[45]. В порты, расположенные на восточном и западном берегу острова, была послана дополнительная артиллерия и необходимые воинские силы.
Великий Магистр объявил решение Конгрегации Брюйесу, дополнив его, что, по существующим у ордена правилам, в порт Мальты могут войти одновременно не более 4 кораблей. Одновременно Гомпеш отправил в порты Марса-Сироко и Святого Павла, расположенные один на восточном, а другой на западном берегу острова, войска с артиллерией. В порту Марса-Мушьетто и в главном мальтийском порту было все подготовлено для отражения возможной атаки и сожжения неприятельского флота, если Брюйес попытается туда войти.
Эти приготовления не остались тайной для французского адмирала, тем более что все передвижения на острове хорошо просматривались с французских судов. Адмирал Брюйес вынужден был ограничиться отправлением в мальтийский порт только одного корабля с шебекою[46]. На другой день французская флотилия отошла от порта на значительное расстояние, но еще девять дней оставалась в виду острова, крейсировала вокруг Мальты. Этот осмотр был предпринят, вероятно, с единственной целью — поиск удобных мест к предстоящей высадке войск.
А тем временем прибывший на корабле некий французский коммерческий агент Карюзон, назначенный Комитетом общественного благосостояния в качестве консула на Мальту, а по сути являвшийся французским шпионом, постоянно разъезжал из Мальты во флот и обратно. Более того, Гомпешу доложили, что Карюзон имеет «тайные сношения с единомышленниками на острове. Примечены даже некоторые сигналы, которые он подавал им при приближении своем к берегам»[47].
В течение всех девяти дней «ремонта» судна он настолько активно проводил какие-то дела, что вызвал невольное подозрение своим поведением. Он постоянно разъезжал по Мальте, встречаясь не только с местными жителями, но и с рыцарями, в основном французского языка. Ежедневно он отплывал во флот и возвращался обратно. То, что у адмирала Брюйеса оказалось на Мальте не мало единомышленников и лиц с ним связанных, стало ясно, когда были замечены сигналы, которые подавал коммерсант при своем приближении к острову.
Встревоженный Великий Магистр отправил к адмиралу одного Кавалера, чтобы узнать о намерениях Брюйеса, но тот уверял его, повторяя, что лишь нужда в ремонте корабля и пополнение запасов воды заставила его зайти на Мальту.
Однако Магистру донесли, что на Мальте оказалось немало лиц, в основном это были французы, которые разделяли идеи Французской революции. Так, например, один из рыцарей французского языка, некто Деломьё, официально известный как ученый-натуралист, рассорился со своими собратьями-рыцарями настолько, что был удален из состава французского ланга. Не согласившись с этим решением, он стал искать повод для скандалов еще при Магистре де Рогане. Весьма сомнительное поведение этого рыцаря «и качество его души доказывались подозрением, которые имели на него братья его в убийстве одного товарища своего, с которым он имел ссору»[48].
Тем временем, поняв, что от французов нельзя ожидать ничего хорошего, Великий Магистр Фердинанд фон Гомпеш 21 апреля 1798 г. написал Павлу I:
«Всепресветлейший Государь! Беспрепятственными происшествиями и переменами небезызвестными Вашему Императорскому Вву приведен я и весь Орден мой в положение весьма критическое.
Лишение многих Командорств, происходящие от того убытие доходов наших, необыкновенная дороговизна, доставка припасов и, наконец, молва об ужасных вооружениях и о предстоящей опасности — понуждает принять меры из ополчения в такое время, когда недостает способов их изготовить. Все сие давно бы меня сокрушило, если бы не оживляла меня надежда на многомощную защиту Вашего Императорского Вва и милостивейшее покровительство Ваше. Хотя я и не сомневаюсь, что Ваше Императорское Вво, конечно, извещены от Министров ваших о таковом моем положении, однако поставляю долгом представить Вашему Императорскому Вву сколь горестно мне сносить оное.
Я положил твердое намерение употребить всё возможное в пользу Ордена моего, чтобы избегнуть впредь упреков в каком либо упущении, а Вашего Императорского Вва ознаменованное великодушие, как лично на меня, так и на весь Орден мой, подает мне утешительную надежду, что Ваше Вво и вспомните нас в толь великой опасности, и премудростию Вашею изыщите изспастись нашему способы, зависящие от могущества Вашего, тем скорее, чем ближе мы к несчастию.
Поверяя с благоговением из освященных стопами Вашего Императорского Вва сие мое объяснение, предаю себя и Орден мой в высочайшую Вашу милость и пребуду со всегда глубочайшей преданностию
Вашего Императорского Величества Смиренный и послушнейший Фердинанд (Гросмейстер)»[49].
