Князь Иван дрожащими руками подал державному страдальцу прохладительное питье. Утолив жажду, император-отрок опять впал в забытье.
– А дело-то плохо: государю не встать, – с глубоким вздохом проговорил Алексей Григорьевич.
– Уж куда тут встать! Едва ли день проживет.
– Так надо скорее делать наше дело.
– Ах, батюшка, страшно!.. – тихо ответил князь Иван, опуская голову.
– Чего страшиться? Чего?
– Да как же! Ведь это – большой проступок.
– Не того страшись, что ты подделаешь подпись умирающего государя, а бойся того, что мы не успеем совершить задуманное нами. Ведь тогда наша погибель неизбежна, – тихо, но внушительно промолвил князь Алексей.
– Что делать? Что делать? – простонал князь Иван, ломая руки.
– Слушать отца и быть покорным ему.
– Да ведь я и то слушаю и делаю все, что вы хотите… я беру тяжкое преступление на себя ради вас.
– Ты не так говоришь, Иван: не ради меня ты делаешь, а ради всего нашего рода. Да и что теперь раздумывать, раз дело решено? Ты обязан исполнить то, что мы постановили.
Князь Иван, понурив голосу, стоял перед отцом, и ему вспомнилось в мельчайших подробностях все то, что решили его родичи. Когда выяснилось, что на выздоровление императора-отрока нет никакой надежды, Долгоруковы, мучимые предчувствием за будущее, составили семейный совет. Они, так искусно забравшие в свои руки державного отрока, ни на минуту не отходившие от него, словом и делом поощрявшие его к разным забавам, сознательно толкавшие его на разврат, лишь бы отвлечь его внимание от всего окружающего, и, наконец, сумевшие заставить его обручиться с нелюбимой невестой Екатериной Долгоруковой, – казалось, были совсем уже на пороге к высшей власти, и вдруг теперь смертельная болезнь императора грозила им лишением всего достигнутого положения и даже, может быть, полной гибелью. Само собой понятно, что они ревностно заботились о том, чтобы избежать всего этого.
Тускло горели свечи в высоких подсвечниках в Головином дворце, в спальне князя Алексея Григорьевича. Бледный, взволнованный, полулежал он на кушетке, а около него собрались все родичи, близкие ему люди; на всех лицах было выражение непритворной тоски и горя; тяжелой скукой веяло в этом роскошном покое временщика. Наконец князь Алексей заговорил:
– Всем вам известно, что государь болен, а, по словам лекарей, надежда на его выздоровление совсем плоха. Надо будет выбирать наследника.
– Кого же вы в наследники выбирать думаете? – спросил князь Василий Лукич Долгоруков.
При этом вопросе все присутствующие затаили дыхание и выжидательно глядели на князя Алексея. Он, как бы обдумывая ответ, несколько помолчал, а затем, торжественно показывая рукой наверх, тихо промолвил:
– Да вот она!..
Над покоем Алексея Долгорукова жила его дочь Екатерина, нареченная невеста государя.
Еще тише стало в покое, все молчали; на дерзкое предложение честолюбца никто не отвечал.
– Что же молчите-то? Говорите! – гневно поглядывая на родичей, крикнул князь Алексей. – Ведь мы не в молчанку собрались играть, надо решать!..
– Хорошо бы написать духовную, будто его императорское величество лично назначил ее своей наследницей, – чуть слышно проговорил родной брат князя Алексея, Сергей Григорьевич.
Молчавший дотоле фельдмаршал Василий Владимирович Долгоруков встал со своего места и резко проговорил:
– Неслыханное вы дело затеваете! Разве обрученная царская невеста может быть наследницей русского престола?
Фельдмаршал был прямым и честным человеком и сразу увидел весь вред для России от такого выбора.
– А почему же нет? – не скрывая досады, спросил князь Алексей.
– Да очень просто!.. Ну кто захочет быть ее подданным? Не только посторонние, но даже никто из нашей фамилии не пожелает этого! Ведь Екатерина с государем не венчана!
– Не венчана, но обручена.
– Венчание – иное дело, а обручение – иное… Да если бы даже Екатерина была в супружестве с государем, то и тогда сомнительно, чтобы она имела право стать наследницей русского престола, – горячился старый князь.
Алексей и Сергей Долгоруковы стали доказывать ему всю необходимость и выгоду для их рода от этого выбора; они говорили, что стоит только приняться за это дело, и оно непременно увенчается успехом.
– Мы уговорим графа Головкина и князя Голицына, а если они заспорят, то и пригрозить можно. Ты подполковником состоишь в Преображенском полку, а князь Иван – там же майором; да и в Семеновском спорить не будут: слово скажешь, и по-твоему сделается. Вспомни, как Екатерину Алексеевну императрицей сделали!
– Сравнил тоже!.. Наша Екатерина и та!.. Ведь Екатерина-то Алексеевна чья супруга была? Петра Великого! А заикнись лишь о нашей Екатерине, так за это не только бранить начнут, но и убьют, пожалуй! – сердито проговорил фельдмаршал и, не желая более спорить, уехал из дворца.
Едва он вышел, князь Василий Лукич вынул лист бумаги и стал писать подложную духовную.
– Эх, моей руки письмо-то худо! Не напишет ли кто-нибудь из вас получше? – переставая писать, обратился он к окружающим.
