И действительно, с телеги соскочил Храпунов; он, замирая от счастья и радости, бросился обнимать и целовать свою любимую жену, с которой так давно не видался.
Немалых трудов стоило Левушке доехать от Москвы до Березова; во время дальнего пути ему пришлось вынести массу различных лишений и неудобств вследствие того, что у него было немного денег на дорогу. Но он преодолел все препятствия, перенес все невзгоды.
Когда первый порыв радости миновал, Левушка усадил свою жену в кибитку и вместе с нею поехал к острогу. Дорогой Маруся познакомила мужа со своей жизнью в Березове, с опальными Долгоруковыми.
– Немало дивлюсь я тому, как это ты решилась покинуть моего дядю и ехать в ссылку с Долгоруковыми? – спросил у жены Левушка, и в его словах слышалось неудовольствие.
– Ты сердишься на меня, Левушка?
– Не сержусь, а удивляюсь.
– Ни сердиться, ни удивляться ты, мой милый, не будешь, если узнаешь, почему я сделала это. Правда, я поехала сюда добровольно, но в действительности меня увез…
– Увез, говоришь ты? – вскрикнул Левушка, и в его голосе послышалась нотка ревности. – Кто? Кто? Быть может, князь Иван?
– Полно, Левушка, что ты!.. Какой там князь Иван, раз он женат на любимой и любящей его Наталье Борисовне! Отец увез меня из усадьбы твоего дяди, – тихо проговорила мужу молодая женщина.
– Отец? – с удивлением воскликнул Храпунов. – Какой отец? Чей?
– Как чей? Да, конечно, мой!..
– Твой отец?.. Маруся, ты смеешься? Разве у тебя есть отец? Кто же он?
– Да сам князь Алексей Григорьевич Долгоруков.
– Князь Алексей Григорьевич – твой отец? – Удивлению Левушки Храпунова не было границ; слова жены просто его поразили. – Маруся… Что же это? Что ты говоришь?
– Правду, милый, говорю.
– Я не понимаю… все это будто во сне… Князь Долгоруков – твой отец.
– Я все расскажу тебе, ты все узнаешь, только потерпи. Но вот мы и приехали. Есть ли у тебя пропуск в острог? Ведь без него не пропустят.
– Есть, вот он.
Ворота острога были заперты. Маруся постучала. Солдат отпер калитку и, увидев с Марусей незнакомого человека, вызвал пристава Шмыгина. Последний скоро явился и потребовал предъявления пропуска. Левушка предъявил его. Он был выдан от тобольского воеводы на имя «офицера Левонтия Храпунова», которому дозволялось «по своей надобности» пробыть у ссыльных Долгоруковых в остроге не более десяти дней. Все было в порядке, и пристав разрешил кибитке въехать в острог.
Во время приезда Храпунова ни Алексея Григорьевича, ни сына его Ивана не было дома; они были в гостях у одного зажиточного березовского жителя, и их изумлению при виде хорошо известного им Храпунова не было конца. Особенно обрадовался ему князь Иван; он бросился обнимать и целовать товарища, говоря:
– Левушка, голубчик, ты ли? Вот не ожидал. Ты к нам просто как с неба свалился! Ну, уважил!.. Хорошо, что приехал, а то Маруся по тебе сохнуть стала. Ох, злодей, увезешь ее ты от нас, увезешь!
– Увезу, князь Иван Алексеевич, увезу.
– Дозволь, господин офицер, и мне называть тебя Левушкой, – крепко пожимая руку Храпунова, проговорил князь Алексей Григорьевич и шепнул ему: – Ведь я тебе не чужой.
Храпунов ответил на это молчаливым кивком головы и крепким рукопожатием, а потом, отвечая на вопросы князя Ивана, стал подробно рассказывать о происшествии, случившемся с ним, то есть о том, как его вскоре после свадьбы в кандалах увезли в Москву из усадьбы дяди; посадили в тюрьму, угрожали пыткой и как, наконец, по приказу императрицы выпустили.
– Левушка, родной, и все это ты вытерпел из-за меня, всю муку перенес за то только, что мы с тобою в дружбе состоим? Сердечный мой, чем же мне тебя отблагодарить за это? – с жаром проговорил Иван Долгоруков.
– Дружбой своей, князь, ты отблагодарил меня.
– Да ведь эта дружба и довела тебя до несчастья и тюрьмы, сердечный мой.
Долгоруковы приветливо приняли Левушку Храпунова и засыпали его вопросами о питерских и московских новостях, так что Левушка едва успевал отвечать им.
Время проходило незаметно, и десятидневный срок приближался. Левушка Храпунов стал собираться в дорогу; собиралась с ним и Маруся. Приуныли Долгоруковы: им жаль было расставаться не только с Марусей, но и с ее мужем.
За день до отъезда князь Алексей Григорьевич выслал всех из горницы и обратился к Левушке:
– Как ни жаль мне расстаться с тобою, а все же надо. Я уже не говорю о том горе, какое причинит мне отъезд Маруси. Но я покорюсь. Об одном только я жалею, что нечем мне, Левушка, отблагодарить тебя, нечем приданое за дочкой дать. Ведь я всего, всего лишен.
– О том, князь, не беспокойся: приданое мною получено. Его составляет тот ларец с драгоценностями, который отдал князь Иван Марусе. Он спрятан у Марусиной бабушки, цыганки Марины.
– Но в том ларце, сколько я помню, было немного драгоценностей.
– С нас слишком достаточно. Счастье, князь, не в богатстве. Я полюбил Марусю, не зная, кто она, не справляясь, богата ли она или бедна.
