Наиболее противоречащим духу монашеского ордена может показаться установление в России родовых командорств. Здесь мы, однако, имеем дело с распространенным элементарным заблуждением. Родовые командорства, они же — патрональные командорства или командорства по праву покровительства (jus patronatus), достаточно традиционны для Державного ордена и отнюдь не являются изобретением Павла. Командорства — отдельные орденские имения — существовали как наименьшие территориальные структуры Ордена. Командорами именовались орденские чиновники из числа обетных рыцарей (монахов), управляющие этими имениями от имени Ордена. Фактически командор получал имение в личное владение от Ордена при условии выплаты определенных сумм в госпитальерскую казну. Особенность родового командорства была в том, что преимущественное (хотя и не исключительное) право возглавлять его имели члены Ордена, происходящие из определенного рода.
Одной из общих проблем европейской аристократии на протяжении всей истории рыцарской цивилизации была проблема обеспечения младших отпрысков знатных семейств. Обычно им доставалась лишь малая доля родовых богатств, несообразная их родовитости. Для таких «младших братьев» вполне обычной была духовная (священническая, монашеская, монашеско-рыцарская) карьера; она подразумевала безбрачие и спасала знатные семейства от бесконечного ветвления и, как следствие, от рассеяния имущества. Не удивительно, что многие благородные семейства уступали Державному ордену часть своих земель при условии их обращения в родовые командорства. Этим они заранее обеспечивали успешное начало рыцарской карьеры своим младшим отпрыскам, буде таковые захотят вступить в Орден. Если же представители этих семейств не вступали в Орден, власти последнего имели полное право назначить любого из своих членов на любое из патрональных командорств.
Несмотря на это дополнительное условие, исключительный престиж службы в Ордене обеспечивал процветание институту родовых командорств.
Порой кавалер, вступающий в Орден, обращал свое собственное поместье в патроиальное командорство для своих однородней. В англо-баварском языке Державного ордена такой основатель родового командорства обычно получал разрешение вступать в брак. В силу этого в тексте конвенции 1797 года «родовые» командоры упоминаются отдельно от рыцарей, «которые учинили Ордену узаконенный обет». Разрешение, однако, касалось лишь основателей и не распространялось на преемников. Более того, в придачу к принесению обетов преемники должны были иметь определенный орденский стаж, отслужить установленный срок в орденском войске и выплатить взнос в казну Ордена; без соблюдения этих условий орденские власти просто не назначили бы претендента на командорство. Эту практику продолжил и Павел I.[44] Потомки рыцарей, обладавших в России родовыми командорствами, достаточно часто приписывали себе право на рыцарский статус и даже командорское достоинство, якобы перешедшее к ним по наследству[45]. Это только миф, не имеющий никакого основания в иоаннитском законодательстве времен Павла и основанный на простом незнании фактов, Тем не менее этот миф неоднократно использовался в ходе различных «иоаннитских» авантюр.
Совершенно иной характер имело уникальное в орденской истории пожалование наследственного достоинства почетных командоров графам Головкиным в 1799 году. Происходившие по женской линии от Альфонса дю Пюи, брата первого великого магистра Раймонда дю Пюи, Головкины удостоились от Павла I особенной магистерской милости.[46] В мае 1799 года пять членов рода были приняты в Орден не просто как «рыцари по праву», но как «рыцари по праву рождения» (т. е. происхождения); одновременно их уравняли в достоинстве с младшими сановниками Ордена через пожалование им почетных командорских званий. Орденский статус Головкиных — как в качестве действительных кавалеров Ордена, так и в качестве почетных командоров — был объявлен наследственным.[47] Однако выводить из «головкинского прецедента» существование наследственных командорств в России было бы грубой ошибкой. Командорское достоинство графов Головкиных было чисто титульным, не подкрепленным никакими орденскими имениями; в системе внутреннего устройства Ордена члены рода были только кавалерами по праву (за исключением тех, кто лично получал более высокое звание).[48] В любом случае положение Головкиных в Ордене было из ряда вон выходящим — об этом говорит и то, что они были первоначально вынесены в отдельный членский список, и то, что позднее (к 1803 году) они стали числиться «просто» кавалерами, без указания на командорское звание. Остается добавить, что род Головкиных прервался еще в XIX веке. Родовое прозвание Головкиных было передано по высочайшему повелению представителям княжеских родов Голицыных и Салтыковых; но это не сопровождалось ни передачей им графского титула, ни других «почестей» рода — российских или тем более орденских. Беспрецедентный орденский статус Головкиных — единственных обладателей потомственного (пусть лишь титульного) командорского достоинства в Ордене — отошел в прошлое.
