о выживают — они ЖИВУТ полной жизнью! И всё благодаря одному человеку с пронзительным взглядом и железной волей. В отличие от городских красавчиков, которые только и умеют, что комплименты отвешивать да шампанское заказывать на родительские деньги, Прохор Платонов строит безопасный мир для своих людей. Он НЕ БОИТСЯ быть сильным, НЕ СТЕСНЯЕТСЯ защищать слабых, и — что меня совершенно покорило — уважает женщин настолько, что доверяет им оружие и право выбора! Когда я увидела это потрясающее место, я поняла: именно таких героев не хватает нашему времени! Кстати, девочки, он ещё и НЕ ЖЕНАТ! 💘'
Далее шло красочное описание её стычки с разъярённым петухом и спасения кузнецом Фролом, интервью с родителями алхимика Зарецкого, впечатления от тренировки с «Валькириями» и эмоциональный рассказ итальянского доктора. Всё это перемежалось фотографиями с безупречно подобранными фильтрами.
Я почувствовал, как щёки начинают гореть. Этот слащавый текст был полной противоположностью моему характеру, и тем не менее, он мог сработать — девицы из высшего общества наверняка будут обсуждать «таинственного воеводу» на своих чаепитиях. А положительное внимание аристократии могло сыграть на руку в получении статуса Марки.
Статья Дарьи Самойловой была наиболее сбалансированной. «Правда об Угрюме: развенчание мифов» — гласил заголовок. Профессиональная журналистка методично опровергала все обвинения, выдвинутые против Угрюма.
«Никаких следов рабского труда, секс-культа или, тем более, людоедства обнаружено не было. Напротив, все жители имеют собственные дома, земельные наделы и свободу передвижения. Три старосты соседних деревень подтвердили, что объединение с Угрюмом было добровольным решением, принятым на общих собраниях».
Она привела экономические расчёты, показывая, что уровень жизни в Угрюме стал значительно выше среднего по Пограничью. Описала систему торговых связей, образовательную программу школы и медицинское обслуживание под руководством венецианского доктора.
«Неудивительно, что с такими условиями Угрюмиха стала магнитом для жителей окрестных деревень. Вопрос в том, почему княжества не смогли обеспечить такой же уровень жизни и безопасности в Пограничье, учитывая имеющиеся у них ресурсы?»
Когда я закончил читать и поднял на Полину взгляд, она произнесла:
— Впечатляет, не правд ли? Особенно от Листьева, который обычно не упускает случая пнуть аристократов.
— Мне кажется, я недооценил эту цветастую компанию, — я не мог сдержать улыбку. — Думаю, эти публикации решат проблему с набором людей. Желающих присоединиться теперь будет больше, чем мы сможем принять.
— А князья? Разве они не воспримут это как вызов?
Я покачал головой:
— Возможно, но прямо сейчас им будет не до нас. Веретинский занят внутренними проблемами после истории с Сабуровым и подготовкой к Гону. Терехов погряз в скандале с нелегальными лабораториями. Оболенский от нас далеко и даже лучше, если станет воспринимать всерьёз, не как просителя, а как союзника.
— Надеюсь… — надула губки Белозёрова. — А материалы о Гоне, — она кивнула на стопку документов, — нашёл что-нибудь полезное?
— Поиск запутывает больше, чем проясняет, — я потёр переносицу. — Появляются странные разведчики перед основной волной, некоторые поселения волна обходит стороной без объяснимых причин, а у людей, переживших близкий контакт с Бездушными, развивается способность предчувствовать приближение следующего Гона.
— Что будешь делать дальше?
Я взглянул на бумаги, разложенные на столе:
— Продолжу свои изыскания.
Я поднялся из-за стола, ощущая приятную усталость. День оказался продуктивнее, чем я ожидал. Публикации создали благоприятный образ Угрюма, а исследование Гона, хоть и запутанное, дало несколько интересных направлений для дальнейшего поиска.
В последующие дни я погрузился в изучение архивных материалов. Чем больше я читал, тем сильнее удивлялся различиям между Гоном в моём прошлом мире и здесь. Информация была фрагментарной, противоречивой и зачастую сбивала с толку.
— Ещё один отчёт о «разведчиках», — я протянул Полине пожелтевший лист из папки военного госпиталя. — Третий случай упоминания о них из разных источников.
Полина пробежала глазами документ, хмуря брови:
— Выходит, перед основной волной действительно появляются одиночные наблюдатели? Не слишком ли это… организованно для бездушных тварей?
— Именно этот вопрос меня и тревожит, — я потёр виски. — А ещё эти сведения о деревнях, которые Гон обходит стороной. Никакой закономерности. Ни размер поселения, ни ландшафт, ни система укреплений.
— Может, дело в людях? — предположила Полина. — Или в чём-то, что они делают?
Я вспомнил рассказ Корнеева о людях с особой чувствительностью к приближению Гона.
— Нужно найти таких людей. Опросить их. Выяснить, что именно они чувствуют перед Гоном.
Через несколько дней разрешилась ситуация с Большелапоффым, и его магазин перешёл в моё владение вместе со складом, забитым никому не нужным Сумеречником. Я стоял посреди пустого торгового зала, размышляя о дальнейших планах.
