Василиса резко вскинула голову, в её глазах мелькнула тревога, быстро сменившаяся пониманием.
— Десять часов муштры? — она фыркнула, скрестив руки на груди. — Бедные дети.
Полина прикрыла рот рукой, пытаясь скрыть улыбку, но её выдали смеющиеся глаза.
— О боги, представляю эту картину, — она изобразила строгого командира, выпрямив спину и расправив плечи. — Маленький Миша Кузнецов, которому едва шесть лет, марширует с деревянным ружьём наперевес. Нет уж, воевода, мы как-нибудь сами договоримся.
Девушки переглянулись, и в этот момент между ними словно проскочила искра взаимопонимания. Василиса протянула руку:
— Завтра с утра сядем и распишем каждый час. Полагаю, наши подходы действительно могут дополнять друг друга.
— С большим удовольствием, — Полина ответила крепким рукопожатием, которое было удивительно решительным для аристократки. — Только представь, какими разносторонними вырастут наши ученики.
Управлять боевой дружиной оказалось проще, чем решать конфликты между двумя умными, но упрямыми женщинами. Хотя, если вдуматься, в этом столкновении проявились лучшие качества обеих: стремление Василисы дать детям практические, полезные знания и желание Полины расширить их кругозор. Если они смогут работать вместе, ученики Угрюмихи получат образование лучше, чем во многих крупных городах.
Когда я уже направился к выходу, Ольховская окликнула меня:
— Прохор… нам нужно поговорить.
Глава 4
Я обернулся на пороге, удивлённый серьёзностью в голосе Василисы.
— Что именно ты хочешь обсудить? — спросил я.
— Не здесь, — она покачала головой, бросив взгляд на Полину, которая с любопытством наблюдала за нами. — Я хотела бы поговорить наедине.
Мы покинули школу, направляясь в сторону моего дома. Полина осталась стоять в дверях, недоумённо следя за нашим уходом. Пока мы шли по деревенской улице, я размышлял о внезапной серьёзности Ольховской — обычно склонной к подшучиванию и лёгкому тону.
— Это связано с тем, что ты собиралась сказать мне тогда, до появления Полины? — спросил я, вспоминая момент после ритуала.
Василиса чуть замедлила шаг, нервно поправляя выбившуюся прядь волос.
— Да, именно с этим, — кивнула она. — Я должна была рассказать тебе раньше.
На заднем дворе дома воеводы было тихо и безлюдно. Послеполуденное солнце бросало длинные тени от изгороди, а с огорода доносился запах свежевскопанной земли — что-то посадили нанятые Захаром хозяйки. Василиса остановилась у самой дальней скамьи, под старой яблоней, и обвела взглядом пространство, словно проверяя, нет ли поблизости любопытных ушей.
— Можешь поставить то заклинание, блокирующее шум? — попросила она, понизив голос. — То, что я скажу, не должен услышать никто другой.
Я удивлённо поднял бровь, но выполнил просьбу. Использовав часть своего магического резерва, я создал вокруг нас невидимый барьер Сферы тишины, через который не проникнет ни единый звук. Окружившее нас абсолютное безмолвие подтвердило, что заклинание сработало.
— Никто нас не услышит, — подтвердил я. — О чём таком секретном ты хочешь поговорить?
Василиса глубоко вздохнула, набираясь решимости, и подняла на меня взгляд, в котором читалась смесь тревоги и облегчения.
— Я лгала тебе. С самого начала, — начала она. — Я не простолюдинка. Не Василиса Ольховская. Я аристократка.
Я невольно усмехнулся.
— Знаешь, я догадался об этом в первые же минуты нашего знакомства. Притворщица из тебя так себе, — мои губы сами по себе расползлись в улыбке. — Тебя выдавали манеры, речь, даже походка. Простолюдинка так не держится.
Собеседница слегка прикусила губу.
— А догадался ли ты, что мой отец — Дмитрий Голицын, князь Московский? — спросила она тихо. — Ольховская — фамилия моей фрейлины.
Я аж крякнул от удивления. Одно дело подозревать благородное происхождение, и совсем другое — узнать, что перед тобой наследница одного из самых могущественных княжеских родов Содружества.
— Нет, этого я предположить не мог, — признался я, оценивая масштаб новой информации.
— Но Василиса — это твоё настоящее имя?
— Да.
— Что заставило княжну Голицыну скрываться в глуши, выдавая себя за простую магессу?
Геомантка опустилась на скамью, разгладив складки на своём практичном платье — слишком простом для дочери правителя Московского Бастиона.
— После того как матушка умерла, всё изменилось. Отец вскоре женился на Елене Строгановой. Новая княгиня, — её голос стал тише, с первого дня принялась стирать любые напоминания о своей предшественнице. Переставила мебель, сменила гобелены, уволила преданных матери слуг… И меня она воспринимает как живой упрёк — девочку с глазами первой жены, с её манерой речи, с её улыбкой. Едва обосновавшись в княжеских покоях, она забеременела и родила сына, чтобы престол обязательно отошёл её сыну. А ещё это полностью переключило внимание отца на нового наследника…
Девушка вдруг улыбнулась с неожиданной теплотой:
— Наверное мне положено ненавидеть своего младшего брата как соперника за трон. В конце концов, с его рождением я окончательно потеряла шансы на правление, — она покачала головой, словно отгоняя чужие ожидания. — Но Мирон не виноват в интригах взрослых. Ему сейчас четыре, и он удивительно светлый ребёнок. Постоянно дарит мне свои глиняные фигурки и рисунки, называет меня Лисой и просит рассказывать о камнях и минералах.