Вызвался писать князь Сергей и скоро составил со слов брата и Василия Лукича два экземпляра подложной духовной; из нее явствовало, что император Петр II после себя назначает на всероссийский престол свою обрученную невесту Екатерину Долгорукову.
Текст завещания был одобрен всеми, а затем был возбужден вопрос о том, как поступить в случае, если умирающий государь не в силах будет подписать этот документ. В конце концов было решено, что придется подделать его подпись, и это было поручено князю Ивану Алексеевичу, почерк которого был очень сходен с почерком императора. Князь Иван Алексеевич долго отказывался от этого, но его заставили несколько раз написать имя «Петр» согласно с одним из документов, подписанных лично государем. Подпись вышла очень схожей, и под давлением родственников князь Иван согласился на подлог.
Все это вспомнил князь Иван теперь, стоя в спальне умирающего отрока-императора. Его отец хотел еще что-то сказать ему, но в этот момент государь очнулся и открыл глаза; жар у него немного уменьшился, и он почувствовал некоторое облегчение.
– Кто здесь? – раздался его слабый голос.
– Мы, государь, мы, – подходя к постели умирающего, промолвил князь Алексей.
– Ах, ты, князь, опять здесь? – с неудовольствием сказал государь и спросил: – А где же царевна? Где Лиза?
– Цесаревна Елизавета Петровна изволила уехать, – ответил ему князь Алексей.
– Уехала… уехала… и опять я один остался!
– Как, государь? Разве ты один? А нас, своих верных слуг, забывать изволишь? – с упреком воскликнул князь Алексей.
Император-отрок бросил взгляд на князя Ивана, который молчаливо стоял у дверей, печально понурив голову.
– Ваня, что же ты там стоишь? Подойди! Или и ты боишься меня? Боишься заразиться?..
– Чего мне бояться?.. Я рад бы теперь умереть, – с глубоким вздохом ответил государю и «своему другу» князь Иван.
– Тебе надо, Ваня, жить. Вот я уже – не жилец на белом свете…
– Дозволь, государь, напомнить тебе, – вкрадчивым голосом промолвил Алексей Григорьевич.
– Про что?.. Да говори, князь, скорее.
– Кому соизволит твое величество престол оставить? По праву его занять должна…
– Твоя дочь, а моя нареченная невеста, ведь так? – перебивая Долгорукова, возбужденным голосом проговорил умирающий император-отрок, причем его большие, красивые, но потухающие глаза горели гневом и насмешкой.
– Государь…
– Довольно!.. довольно!.. Ты, кажется, князь Алексей Григорьевич, умереть мне не дашь спокойно!.. Господи, какая мука! Как вы все мне надоели!.. Оставьте меня, уйдите, уйдите! Я не могу видеть вас!.. Где Андрей Иванович? Пошлите его ко мне!
– Я здесь, государь, легок на помине, – быстро входя в опочивальню императора-отрока, громко проговорил вице-канцлер Остерман.
– Голубчик, Андрей Иванович, как я рад, что ты пришел… Пожалуйста, не оставляй меня, будь со мною!.. А ты, князь, можешь уходить, – недружелюбно посматривая на Алексея Григорьевича, сказал умирающий император.
– Гнать изволишь, государь? – злобно промолвил Долгоруков. – Видно, теперь мы не нужны стали. Пойдем, Иван! – обратился он к сыну.
– Нет, нет, ты, Ваня, останься.
– Зачем ему оставаться? Пойдем, Иван.
– Я говорю… я приказываю, чтобы князь Иван остался. Впрочем, не надо… уходите! – с раздражением воскликнул государь, но вдруг закашлялся и застонал.
– Государь, вам вредно сердиться и волноваться, – с сожалением и участием посматривая на умирающего императора, произнес Остерман.
– Не мне, а им скажи, Андрей Иванович, зачем они меня сердят, – показывая на Долгоруковых, слабым голосом проговорил государь.
От гнева и волнения у него усилился жар; он стал метаться и бредить.
Пользуясь этим, Долгоруковы остались в спальне, и князь Алексей, придав своему лицу озабоченность и волнение, произнес:
– Андрей Иванович, а ведь государь-то совсем плох, ему не встать!
– Безнадежен… надо быть готовым ко всему, – тихо ответил Остерман.
– Кто же займет престол, когда не станет государя? – таинственно спросил князь Алексей, пристально посматривая на Остермана.
– Кого укажет Бог, того и выберет верховный тайный совет, – уклончиво ответил хитрый дипломат.
– А ты о ком думаешь, Андрей Иванович?
– Все мои думы, князь, в Боге.
– Однако все же кого хотелось бы тебе выбрать на престол всероссийский?
– Того хочу я, кого выберут члены верховного совета. Об этом я, кажется, уже сказал вам, князь!
– А мою дочь Екатерину…
– Батюшка, оставь, пожалуйста! – прерывая отца, с беспокойством проговорил князь Иван.
– Молчи, молчи, Иван, тебя не спрашивают, ты и не суйся! Так что же ты скажешь, Андрей Иванович, насчет княжны Екатерины? Ведь она – обрученная невеста государя.
– То же, князь Алексей Григорьевич, скажу, что и другие вам о том сказали: если бы княжна Екатерина была венчана с государем, тогда, пожалуй, она могла бы занять престол всероссийский.