нилища музейных фондов пригородных дворцов-музеев г. Ленинграда в Павловский дворец-музей, где следы ее теряются.[192]
Если вопрос об увлечении Павла I масонской и мистической литературой требует дополнительных исследований, то глубокая религиозность императора вряд ли может быть поставлена под сомнение. Еще в 1776 году после смерти своей первой жены — великой княгини Натальи Алексеевны Павел писал своему бывшему законоучителю архиепископу Платону: «Увещание ваше продолжать хранить в непорочности сердце мне свое и призывать во всех делах моих помощь небесную принимаю с благодарностью и на сие скажу вам, что то, что подкрепляло меня в известные вам столь тяжкие для меня минуты, то всегда во всех путях моих служит светом, покровом и подкреплением. Сие на Бога упование отняв, истинно немного причин будем мы все иметь, для чего в свете жить».[193] В подтверждение приведем также эпизод из воспоминаний Н. А. Саблукова, во время своих дежурств в Гатчине нередко слышавшего «вздохи императора, когда он стоял на молитве». Саблуков писал: «Еще до настоящего времени (Записки были написаны незадолго до смерти Саблукова, а умер он в 1848 г. — В. С.) показывают места, на которых Павел имел обыкновение стоять на коленях, погруженный в молитву и часто обливаясь слезами. Паркет положительно протерт в этих местах».[194] Кроме того, сохранились выписки, сделанные великим князем при чтении Библии в 80-е гг.[195]
Знакомство с книжными вкусами Павла I показывает широту, разнообразие его интересов — энциклопедизм его знаний. Причем можно предположить, что эта широта интересов объяснялась не только веяниями времени: по всей видимости, Павел I, как глава государства считал своим долгом быть в курсе самых различных вопросов, чем объясняется наличие в библиотеке множества изданий справочного характера.
Наконец, коснемся еще одной библиотеки Павла I, находившейся в Зимнем дворце. Библиотека эта возникла еще в его детские годы, в дальнейшем постоянно пополняясь. К сожалению, она практически полностью погибла при пожаре Зимнего дворца в 1837 году.[196] Однако сохранилось несколько подробных каталогов этой библиотеки, что позволяет проанализировать ее состав.[197] Собрание насчитывало 1150 наименований книг в 1697 томах.
Характерно, что в этих каталогах встречаются практически все книги, упоминаемые Порошиным в его дневнике.
Анализ состава библиотеки подтверждает ранее сделанные выводы. Мы видим здесь литературу по самым различным отраслям знаний. При этом преобладают исторические сочинения, литература по военной тематике (особо отметим книги по мореплаванию — Павел I носил звание генерал-адмирала, высшее военно-морское звание в России XVIII–XIX вв.), книги по искусству.
Кроме того, подтверждается интерес Павла I к личности Петра I, о чем есть мемуарные свидетельства. В частности, в библиотеке имелось одно из наиболее известных сочинений о Петре — двенадцатитомный труд И. И. Голикова «Деяния Петра Великого, мудрого преобразователя России», а также восемнадцать томов «Дополнений к деяниям Петра Великого», Отметим еще интересное издание, вышедшее в 1800 году, — «Кабинет Петра Великого. Отделение первое, содержащее в себе подробное описание воскового Его Величества изображения, военной и гражданской одежды, собственноручных его изделий и всех достопамятных вещей лично великому монарху принадлежавших». Книга эта была издана по личному распоряжению Павла I за счет Кабинета его императорского величества. Отпечатана она была крупным для того времени тиражом в 1200 экземпляров, которые были отданы для распространения автору книги — унтер-библиотекарю Академии наук Беляеву.[198]
Интересен раздел юридической литературы. В библиотеке имелось «Истолкование английских законов» Уильямса Блэкстона, одного из крупнейших английских юристов XVIII века, труды которого были величайшим авторитетом во всех конституционных вопросах. «Словарь юридический или свод российских узаконений, времянных учреждений суда и расправы», вышедший в 1791–1792 гг. в пяти книгах, одного из самых плодовитых и разносторонних русских писателей XVIII века — Михаила Дмитриевича Чулкова. Кроме того, имелись издания на французском языке «Принципы публичного права» и «Публичное право». Видимо, справедливо один из приближенных Павла I — П. X. Обольянинов — заметил, что «Павел был много начитан, знал закон, как юрист, и при докладах вникал во все подробности и тонкости дела».[199]
В заключение необходимо коснуться еще одного вопроса. Как известно, 18 апреля 1800 года был опубликован указ Павла I сенату, в котором говорилось: «Так как через вывозимые из-за границы разные книги наносится разврат веры, гражданского закона и благонравия, то отныне, впредь до указа, повелеваем запретить впуск из-за границы всякого рода книг, на каком бы языке оные ни были, без изъятия, в государство наше, равномерно и музыку».[200]
