[204] «Известную справедливость и рыцарство» подчеркивает в Павле шведский посланник Армфельд.[205] А. И. Герцен иронически назвал Павла I «коронованным Дон-Кихотом»,[206] но заметим без всякой иронии, что «донкихотство» это было искренним и подчеркнуто контрастировало с «распущенностью» правления Екатерины II. Органичной стороной «донкихотства» было предпочтение военной службы перед другими занятиями в качестве единственно достойного назначения человека и дворянина. Этот укорененный в душе Павла «марсианизм» совершенно несправедливо было бы сводить к «фрунтомании». Черта эта была унаследована и его сыновьями.
Увеличение роли армии при Павле и его преемниках было продиктовано изменившимися функциями военной силы государства и ее усложнившимися задачами. Изменение общественного значения армии влияло на перемены в военной атрибутике — по линии все большей европеизации и усовершенствования вооружения, управления армией, военного костюма. Расходы только на перемену формы при Павле превысили 30 млн. руб. При Александре форма усовершенствовалась еще дважды. Этикетное и культурное значение формы и ее, если так можно выразиться, «поэтика» при этом возрастала. Мундир превращался в сложную опознавательную систему, выражал личное начало службы, по нему можно было судить не только о названии полка, но о звании, должности, обеспеченности, вкусах и даже характере его носившего. Система орденов и отличий, приложенная к мундиру, говорила о том, как этот дворянин относится к службе государю, и как государь в свою очередь относится к нему. Отношения между рыцарем и «сюзереном» в их российском варианте конца XVIII века были вполне «овеществлены».
И все-таки решающим мотивом для обращения Павла к орденской организации и символике было желание противопоставить ненавистной ему Французской революции «твердые начала» монархии, облагороженные романтизмом в духе Средневековья, и создать реальную силу из союзных европейских дворов и рассеянной по Европе европейской аристократии для «крестового похода» против новых «неверных». Атрибутика же древнейшего из европейских орденов, основанного в XI веке для защиты «христовой веры», как нельзя более соответствовала желанию императора.
Совершенно определенно задачи новой организации в России сформулировал автор «заказанной» Павлом трехтомной «Истории Ордена Св. Иоанна Иерусалимского» А. Ф. Лабзин. «Предмет рыцарей, — заявил он в предисловии, — был противоборствовать злу… но когда зло восходило до толь высокой степени как в наши времена? Какой народ, по справедливости, более мог быть почтен неверным, как не та мятежная нация, которая… восстала противу всякой веры, восстала противу всех законов, противу всех общественных связей; по кружению умов в разное время повелевала быть и не быть Богу» (речь — о культе Разума, Верховного божества, введенном Робеспьером. — Т. Ж.). Следовательно, заключает автор, война нового Ахиллеса (Павла I) с мятежной Францией «достойна добродетели древних рыцарей».[207]
Желая объединить монархические принципы с «рыцарским духом», Павел обменялся с Людовиком XVIII старейшими государственными орденами, послав ему и его приближенным орден Андрея Первозванного, а затем большие кресты мальтийского ордена и испросив для себя и сыновей старейшие ордена Франции — орден Св. Лазаря и орден Св. Духа.[208]
Рыцарские жесты русского императора произвели неоднозначное впечатление в Европе. Посланный от Прусского приорства в Петербург аббат Жоржель заметил, что по мнению многих европейцев, принятие Павлом звания гроссмейстера было ниже достоинства монарха, По выражению Жоржеля, «Павел думал, что звание великого магистра… ставило под власть русского императора цвет европейской знати и давало ему поэтому громадное влияние на политические дела…» Чего, как кажется Жоржелю, русские императоры всегда добивались.[209]
Правота аббата отчасти подтверждается массовым пожалованием новым магистром в командоры и кавалеры Мальтийского ордена эмигрантов и иностранцев, как состоящих на русской службе, так и просто нашедших политическое убежище в России. Иностранцев в списках мальтийских кавалеров оказалось едва ли не больше, чем русских. Среди имен, включенных в состав «великого приорства российско-католического» — принц Конде, гр. д'Авари, гр. де Лашатр, барон де Ларошфуко, виконт де Клермон, гр. де Сен-При, гр. Шуазель, дю Пэн, Гогенцоллерны, Вюртембергские, Мекленбургские, германский посол гр. Кобенцль, английский посланник Витворт, а также польская знать — Сапеги, Понятовские, Чарторыйские, Радзивиллы.