Последним аргументом тех, кто приписывает Павлу I полную переделку Державного ордена, оказывается поглощение орденского государства Российской империей. Включение магистерского титула в императорский, издание совместных (императорско-магистерских) актов толкуются как симптомы полного смешения юрисдикций; Россия якобы поглотила орденский суверенитет так же, как и суверенитеты Грузии и Польши. Последнее сопоставление, приводимое таким блестящим историком, как бальи фра Кирилл князь Туманов[49], замечательно по своей неточности. Как известно, ни потеря Грузией автономии, ни поглощение Польши Россией не являлось делом рук Павла I. Апелляция к «духу российской политики вообще» едва ли целесообразна в контексте конкретно-исторического исследования.
Показательно, что и сам князь Туманов рассматривает поглощение Ордена российской монархией как нереализованную опасность, успешно преодоленную госпитальерами. Туманов не преувеличивает и интеграторский пафос Павла, свидетельствуя, что император не установил никаких административно-политических механизмов для удержания Ордена в «вечном» подчинении российской короне. Напротив, сформированный Павлом Священный совет (высший орган орденского управления), большинство в котором имели православные, эффективно содействовал в 1801–1803 годах соблюдению легитимного, строго традиционного порядка в Ордене.[50]
Духовно-рыцарская утопия императора Павла I разбилась о церковные проблемы еще при его жизни. Ей было отказано в папском признании. Регионалиетские интриги главы русских римо-католиков, архиепископа митрополита Могилевского Станислава Сестрженцевича лишь запутали отношения императора с католической иерархией, спровоцировав разрыв дипломатических отношений России с Ватиканом. Несомненно, православная экклезиология времен Павла допускала духовно-организационное сотрудничество конфессий не больше, нежели католическая. Только подчиненное положение православной церкви, установившееся в России после Петра I, избавило императора-магистра от мощного протеста российских иерархов.
Расширение роли кавалеров-мирян, кавалеров-некатоликов и другие реформы, которые Павел I осуществил в качестве главы Ордена, были, как мы видим, мерами последовательными и в целом не революционными. Их непосредственной целью было укоренение Ордена в России, а конечной целью — сохранение Державного ордена с его традициями и спецификой; сочетание парадоксальное, но логически объяснимое. Смерть Павла разделила орденский и российский престолы.
Ко времени своего воцарения Александр I был великим приором некатолического Российского приората и великим маршалом — одним из «высших чинов» — Ордена в целом. Новый российский император сохранил за собой эти посты, не предпринимая никаких попыток встать во главе всего Ордена. Манифестом 16 марта 1801 года Александр подтвердил пребывание госпитальеров под покровительством российской короны и принял звание протектора Ордена[51]. С этим актом связаны два чрезвычайно распространенных и прямо противоположных заблуждения.
Часть авторов полагает, что протекторский сан давал Александру право управлять Орденом. Характерна знаменитая ошибка графа И. Воронцова-Дашкова, спутавшего достоинства протектора и великого магистра. В действительности принятое Александром звание (как и аналогичное звание, принятое его отцом в 1797 году) обозначало не права, а почетные обязанности (долг поддержки, покровительства) по отношению к Ордену. В то же время, будучи государем, во владениях которого находились два Великих приората, Александр I имел определенные права надзора за этой (именно этой) частью Ордена. В частности, статьи XI и XII конвенции 1797 года вменяли российской короне в обязанность попечение о том, чтобы «исполнение Статутов и учреждений» было неукоснительно со стороны рыцарей (при этом подтверждалась свобода Ордена от императорской власти в установлении таковых «Статутов и учреждений»).
Эти права Александра (аналогичные правам других монархов, во владениях которых находились приораты госпитальеров) также могли быть определены как протекторские. Вообще же исторически термин «протектор Ордена» в разных ситуациях трактовался по-разному. Александр I не вполне корректно смешивал в своих указах и манифестах обязывающее почетное звание протектора Державного ордена (дарованное иоаннитами его отцу и самовольно принятое им самим) со своими правами протектора орденских структур в России. Между тем эти два протекторских статуса глубоко различны. Первый из них никоим образом не являлся наследственным. Второй был унаследован Александром I от отца вместе с готовностью соблюдать конвенцию 1797 года и условия пожалования 29 ноября 1798 года. Так или иначе, протекторские полномочия Александр делегировал поручику (местоблюстителю) великого магистра бальи графу Н. И. Салтыкову.