— Здесь будет специализированный магазин по скупке и продаже Реликтов, — сказал я Полине, которая разглядывала полки. — А представительство сосредоточится на артефактах, зельях и работе с переселенцами.
— А кто будет управлять новым магазином? — спросила она.
— Пока не решил. Нужен человек с опытом торговли, но при этом порядочный, — я задумчиво постучал пальцами по прилавку. — Возможно, кто-то из новых переселенцев. Будем искать.
Публикации Листьева, Веденеевой и Самойловой произвели эффект разорвавшейся бомбы. В Пульсе обсуждали Угрюмиху, аристократки всех возрастов обменивались мнениями о «таинственном воеводе», а простолюдины восхищались возможностями нового острога. Потоки желающих переселиться немедленно увеличились в несколько раз.
Связавшись со Святославом, я узнал, что боярин Елецкий, глава «Фонда Добродетели», просто в ярости от провала своей информационной атаки. По словам моего кузена, Елецкий устроил истерику в своём кабинете, даже разбил антикварную вазу о стену. Воспроизведение позитивного образа Угрюма в медиа грозило обрушить всю схему эксплуатации должников в его «лечебных усадьбах».
— Он что-то планирует, — предупредил Святослав через магофон. — Будь осторожен.
Следующий удар со стороны врага не заставил себя долго ждать.
На следующее утро у нашего представительства собралась толпа. Половина из них — потенциальные переселенцы, желающие попасть в Угрюм. Но среди них затесалась и другая группа — около пятнадцати человек с самодельными плакатами: «Нет рабовладению в Пограничье!», «Платонов — обманщик!», «Не верьте продажным блогерам!»
Федот, дежуривший у входа, вошёл в кабинет с обеспокоенным лицом:
— Прохор Игнатьевич, там люди шумят. Говорят гадости про Угрюм. Может, разогнать их? Парочке отвешаю тумаков, и остальные разбегутся…
Гаврила, стоявший у окна, обернулся:
— Я могу позвать Михаила и Евсея. Вчетвером мы быстро наведём порядок.
Я подошёл к окну и внимательно рассмотрел пикетчиков. Они держались неуверенно, выкрикивали лозунги без энтузиазма, а выражения лиц не соответствовали гневным словам. В стороне, на противоположной стороне улицы, я заметил нескольких человек с магофонами, готовых заснять любое насилие. План противника был весьма прозрачен, спровоцировать нас на необдуманные действия, заснять и замарать нашу репутацию, вновь качнув чашу весов публичного мнения в обратную сторону.
— Не трогайте их, — ухмыльнувшись, сказал я. — Смотрите, как они одеты. Поношенная одежда, обувь видавшая виды. Им заплатили за эту акцию. Они не противники, а просто наёмники без идеологии.
— Но они мешают людям подходить к представительству, — возразил Гаврила.
— Сейчас мы это исправим, — улыбнулся я. — Но не силой. Анна Павловна! — позвал я секретаршу.
Листратова вошла с блокнотом наготове:
— Да, Прохор Игнатьевич?
— Сходите, пожалуйста, в кондитерскую на углу. Закажите две корзины свежих булочек и большой чайник горячего чая. Мы угостим наших «протестующих».
— Простите? — Анна неуверенно переспросила, думая, что ослышалась.
— Вы правильно поняли, — кивнул я. — Булочки и чай. И скажите Михаилу, чтобы помог вам принести всё это. Федот, Гаврила, вы тоже поможете с разноской.
Полина наблюдала за моими действиями с удивлением:
— Что ты задумал?
— Просто хочу поговорить с ними на языке, которого они не ожидают, — я подмигнул ей. — Враг ждёт, что мы ответим угрозами и насилием, но контрудар будет асимметричным.
Через двадцать минут мы вышли на крыльцо. Я — впереди, за мной спецназовцы с подносами булочек и Анна Павловна с чайником и стопкой бумажных стаканчиков. Пикетчики замерли, растерявшись от такой картины.
— Доброе утро, славные жители Сергиева Посада! — поприветствовал я их. — Погода сегодня прохладная, а вы уже давно стоите. Подкрепитесь горячим чаем и свежей выпечкой.
Спецназовцы начали обходить оцепеневших протестующих с подносами. Репортёры на другой стороне улицы выглядели сбитыми с толку — такой поворот событий не входил в их планы.
Я подошёл к мужчине средних лет, который держал особенно оскорбительный плакат. Он выглядел растерянным, не зная, брать угощение или нет.
— Тяжёлая работа, правда? — я протянул ему стаканчик с чаем. — Стоять на холоде, выкрикивать эти глупости. И сколько вам заплатили? Двадцать копеек? Тридцать?
Мужчина опустил глаза, не отвечая, но его молчание было достаточно красноречивым.
— Понимаю и не осуждаю, — кивнул я. — Тяжёлые времена, нужно кормить семью. Но есть ведь и более достойные способы заработка, не так ли?
Я продолжал говорить погромче, чтобы слышал не только он:
— В Угрюме платят честно за честный труд. И никто не заставляет людей стоять на морозе с дурацкими плакатами.
— Да вы… вы же из этой… как её… Угрюмихи, — пробормотал мужчина. — Вы должны нас прогонять, а не чаем поить.