фельдмаршал Репнин с несколькими полками, а затем предполагал и сам лично, отправиться на театр предполагаемого «бунта». В действительности же нигде не оказалось вооруженных скопищ или насилий над дворянами, и лишь только в д. Брасове, Орловской губернии, Репнину пришлось, не ограничиваясь увещаниями, употребить силу; должно заметить, что Брасово принадлежало ближайшим родственникам: самого кн. Репнина и князей Куракиных, любимцев государя: быть может, что и этот единственный факт, «усмирения бунта» и здесь не вызывался крайней необходимостью. Вероятно, император убедился в истинном; характере крестьянского движения, потому что, почти одновременно с постановлением спокойствия среди крепостных, 10 февраля 1797 г. повелено было «дворовых людей и крестьян без земли не продавать с молотка или с подобного на сию продажу торга», а в самый разгар «усмирения», указом 3 января 1797 года, дворяне поставлены были на одну доску с своими крепостными лишением важнейшей из своих привилегий — свободы от, телесного наказания: «коль скоро дворянство снято, повелел, Павел, то привилегия до него не касается». В то же время губернаторам, по разным поводам, вменялось в обязанность следить за отношениями помещиков к крестьянам и о злоупотреблениях помещичьей властью доносить государю.
Будучи религиозным по чувствам, император желал возвысить значение в государстве и пастырей церкви. Смотря на духовенство как на служилое государству сословие, он начал награждать его орденами, чего прежде не было в обычае, а 22 декабря 1796 г. лица священного сана, наряду с дворянством и купечеством, освобождены были от телесных наказаний за уголовные преступления, «ибо чинимое им наказание, в виду самых тех прихожан, кои получали от них спасительные тайны, располагает народные мысли к презрению священного сана». Однако привилегия эта не распространялась на детей священнослужителей; мало того, всех тех из них, которые жили при отцах «праздно», повелено было обратить в военную службу, «по примеру древних левитов».
Гражданское управление подверглось такой же быстрой реформе, как и военная часть. По экономическим соображениям установлено было новое распределение губерний, уменьшавшее число их до 41, из которых 30 управлялись общими для всей империи законами, а 11 — «по особым по правам и привилегиям их основаниям», которым Павел оказывал сначала уважение. Чиновникам предписано было носить мундиры по губерниям и являться на службу к 6 часам утра, занимаясь скорейшим исправлением и решением всех дел, бывших в делопроизводстве. Для пополнения их состава знающими людьми учреждены были при сенате две школы для молодых дворян, не моложе 12 лет, которые должны были обучаться «сверх канцелярского делопроизводства прочим наукам, способствующим искусству в штатских должностях и приличным достоинству дворянина». Хаотическое состояние законодательства вызвало 16 декабря 1796 г. повеление давно бездействовавшей екатерининской комиссии для составления проекта нового уложения «собрать доныне изданные узаконения и извлечь из оных три законов российских книги: 1) уголовную, 2) гражданских и 3) казенных дел, показав в оных прямую черту закона, на которой судья утвердиться может»; самая комиссия переименована была в «комиссию для составления новых законов».
Кипучая деятельность императора, объясняемая долговременной молчаливой «критикой» царствовавшей его матери и бывшая плодом его кабинетных занятий в Гатчине, стремилась обнять в возможно короткое время все стороны государственной жизни, вводя повсюду новые порядки и установления. Каждая новая почта приносила в отдаленные уголки России новости, затрагивавшие интересы всех обывателей; особенное впечатление производили фельдъегеря, развозившие распоряжения, нового правительства и часто увозившие с собою в Петербург равных лиц, которые часто сами не знали, зачем призывается они в столицу: для награды ли, часто вовсе не соответствовавшей заслугам, или для столь же несоответственного взыскания. В конце царствования Екатерины редкий сановник не был причастен тем или другим злоупотреблениям, и даже удалившиеся от дел люди не могли чувствовать себя спокойными, слыша и видя, что новый государь вникает во все мелочи старого режима. Стараясь забыть старые обиды, Павел не мог воздержаться от гласного выражения своего негодования, когда вскрывались старые и новые грехи по управлению империей, — и вскоре немилости его подверглись почти все, даже прежде обласканные екатерининские дельцы, «не взирая на лица»: Зубовы, Орловы, статс-секретари Грибовский, Попов, граф Самойлов, даже сам граф Николай Иванович Салтыков, поспешивший удалиться от дел Чего же можно было ожидать другим менее чиновным людям? Наказание следовало за проступком быстро, часто не давая времени и возможности для оправдания и постигая поэтому даже вовсе не виновных. Между прочими, подвергся опале и Суворов, высланный в новгородскую свою деревню, за мелочные выходки свои против новых воинских уставов, представленные государю в виде попытки возмутить войска; не ушел от гнева царя и бывший наставник его митрополит Платон, по болезни не могший исполнить повеление его немедленно прибыть в Петербург. Даже приверженцам Павла характер его внушал опасения и в глубине души молили они Бога смягчить сердце царево… Одна масса простого народа, в несколько месяцев получившая большее облегчение в тягостной своей доле, чем за все царствование Екатерины, и солдаты, освободившиеся от гнета произвольной командирской власти и почувствовавшие себя на «государской службе», с надеждой смотрели на будущее: их мало трогали «господские» и «командирские» тревоги. Все сознавали однако, что государственный корабль идет по новому курсу, и все напряженно старались угадать его направление.