Павел I немедленно откликнулся и распорядился «способствовать деньгами помянутому Ордену для сохранения его древней собственности в Средиземном море, для ограждения его от нападения французов[50]. На подлиннике этого письма сделана помета карандашом: «Ответствовано Государем и послан Кутайсову с 200,000 ф<ранками> июня 14. 1798 г.»[51].
Но это было не единственное письмо, отправленное в Петербург. В Архиве Внешней Политики Российской Империи сохранились еще несколько подобных писем, одно было отправлено еще ранее, 20 марта, другое датировано 12 июня.
Можно только удивляться, но ни публикация в «Gazette de Francе», ни этот визит французских кораблей почему-то не заставил Фердинанда фон Гомпеша быть на страже. Но то, что к советам анонима прислушались во Франции, не подлежит никакому сомнению. Подготовка, как теперь известно, началась весьма активная. Погрузка была закончена 15 мая, а 19-го эскадра и огромный флот подняли паруса[52]. За событиями во Франции внимательно следил российский поверенный в делах в Генуе Аким Лизакевич. Уже 21 мая 1798 г. в своей реляции, отправленной в Петербург, он пишет: «Посол Сотен (посол Франции в Генуе. — В. З.) отправил две фелуки[53], одну в Тулон с письмами Бонапарте, а другую в Чивита Векия. Он получил из Тулона ведомость, что экспедиция, состоящая из 333 транспортных судов под оградою трех линейных кораблей и 14 фрегатов отправилась оттоль в Аячию дабы соединиться с дивизиею Гивита, коей часть находится в острове Магдалена, принадлежащем к Сардинии, куда прибудут еще 15 линейных кораблей с бомбардирскими судами, и брандерами, и поплывет прямо в Малту. Сотен не открывает, определена ли сия экспедиция овладеть Малтийским островом, или же должна идти далее»[54].
11 июня Лизакевич пишет, что ему стало известно о событии, происшедшем 28 мая. Оказывается, Бонапарт, проплывая мимо Палермо, сделал кратковременную остановку. Но на берег не сходил, а вызвал на свое судно вице-короля и передал ему письмо, в котором «препоручал ему дать знать своему государю, что Франция соблюдать с ним будет тесную и неразрывную дружбу», а также просил «благосклонно принимать все французские суда, кои принуждены будут, зайти в порты Сицилии и Неаполя», и что его «экспедиция пошла в Малту»[55].
Известно, что после оккупации Мальты французами были изъяты и переправлены в Париж многие документы, среди которых оказалось и решение Священного Совета от 1 июня о разрешении учредить в России Приорства для православных дворян. Но еще 12 июня 1798 г. находившийся на борту «Ориента» предатель Дубле, зная по своим каналам об этом решении, составил донесение генералу Бонапарту, в котором писал:
«Ничего из этого мы в Париже не упускаем из вида… и Директория почувствовала, что в обмен на выгоды, которые Орден рассчитывает получить, его отношение к России несколько смягчилось в сравнении с прежней, жесткой дисциплиной, что выразилось в принятии большого числа рыцарей-схизматиков, для которых Павел предложил создать семьдесят два командорства…»[56].
Наполеону эти документы были как нельзя кстати, и он поспешил отправить их в Париж. Во-первых, они явились оправдательными документами, доказывающими всей Европе необходимость захвата Мальты, а во-вторых, они как бы подтверждали существование тайного сговора Мальтийского ордена и России. Правда, позднее в своих мемуарах, Наполеон вынужден был признаться, что причиной для решения дальнейшей судьбы ордена в действительности явился тот факт, что он «отдался под покровительство императора Павла — врага Франции… Россия стремилась к господству над этим островом, имеющим столь большое значение в силу своего положения, удобства и безопасности его порта и мощи укреплений. Ища покровительства на Севере, Орден не принял во внимание и поставил под угрозу интересы держав Юга»[57].
Еще раньше эта же мысль была высказана Наполеоном в июне 1798 г. явившейся к нему делегации мальтийских рыцарей: «Все ваши объяснения не мешают мне думать, что Россия издавна имела виды на Мальту, и мы решили завладеть ею, чтобы предупредить осуществление этого плана»[58].
Однако приготовления Наполеона не оказались незамеченными. И даже маршал Мармон вынужден был признаться: «Слухи о наших планах относительно Мальты опередили нас, и гроссмейстер ордена поднял островные войска для защиты города. Они состояли из примерно шести тысяч солдат милиции, хорошо организованной, в униформе и с высоким боевым духом. Этих сил было бы достаточно и даже сверх того для достижения поставленной цели, если бы кто-то умел ими разумно воспользоваться…»