Подчиненной задачей Павла было, конечно, сохранение российского влияния в Средиземноморье в случае, если остров Мальта, захваченный Наполеоном, будет снова возвращен Ордену, а пока что, как выразился Жоржель, «государь… спасал от крушения рыцарскую корпорацию».[210] Собственные подданные имели о целях Павла смутное представление. Некоторым даже казалось, что Орден обосновывается в России, с тем чтобы здесь исполнить свое назначение «просвещения и воспитания» (госпитальеры со времен крестовых походов действительно приобрели репутацию всемирных «благотворителей»), что будет даже основана сеть учебных заведений, где в духе замкнутых корпораций под присмотром вывезенных с Мальты рыцарей будут воспитываться офицеры и дипломаты.[211]
И все же история Мальтийского ордена в России много богаче неудачных попыток использовать его для дискредитации и подавления революции во Франции. Продолжением ее стало самостоятельное бытование рыцарских традиций в среде русского офицерства после «расставания» с орденской символикой и организацией при Александре I.
Орденская организация в России, утверждавшаяся в 1797–1799 «на вечные времена», почти не претерпела изменений, хотя именно в связи с этим пришлось реформировать прежнее управление Капитула императорских орденов,
В двух учрежденных приорствах — католическом и российском основывалось сначала 20, а затем еще несколько десятков новых командорств с различным доходом — от 1 до 6 тысяч рублей ежегодно.[212] В каждом приорстве сохранялась традиционная для Ордена лестница должностей: канцлер, адмирал, фельдмаршал, казначей, герольды, шталмейстеры, церемониймейстеры, секретари, капелланы, «действительные» и «почетные» кавалеры и т. д. Но при этом Павел настойчиво старался связать орденскую организацию с военной службой. 15 февраля 1799 года были утверждены «Правила для принятия дворянства Российской империи в орден Св. Иоанна Иерусалимского». Несмотря на то, что право вступления в Орден гарантировалось «всякому дворянину» (§ 1), целью принятия признавалось все же — «доставление ордену защитников и воинов» (§ 5). Параграф 7-й «Правил» гласил, что Орден «как есть только военный и дворянский» требует от вступающих доказанного документами 150-летнего дворянства и налагает, кроме обычных для мальтийских уставов обязательств, обязательство «прослужить в воинской е. и. в. службе не менее 2-х лет для получения командорской степени»,[213] Право пожалования в «почетные» кавалеры Павел оставил не за капитулом Ордена, а за собой — для отличившихся в военной службе, даже если они не могли подтвердить дворянского происхождения рода.[214] Этой категории кавалеров разрешалось носить малый крест в петлице («крест благочестия и милости»), но «не употреблять без особого дозволения императора мундира российского приорства».[215]
Не претерпел изменений в русских приорствах и знак Ордена. Это был все тот же носимый на черной ленте мальтийский крест белой эмали под короной. Лилии в углах, арматура, бант (металлический) и другие подробности уточняли степени и чины награжденных, К знаку этому добавлялся матерчатый нашивной крестик.[216]
Связывая орденскую организацию с военной, Павел одним из первых подал пример учреждения «подчиненного» знака Ордена, учредив солдатские «донаты» Мальтийского ордена (вместе с «донатами» введенного им ордена Св. Анны).[217] Мотивировка введения «донатов» та же — «приучение» недворян к высокой чести защиты Отечества и службы государю. Это очевидный знак если не демократизации, то популяризации службы. Донаты имели вид медных мальтийских крестиков, на трех концах которых, кроме верхнего, нанесена была белая финифть, а верхний конец оставался незмалированным.[218] 10 октября 1800 года капитулу орденов было повелено — «выдавать донаты Ордена св. Иоанна Иерусалимского всем нижним чинам российской армии за 20-летнюю беспорочную службу взамен знака отличия ордена Св. Анны, для этого установленного».[219] Это распоряжение оказалось последним распоряжением Павла по делам Ордена в России.
Мы видим, что орден св. Иоанна Иерусалимского, и особенно его донат, выдавался преимущественно за военные заслуги. В связи с этим прекратилось даже награждение традиционными военными российскими орденами — Св. Георгия и Св. Владимира, восстановленными в своих «правах» уже при Александре I.[220]
Военно-идеологическое значение раздачи орденов таким образом Павел поставил впереди всякого другого. Правда, от этого правила он же по временам и отступал. Так, с самого начала был установлен знак отличия для особ женского пола двух степеней: Большого креста и Малого креста. Первая степень носилась на черной ленте через левое плечо, а вторая — на левой стороне груди. Однако стоит взглянуть на списки принятых в Орден в 1797–1799 гг., чтобы убедиться, что это отступление было сделано Павлом исключительно для женщин из императорской фамилии. Мария Федоровна и Елизавета Алексеевна получили Большие кресты еще до превращения Павла в гроссмейстера — от его предшественника — Гомпеша.