Внешняя политика императора Павла определилась в первые же дни его царствования. Войска, действовавшие на Кавказе против Персии под начальством гр. Валериана Зубова, были отозваны. Вместе с тем, извещая дружественные дворы о восшествии своем на престол, император объявил им о своем намерении, со всеми поддерживать добрый мир и согласие. «Россия», сказано было в циркулярной ноте канцлера, графа Остермана, «будучи в беспрерывной войне с 1756 года, есть поэтому единственная в свете держава, которая находилась 40 лет в несчастном положении истощать свое народонаселение. Человеколюбивое сердце императора Павла не могло отказать любезным его подданным в пренужном и желаемом ими отдохновении, после столь долго продолжавшихся изнурений. Однако же, хотя российское войско не будет действовать против Франции по вышеозначенной и необходимой причине, государь, не менее затем, как и покойная его родительница, остается в твердой связи со своими союзниками и чувствует нужду всевозможными мерами противиться неистовой французской республике, угрожающей всю Европу совершенным истреблением закона, прав, имущества и благонравия». Забывая старые свои симпатии к Пруссии, император Павел выражал намерение ни к ней, ни к Австрии, не показывать особливого пристрастия», а, напротив, «приличным почитаем», писал он, «руководствоваться в рассуждении их свойственным нам лично и политике нашей беспристрастием». В этом смысле даны были уверения Австрии, боявшейся не столько французской республики, сколько давней своей соперницы в Германии, Пруссии. Давний друг Павла Петровича, прусский король Фридрих Вильгельм II, спешил поздравить императора со вступлением на престол, отправив к нему графа Брюля с собственноручным дружественным письмом. «Я желал бы, — отвечал ему Павел, — иметь всегда возможность действовать по соглашению с вашим величеством. Скажу притом, что, будучи врагом модных философических систем, я полагал бы заодно с вами принять меры, чтобы воспрепятствовать дальнейшим потрясениям и переворотам, — только уже не теми средствами, которые возможны были в самом начале, а согласно настоящему положению дел, т. е. чрез водворение общего мира. Этим единственно способом можно восстановить равновесие». Когда же берлинский двор сообщил императору Павлу секретные пункты договора своего с Францией об уступке ей левого берега Рейна и о вознаграждении Пруссии, посредством секуляризации, духовными германскими владениями, то получил от него совет отказаться от всяких посягательств на целость германской империи. Для восстановления всеобщего мира в Европе Павел Петрович не отклонил даже попыток Франции завязать с ним сношение через посредство Пруссии. Всего более поражена была миролюбивыми решениями нового императора Англия. Русской эскадре, действовавшей совместно с английским флотом, повелено было немедленно возвратиться в Россию. Именно в это время возмущение матросов в английском флоте поставило Англию в крайне затруднительное положение: берега ее открыты были для враждебных действий голландского флота. Русский посол в Лондоне, граф С. Р. Воронцов, по усиленной просьбе английского правительства, согласился задержать русскую эскадру у берегов Англии на три недели, в течение которых бунт матросов был подавлен. Английский король благодарил императора Павла за спасение Англии в момент величайшей для нее опасности.
Последствия внезапной перемены внешней политики России со вступлением на престол императора Павла ясно доказали, каким влиянием пользовалась Россия в Западной Европе в конце царствования Екатерины. Устраняя себя от вмешательства в чужие дела и настойчиво преследуя выполнение исторических задач своей страны, Екатерина достигла того, что Россия получила преобладающее значение среди европейских держав и ее содействия заискивали одинаково и друзья, и недруги. Мирная политика Павла Петровича могла только укрепить это выгодное положение России, если бы в то же время он не счел нужным объявить себя защитником легитимности в Европе: в основание политической системы России положено было таким, образом новое, крайне шаткое и неопределенное начало, открывавшее возможность для европейских держав увлечь императора Павла на путь активного вмешательства в дела Европы. Вполне ясным выражением симпатий императора к жертвам нарушения начал легитимности явились, с самого начала, милости его к французским эмигрантам, и конвенция, заключенная им с мальтийским орденом!