Собеседник слушал, и с каждым моим словом его глаза расширялись всё больше. Он поставил рюмку на стол и подался вперёд, словно боялся пропустить хоть слово. На его лице отражалась целая буря эмоций — от недоверия и опаски до восхищения и надежды.
— А ведь верно, мать-перемать! — выдохнул он. — Давно пора кому-то показать этим холёным павлинам, как надо дела делать! А про этих, как ты говоришь… вассалов и сюзеренов… хрен с ними, с французскими словечками, по-простому я тебе так скажу: рано или поздно настоящим воякам действительно придётся выбивать пыль из этих надушенных вельмож!
Дождавшись, пока он слегка успокоится, я продолжил:
— Вторая, можешь считать это моей причудой, — я криво улыбнулся, — но я не оставляю своих. Никогда. Я знаю, каково это, когда гибнут твои соратники. Знаю, каково это — стоять одному против превосходящих сил противника. Больше я не допущу, чтобы это происходило — ни с моими людьми, ни с теми, кто готов сражаться рядом с нами.
Конечно, я не стал озвучивать третью, самую прагматичную причину — расширить сферу влияния Угрюма, получить под контроль, или, по крайней мере, под присмотр новые территории.
Всё большое начинается с малого. Каждая защищённая деревня, каждый преданный соратник, каждый обученный боец — это не просто тактическое преимущество, но и кирпичик в фундаменте того, что со временем может стать настоящей основной безопасности для всего региона.
Размещая своих людей в деревнях Ракитина, я, безусловно, получаю дополнительные глаза и уши, раннюю систему оповещения о приближающейся опасности. И да, это даёт определённый контроль над ситуацией. Ценой большой крови в прошлой жизни я усвоил урок, что даже самые верные могут поколебаться под давлением обстоятельств, жадности, страха или зависти. Мне доводилось терять людей из-за слепого доверия тем, кто истово клялся в верности. Теперь я знаю: доверяй, но проверяй. Не из жестокости, а из ответственности перед теми, кто полагается на мою защиту.
Молодой воевода долго молчал, обдумывая моё предложение. Я не торопил, давая ему время всё взвесить. Он сидел, уставившись в одну точку, будто видел там что-то своё. Когда он наконец заговорил, голос его был тихим, почти шепчущим:
— Когда мне было десять лет, мой дед — он был Стрелецким десятником и любил читать — рассказывал о временах Империи, которую мы не застали, — глаза Руслана затуманились воспоминанием. — Он говорил, что когда-то правители были воинами, что они сами вели людей в бой и делили с ними тяготы похода. Что подати собирались не ради балов, а ради крепких стен и обученного войска.
Он поднял на меня взгляд, полный какой-то детской надежды.
— Я думал, всё это сказки. Думал, таких людей больше не бывает, — он криво усмехнулся. — А сегодня я встретил тебя и теперь я вижу, что дед был прав. Ещё не всё потеряно для нашей земли. Если ты мне поможешь и действительно, как ты говоришь, пробьёшься наверх, — произнёс он торжественно, поднимая кружку, — я тебе присягну. Как воевода князю клянётся, так и я тебе поклянусь.
Мы скрепили его слова сильным рукопожатием — не обычным, каким приветствуют друг друга торговцы или чиновники, а древним воинским хватом за предплечья. Этот способ приветствия, пришедший из глубины веков, когда мужчины проверяли силу друг друга и отсутствие скрытого оружия в рукаве, теперь скреплял нашу договорённость надёжнее любых письменных соглашений.
— Я, это… следил за тобой, — признался он, глядя в сторону. — Не в смысле шпионил, а в Эфирнете читал. Про то, как ты Мещёрское капище зачистил, банду уничтожил и людей, захваченных Муромским князем, освободил, Елецкого на дуэли… Думал, вот бы мне такую же славу и почёт…
Его откровенность была неожиданной, но подкупающей. Он чем-то неуловимо напомнил мне младшего брата Синеуса — такой же искренний и бесхитростный.
— Самое главное у тебя уже есть, — сказал я. — Отвага и готовность драться и умереть за своих людей. Этому нельзя научить. А всему остальному я тебя научу.
Глаза Ракитина загорелись ещё ярче.
— Значит, ты и правда поможешь с вооружением моих бойцов? — спросил он с неподдельным энтузиазмом. — А то у нас, к стыду моему, только старые винтовки да ружья некоторые даже с луками ходят…
Мне вспомнился сегодняшний осмотр отряда Руслана — потрёпанные, разномастно вооружённые люди, больше похожие на ватагу разбойников, чем на регулярную дружину. И всё же они были смелыми и верными своему командиру, что делало их прекрасной основой для настоящего войска.
— С Бздыхами старыми винтовками и луками воевать — дохлое дело, — ответил я. — Нужно автоматическое оружие, хорошая броня, дисциплина и чёткая тактика боя. Этим и займёмся.
Собеседник заметно сконфузился, опустил глаза.
— Стыдно, знаю… Такое старьё… — пробормотал он.
Я хлопнул его по плечу, проливая немного настойки на стол.