Появление этого указа трактуется некоторыми исследователями как борьба с книгой вообще. Думаем, что такая трактовка неверна. Не с книгой Павел I пытался бороться, а с влиянием Французской революции, о чем прямо говорится в указе. Это было одной из главных задач его царствования, и при решении этой задачи он считал возможным действовать по принципу «цель оправдывает средства». Что же касается книгопечатания, то можно полностью согласиться с А. А. Зайцевой, которая, исследуя проблемы книгопечатания в России в конце XVIII века, пишет: «Если пристальнее взглянуть на многочисленные указы Павла I в области цензуры (за 4 года было издано 15 указов), то становится очевидным, что этот «цензурный потоп» не был направлен против книгопечатания как такового, хотя уже стало своеобразной традицией, исходя из общей оценки времени Павла, говорить и об упадке книгопечатания». Далее автор приводит данные книжной статистики, которые опровергают общепринятое мнение о том, что «к концу века резко и неуклонно снижается количество книжной продукции».[201]
Этот указ как раз показывает, что Павел I прекрасно понимал роль книги в жизни общества, ее влияние на настроение умов. В данном случае мы видим типичный пример того, как глобальная стратегическая цель заставляет государственного деятеля пренебрегать решением частных, тактических задач — в данном случае проблемами распространения иностранной книги.
С детских лет книга была органической частью духовного мира Павла I, и интерес к ней он сохранил до последних дней своей жизни (известно, что в последней резиденции императора — Михайловском замке — также была создана библиотека, о составе которой, к сожалению, мы ничего не знаем). Поэтому с уверенностью могут быть отвергнуты ходячие представления о Павле как о грубом, недалеком, полусумасшедшем солдафоне, думающем только о вахтпарадах и муштре,
Павел I серьезно готовился к своей будущей роли — Российского Самодержца. Он получил солидную теоретическую подготовку. Однако далеко не всякому человеку дано соединить теорию с практикой, Павлу I этого сделать не удалось. В этом его трагедия. В этом корни катастрофы 11 марта 1801 года.
Т. Н. ЖуковскаяРыцарские традиции в облике русского офицерства в первой четверти XIX века
В 1898 году Особое совещание по делам дворянского сословия отмечало: «Исторически сложившимся призванием нашего дворянства всегда было служение государству, причем, главным поприщем сего служения искони была служба военная».[202] Современный историк русского офицерства С. В. Волков справедливо считает, что офицеры как профессиональная группа стояли в социальном плане выше любой другой социальной группы в стране.[203]
Однако статус офицерства таковым был не всегда, а динамично менялся в зависимости от государственных потребностей, официальной идеологии, духовных запросов русского общества. Глубокое воздействие этических и идеологических нормативов военная служба испытала при Павле I. Традиция идеологического нормирования и романтизации всех сторон военного быта сохранилась и при его преемниках.
Военная служба связана с патриотизмом, чувством, восходящим, несомненно, к рыцарской ментальности, культу верности сюзерену. В Новое время в рамках национальных государств происходит отождествление в сознании служилого сословия Верховного Сюзерена, государства и Отечества. Русское дворянство к концу XVIII века прошло тот же духовный путь, однако его патриотическим чувствам недоставало внешнего оформления и облагораживающей идеологии.
Павел I попытался радикально изменить ситуацию, использовав идеологию и эстетику рыцарства. Прививка их производилась в неожиданных формах, таких как, например, принятие русских дворян в кавалеры Мальтийского ордена после того как император провозгласил себя его гроссмейстером.
Обращение Павла к рыцарскому идеологическому и этикетному арсеналу не было случайным. С одной стороны, это было вызвано потребностью найти дополнительные формы духовного обновления самодержавия, обожествления и утверждения незыблемости царской власти. Старые же, традиционные «скрепы» порядка — религия и церковь сильно пострадали в процессе начатой еще Петром I секуляризации. С другой стороны — апелляция к орденской организации иоаннитов (история с покровительством о. Мальта вызывалась дипломатическими интересами России — мы этот вопрос не рассматриваем) была глубоко созвучна личным идеалам и наклонностям Павла. Посланник Мальтийского ордена в Петербурге граф Литта в декабре 1796 г. замечал о Павле, что «личные качества его суть набожность, вера и великая любовь к правосудию, оказываемому им всем и весьма ускоренным образом… Характер его обнаруживает большой задаток возвышенных чувств и благородства и восхищения всем тем, что проистекает из начала древнего и благородного рыцарства. Мальтийский орден, служащий образцом и примером самим своим учреждением и образом действий — для него предмет уважения и любви».