– Левушка, ты – добрый, благородный человек. Я знаю, что Маруся с тобою будет счастлива, – обнимая Храпунова, промолвил Алексей Григорьевич.
Расставание Маруси и ее мужа с Долгоруковым было самое родственное, нежное. При прощании с дочерью князь Алексей Григорьевич был сильно взволнован, на глазах у него видны были слезы. Он, не стесняясь присутствием своих семейных, несколько раз принимался обнимать и крестить Марусю, а она, заливаясь слезами, целовала его руки.
– Князь Алексей Григорьевич, успокойтесь, может быть, мы и опять скоро с вами свидимся, – заметя слезы старика Долгорукова, сказал Левушка.
– Нет, нет. Мне уж больше не видаться с вами в этой жизни, – дрогнувшим голосом промолвил князь Алексей.
Предчувствие не обмануло его: спустя года три после отъезда Маруси старый князь умер.
Так же горько плакала княгиня Наталья Борисовна, расставаясь со своей тайной родственницей Марусей.
Невесел был и князь Иван.
– Прощай, Маруся, храни тебя Бог! Левушка, прости, с тобою мы едва ли свидимся. Увидишь моих недругов, скажи им, что я не помню зла и охотно прощаю их. Прощайте, мои милые, сердечные. – И молодой князь Иван попеременно обнимал и целовал Марусю и ее мужа.
Только княжна Екатерина холодно простилась с отъезжавшими, причем не утерпела, чтобы не уколоть отца и брата.
– И откуда вы таких нежностей набрались, что плачете при расставании с людьми, вам совсем чужими? Давно ли вы стали такими добрыми да нежными? – с полупрезрительной улыбкой проговорила она.
Левушка Храпунов пробыл в безлюдном Березове ровно десять суток и простился с ним навсегда. Он уехал в Москву со своей милой Марусей.
В Москве молодые муж и жена пробыли недолго; они лишь посетили старуху Марину, которая все жила в своей хибарке близ Тверской заставы.
Старая цыганка чрезвычайно обрадовалась приезду своей внучки, так как никак не ждала ее. Маруся, уезжая с Долгоруковыми в добровольную ссылку, прислала своей бабушке сказать, что едет далеко-далеко, в ссылку со своим отцом князем Алексеем Григорьевичем. Поплакала старая Марина, погоревала по своей внучке, по ее «судьбине разнесчастной» и даже отчаялась когда-либо увидаться с Марусей, а она тут как тут!
Отдохнув с дороги у Марины дня три, Левушка с женою стал собираться в усадьбу своего дяди.
– Куда спешите? Или Москва прискучила? Погостите, побудьте со мною! – упрашивала Марина внучку и ее мужа.
– У тебя, бабушка, погостили, теперь надо погостить у дяди, наш приезд обрадует его, – проговорил Храпунов.
– Ведь мы ненадолго, бабушка, едем… скоро опять к тебе вернемся, – успокаивала старуху Маруся.
– А ларец, что у меня спрятан, с собою возьмете? – спросила у Храпунова Марина.
– Пусть у тебя хранится.
– Хоть он и спрятан у меня в подполье, зарыт, а все же я боюсь. Ну, не дай Бог, случится пожар, либо грабители нагрянут? Право, взяли бы его с собою… Мало ли что может случиться!
Но ни Храпунов, ни его молодая жена не решались взять ларец с собою из опасения быть ограбленными в дороге. В ларце было много драгоценностей и золотых монет.
Проводив внучку и ее мужа, Марина решилась поглубже зарыть ларец. Для этого она ночью, при слабом свете ночника спустилась в подполье, отрыла ларец, вырыла яму еще глубже, опустила в нее ларец с драгоценностями и закопала снова. Она нарочно выбрала для этой работы ночь, чтобы никто не помешал ей или не увидал. Но старуха ошиблась в расчете – за нею зорко следил сыщик Пимен Терехин.
Это был один из многочисленных агентов начальника тайной канцелярии Андрея Ивановича Ушакова, и ему было поручено следить за действиями и поступками офицера Храпунова. Хотя последний был выпущен из тюрьмы по приказу государыни, но от постоянного надзора не был освобожден. Ушакову было известно, что Левушка ездил в Березов к опальным Долгоруковым и привез оттуда какую-то молодую женщину, которую выдает за свою жену. Однако эта поездка к Долгоруковым показалась начальнику тайной канцелярии очень подозрительной, и он приказал усилить надзор за Храпуновым.
Пимен Терехин узнал, куда поехал Левушка с женою, и стал следить за Мариной, которую считал сообщницей Храпунова, а также и ссыльных князей Долгоруковых. Он стал ходить около хибарки Марины, и ему показалось очень подозрительным, что, несмотря на поздний час, старуха не ложилась и что в хибарке виднеется огонек. Подойдя к оконцу, Терехин увидел, как Марина взяла скребок, отворила дверцы подполья и стала рыть землю.
«Что это она делает? Уж не деньги ли, старая ведьма, зарывать вздумала?» – подумал сыщик и стал наблюдать.
Он видел, как старая цыганка с трудом подняла из ямы ящик, внутри которого находился ларец с драгоценностями, подаренный Марусе Долгоруковыми, как опять стала рыть и как, вырыв яму поглубже, опустила туда ящик.
«Что это значит? Старуха зарыла с чем-то ящик… Неужели с деньгами? Быть не может… Уж очень он велик… А нет ли здесь каких-нибудь таинственных бумаг, писем?.. Ну, да это я скоро проведаю», – решил Терехин и не преминул донести своему начальнику о наблюдении за старухой Мариной и о том, что он видел в хибарке.