?.. Я, право, не знаю, – с замешательством промолвил Долгоруков.
– Если, князь, не скажешь, я не приму ларца.
Долгоруков немного подумал, а затем произнес:
– Вот видишь ли, Маруся, твоей матери был должен один человек много-много денег. Он не мог заплатить долг при ее жизни, а теперь разбогател и поручил мне доставить тебе этот ларец, так как он по праву представляет твою собственность. Ты понимаешь меня?
– Ровно ничего, князь, не понимаю.
– Какая ты непонятливая!.. Этот ларец и все, что в нем, должны были принадлежать твоей матери; но она умерла, и вместо нее ты, как дочь, получаешь долг. Надеюсь, теперь ты видишь, что не вправе отказываться от ларца. Я оставлю его, а сам уеду. Теперь я долго не увижусь с тобой. Прости меня и прощай, Маруся, будь счастлива! – ласково проговорил князь Иван, подходя близко к Марусе. – Дозволь мне поцеловать тебя чистым, братским поцелуем.
– Князь… – возразила было Маруся, все еще боясь его и не веря его искренности.
– Братским прощальным поцелуем, Маруся! – И князь Иван, поцеловав Марусю, направился было к двери.
– Одно слово, князь! – остановила его Маруся. – Моего отца ты не знаешь?
– Нет, не знаю, – смущенно произнес Долгоруков, не ожидавший такого вопроса.
– Нет, князь, ты говоришь неправду. Тебе известен мой отец, – значительно проговорила девушка и пристально посмотрела в глаза князю Ивану.
Но он уклонился от ответа, сказав: «Прощай, Маруся! О своем отце меня не спрашивай!» – и поспешил уйти из хибарки старой цыганки.
Он не мог и не должен был открыть Марусе тайну; сказав, кто ее отец, он должен был бы назвать Марусю своей сестрой. Но этому противились его гордость, спесь и тщеславие. Как! Он, любимец государя, родовитый князь, назовет дочь простой цыганки своей сестрой?! Сделать это было выше его сил.
Между тем Маруся не могла прийти в себя от изумления:
– Господи, что же все это значит? Со мной такие чудеса происходят, ровно в сказке! Князь Иван из врага чуть не благодетелем моим становится! Ларец мне оставил, говорит, что кто-то должен был моей матери и уплачивает мне. Ничего не пойму!.. Посмотреть разве, что в ларце?
Девушка открыла ларец, и крик удивления вырвался из ее груди при взгляде на золотые червонцы и на дорогие вещи, сверкавшие драгоценными камнями.
– Что ты кричишь, Маруся? Или с радости, что князя скоро спровадила? – спросила Анютка, слезая с печи.
– Аннушка, взгляни-ка, взгляни, что в ларце-то лежит… Видишь?
– Батюшки светы, какое богатство! Деньги, да все золотые! А камни-то… камни блестят, ровно солнышко красное… перстни, серьги, жемчуг!.. Маруся, неужели все это тебе князь Иван Алексеевич подарил? – воскликнула удивленная Анютка.
– Он сказал, что это богатство по праву должно было принадлежать моей покойной матери и по наследству перешло ко мне. Чудно все это для меня!.. Ровно как в сказке какой, право.
– Ну и приплыло же к тебе богатство, Маруся!
– Нежданно-негаданно. Аннушка, выбери себе перстенек и серьги, какие хочешь, – предложила Маруся своей маленькой подруге.
– Спасибо, Маруся, спасибо, голубонька! Но ни перстня, ни серег я не возьму. Зачем мне? Ведь я в лесу живу. Ну для кого мне рядиться?..
– Возьми, Аннушка! Не возьмешь – меня обидишь.
– Ну так выбери сама, Маруся! Уж так и быть, из твоих рук я возьму.
Маруся выбрала для Анютки жемчужное ожерелье, серьги с крупным яхонтом, такой же перстенек и сама надела все это на девочку. Той захотелось посмотреть на себя в этом драгоценном уборе, и она обратилась к цыганке-русалочке:
– Маруся, голубка, нет ли у тебя зеркальца? А если есть, то дай взглянуть в него, хороша ли я в этом дорогом наряде?
– На, глядись, – с улыбкою проговорила Маруся, подавая Анютке зеркальце, подаренное ей женихом.
– Маруся, голубка, взгляни, как серьги-то, серьги в моих ушах сверкают, и перстенек, и жемчуг! Маруся, за что же ты меня таким подарком наградила? – задыхаясь от радости, воскликнула Анютка и принялась крепко обнимать и целовать свою подругу.
Та тоже заразилась ее радостью, и они, весело щебеча, даже не заметили, как в хибарке появился желанный гость, Левушка Храпунов, а с ним вошла и Марина.
Трудно описать, как был обрадован и удивлен Левушка, увидев свою сердечную любушку, свою красавицу русалочку. Он страстно обнимал ее и без счета целовал ее дорогое личико.