— Стыдно не старое оружие иметь, — усмехнулся я, — а не уметь им пользоваться. А оснащение мы твоё поправим. Для начала нужно понять, сколько людей у тебя живёт, сколько боеспособных, как организована связь между деревнями…
Мы погрузились в детальное обсуждение его владений. Молодой воевода оказался более организованным, чем я думал — он знал точное число жителей в каждой деревне, количество охотников и потенциальных бойцов, даже примерные расчёты продовольственных запасов.
На душе у меня было тепло, и дело было не только в бане и крепком напитке. Что-то в этом молодом вспыльчивом дворянине напоминало мне меня самого, каким я был давным-давно, ещё до того, как стал королём. Возможно, я видел в нём шанс вырастить достойного соратника, человека, которому мог бы доверить командование, когда придёт время объединить эти разрозненные земли. Если, конечно, он покажет готовность учиться и работать над своими недостатками…
— Послушай, — Ракитин вдруг посерьёзнел, глаза его, секунду назад сиявшие мальчишеским восторгом, стали твёрдыми и решительными. — Я знаю, что сегодня выглядел как дурак, когда собирался лезть на твои стены. Многие сочли бы меня безмозглым юнцом, которого погубит собственная горячность. Но я хочу, чтобы ты знал — я никогда не забываю тех, кто мне помог, и своих обещаний не нарушаю.
— Я запомню, — просто сказал я.
Уже выходя из бани и прощаясь с Ракитиным до следующей встречи, я задумался о том, насколько полезным может оказаться этот союз. Воевода Иванищ не был выдающимся стратегом, но у него была та редкая черта, которую нельзя подделать или выучить — он искренне заботился о своих людях, а они доверяли ему. Такие люди были мне нужны.
Когда мир вокруг рушится, когда надежды на помощь государства нет, когда единственное, что отделяет поселения людей от вечной тьмы — это преданность нескольких храбрецов, тогда каждый честный человек на счету. И Руслан Ракитин, при всей своей импульсивности, был именно таким — честным человеком, готовым сражаться за тех, кто ему доверился. Ну а я постараюсь научить его быть не только храбрецом, но и мудрым лидером.
Вернувшись в дом, я присел за стол и достал магофон. Пролистав список контактов, я нашёл нужное имя. Взвесив все за и против, я нажал на вызов. Три гудка растянулись в вечность, пока наконец в трубке не раздался хрипловатый, с металлическими нотками голос:
— Сотник Воротынцев слушает.
Глава 9
Тон собеседника был сух и официален. Я практически видел перед собой этого человека — профессионального военного с выправкой и тем особым выражением глаз, которое бывает только у тех, кто много раз смотрел смерти в лицо.
— Добрый вечер, сотник, — произнёс я спокойно. — С вами говорит боярин Платонов, воевода Угрюмихи.
На другом конце линии повисла короткая пауза.
Для звонка главе ратной компании «Перун» у меня имелось две причины, и я решил провести беседу с человеком, с которым косвенно уже приходилось иметь дела. Ведь он когда-то передал от меня информацию Терновскому о найденном в капище артефакте.
— Боярин Платонов? — в его голосе появились нотки удивления, которые он не успел замаскировать. — Не припомню, чтобы мы встречались. И откуда у вас мой номер?
Я усмехнулся. Ожидаемый вопрос.
— Скажем так, у нас есть общий высокопоставленный знакомый.
Снова пауза, но на этот раз я почти физически ощущал, как шестерёнки крутятся в голове собеседника.
— А, Терновский, — в его голосе послышалась горечь, смешанная с неприязнью. — С такими друзьями никаких врагов не надо. Вы, кстати, успешно решили свои дела с нашим министром?
Воротынцев явно намекал на артефакт, найденный в Мещёрском капище.
— Наше сотрудничество имело неоднозначные результаты, — уклончиво ответил я.
Сотник коротко рассмеялся.
— Это вряд ли. Если бы вы не договорились, мы бы сейчас не вели эту беседу. Ведь вы были бы уже мертвы. Но давайте к делу, — его голос снова стал деловым. — Чем обязан вашему звонку?
Прямолинейность военного мне импонировала. Никаких витиеватых фраз, никакой игры в прятки — чистая суть, как хорошо наточенный клинок.
— У меня две причины для этого звонка, — ответил я. — Прежде всего, мне интересно, сколько будет стоить нанять отряд Перуна для защиты поселения во время Гона.
В трубке послышалось скептическое хмыканье.
— Уж простите за прямоту, но вам не по карману, боярин. Даже если вы «успешно решили дела» с Терновским, — в его словах явственно слышались кавычки.
— А всё же? — настаивал я. — Хотелось бы услышать конкретные цифры. Одно дело не потянуть, другое — не пожелать платить.
Потап Викторович вздохнул, кажется, ему надоели предварительные ласки:
— Видел, кстати, ваше интервью одной газетёнке. Оценил реверанс в нашу сторону, хотя и понимаю, что это неспроста. Но к делу: за отряд из десяти человек с учётом транспортных расходов, амуниции, страховых выплат, артефактов, медикаментов, защитного снаряжения и коэффициента риска при Гоне — три тысячи рублей в неделю.
Я невольно присвистнул. Немалая сумма. За месяц защиты вышло бы двенадцать тысяч — годовой доход небольшого поместья. Гон — не шутки, многие ратные компании просто отказываются от контрактов в этот период, предпочитая укрыться за стенами крупных городов.