Я невольно улыбнулся, вспоминая своих братьев. Трувор — рассудительный, вдумчивый, всегда с книгой или магическим жезлом в руках. Именно он открыл метод двойной спирали, которым я пользуюсь до сих пор. И Синеус — младший, непоседливый, с неиссякаемым источником энергии и идей, порой абсурдных, но часто гениальных. А ещё бешеный рубака, практически берсерк, первым врывающийся в битву и последним уходящий из неё.
Наш отец, ярл, относился к нам троим по-разному: Трувора уважал за ум, меня — за лидерские качества, а младшего — за отвагу, граничащую с безумием. И всё же любил он нас одинаково, никогда не стравливая и не выделяя фаворита. «Вы — братья по крови и духу, — говорил он, — а значит, сильнее любого врага, пока остаётесь едины». Если бы только так оставалось всегда…
— С отцом всё гораздо сложнее, — продолжила Василиса после короткой паузы, наблюдая за пролетавшим мимо листочком. — Он любит меня, в этом я не сомневаюсь, но его представления о любви… своеобразны. Я всегда останусь неразумным ребёнком в его глазах, которого нужно оберегать, а точнее — контролировать. Для него любить — значит планировать мою жизнь до мельчайших деталей: с кем я должна дружить, за кого выйти замуж, какими искусствами увлекаться, — она стиснула руки в кулаки. — Когда проявился мой дар геоманта-рудознатца, он был крайне разочарован… Не потому, что это плохой дар — объективно, он ценный и редкий. Но потому, что он… неизящный. Неподходящий для княжеской дочери.
Она выпрямила спину, приподняла подбородок и произнесла низким, командным голосом, подражая суровому отцовскому тону:
— «Мне докладывают, что ты часами просиживаешь в каменоломнях, наблюдая за работой мастеров! Что ты проводишь время в лаборатории алхимика, изучая состав руд! Что ты возвращаешься в свои покои с грязью под ногтями! Ты позоришь нашу фамилию своими увлечениями!»
Она горько рассмеялась, обхватив себя руками, словно защищаясь от невидимой угрозы.
— Он так и не понял, что для меня это не увлечение и не каприз. Это часть меня, моя сущность. Я чувствую камень, чувствую металл в земле, как другие чувствуют тепло огня или прохладу воды. Он хотел, чтобы я стала придворной дамой, чьи таланты ограничиваются вышивкой, танцами и игрой на клавесине. А я… я просто хотела быть собой.
— Поэтому ты сбежала, — кивнул я.
— Да. Я должна была возвращаться из Смоленской академии в Московский Бастион, но смогла сбежать в пути от своей охраны. Направлялась в Покров — там живёт мой друг по академии, Алексей, который отчислился в прошлом году. Я хотела попросить его о помощи, затаиться, пока активные поиски не утихнут, а потом, через пару месяцев, сесть на конвой, идущий в сторону Уральскограда.
— Зачем туда? — удивился я.
— Там шахты Демидовых. Лучшее место для геоманта. Я думала устроиться туда, набить руку, стать настоящим специалистом, — её глаза загорелись, когда она говорила о своих планах.
— Что же пошло не так?
Василиса помрачнела, поджав губы.
— По пути случайно подслушала разговор одного из попутчиков по магофону. Из него стало ясно, что этот человек — шпион, который направляется в Сергиев Посад, чтобы внедриться в княжескую канцелярию под видом приглашённого мага-специалиста. А от реального прототипа он избавился.
Я подался вперёд, внезапно сосредоточившись.
— Ты уверена в этом?
— Абсолютно, — кивнула она. — Он обсуждал детали операции, сроки, код для связи. Полагаю, что за отправкой шпиона стоит князь Владимирский. Их княжества и раньше воевали, а в последнее время слухи о реваншистских настроениях Веретинского только усилились.
— В чём же причина их конфликта? Борьба за земли?
Собеседница с удивлением посмотрела на меня.
— Ты же сам из Владимира, Прохор?.. Веретинский обвинял Оболенского в гибели своего сына. Будто в провале экспедиции замешан князь Сергиева Посада.
— Понятно. В общем, тебя заметили, — догадался я. — Вот почему ты оказалась в том лесу…
— К несчастью, да. Меня схватили, связали по рукам и ногам, оттащили подальше от дороги и бросили умирать от лап Бездушных, — её голос дрогнул. — Так что вся история о том, что я отошла собрать растения, пока наша машина сломалась… чистая выдумка.
Я молчал, переваривая информацию. Шпион в Сергиевом Посаде мог стать полезным рычагом для меня — если я передам эти сведения князю Оболенскому, мог бы рассчитывать на его благодарность, укрепив наши отношения. С другой стороны, раскрытие этой информации могло опасно втянуть меня в политические игры, к которым я пока не был готов.