Когда первый порыв радости миновал, Левушка засыпал Марусю вопросами, так что девушка едва успевала отвечать на них. Немало удивился Храпунов, когда увидал ларец, наполненный золотом и драгоценными вещами.
– Маруся, милая, зачем ты взяла это? – с легким упреком проговорил он.
– Я и не брала, да князь сам оставил, сказав, что будто это золото и драгоценности должны были принадлежать моей матери.
– И князь молвил правду-истину. Все это богатство твое, Маруся, – значительно посматривая и на внучку, и на ее жениха, сказала Марина.
– Маруся, ты сама, твое происхождение и твое богатство – какая-то загадка, – задумчиво проговорил Левушка.
– А ты отгадай эту загадку, добрый молодец, – с улыбкой ответила ему Марина.
– Эх, что мне отгадывать это, если у меня есть разгадка поприятнее! – воскликнул Левушка и обратился к своей возлюбленной: – Я отгадал, Маруся, твою любовь и больше мне нечего отгадывать.
Маруся и Левушка решили справить свою свадьбу после Рождественского поста, который был уже на исходе. Но вот наступили Рождество и святки. Маруся и ее суженый съездили к леснику Гавриле Струкову за его дочкой Анюткой и на святки привезли ее гостить к себе, то есть в хибарку старой Марины. Маруся никак не хотела до своего замужества покидать бабушку и жила с нею, хотя Левушка и приготовил было для нее и для Марины хороший и удобный домик; но старая Марина не хотела расстаться со своей хибаркой, а с ней осталась и Маруся.
День свадьбы Левушки с Марусей уже приближался, как вдруг выяснилось, что их свадьба, а также свадьба князя Ивана Долгорукова с графинею Натальей Шереметевой должны быть отложены по той причине, что опасно заболел государь.
Причину болезни императора-отрока иностранцы, находившиеся в то время в Москве, приписывали сильному морозу, который был в крещенский парад, 6 января 1730 года.
«Никогда в жизни, – писала жена английского консула леди Рондо, – я не помню дня более холодного. Я боялась ехать на обед во дворец, куда все были приглашены и собрались, чтобы встретить молодого государя и будущую государыню при их возвращении с крещенского парада, который происходил на Москве-реке. Они оставались четыре часа на льду, посреди войск. В тот час, когда они вошли в зал, император стал жаловаться на головную боль. Сначала думали, что это – следствие холода, но так как он продолжал жаловаться, то послали за доктором, который посоветовал ему лечь в постель, найдя его очень нехорошим. Это обстоятельство расстроило все собрание. На другой день у императора появилась оспа».
Болезнь государя становилась все опаснее и опаснее. В первое время Долгоруковы скрывали истину и распространяли ложные слухи о болезни царя. Так, даже 12 января, когда окружающие уже знали, что у царя оспа и что его положение крайне серьезно, в народе говорили, что он простудился и что у него сделался насморк. Когда 15 января царю стало лучше, Долгоруковы сочли возможным объявить о настоящем характере болезни, но вместе с тем уверяли всех, что положение больного не внушает никаких опасений. Долгоруковы уверяли, что оспа у царя так хорошо высыпала, что, благодаря Бога, можно вполне надеяться на скорое его выздоровление.
Долгоруковы страшились за свою участь, так как хорошо знали, что, в случае смерти государя, им не миновать ссылки, а может быть, с ними произойдет тогда что-либо худшее. Они задумали упрочить свое шаткое положение и уговорить больного императора Петра обвенчаться со своей нареченной невестой, княжной Екатериной. Воспользовавшись днем 15 января, когда государю заметно стало лучше, Долгоруковы подослали к императору-отроку его любимца, князя Ивана, и вменили ему в обязанность упросить государя обвенчаться с княжной Екатериной. Все уже было приготовлено к этому. Однако против этого плана выступил Остерман, а к нему присоединился и фельдмаршал Василий Владимирович Долгоруков.
Однако, несмотря на это, Долгоруковы не оставили своего плана и прилагали все меры к тому, чтобы побудить больного императора к осуществлению этой затеи. Пользуясь исключительной близостью к императору князя Ивана Алексеевича Долгорукова, они все время внушали ему воздействовать на больного государя в желательном для них смысле. Князь Иван лично не одобрял этого плана и подчинился велению своих родичей лишь скрепя сердце.
Чтобы устранить всякие препятствия своим целям, Долгоруковы старались устроить так, чтобы император был окружен исключительно их попечениями, и не подпускали к нему никого из близких ему по родству лиц. Однако все же царевне Елизавете Петровне удалось навестить своего державного племянника в тот момент, когда, по случайному стечению обстоятельств, никого из Долгоруковых возле него не было.
Едва сдерживая слезы, смотрела царевна на угасающую жизнь императора-отрока, стоя в нескольких шагах от его кровати, чтобы не заразиться.
– Лиза, отойди еще дальше, дальше отойди от меня, заразишься! – слабым голосом произнес Петр II.