— Прохор Игнатьевич! — возмутился Стремянников. — Не вижу ничего смешного в этой ситуации! Это же откровенное издевательство!
— Простите, Пётр Павлович, — отсмеявшись, я вытер выступившие слёзы. — Просто восхищаюсь изяществом ловушки. Теперь понятно, почему власть так быстро одобрила смену статуса Угрюмихи с деревни до острога.
— В смысле?
— Элементарно. Сначала позволяют нам укрепиться, а потом разводят руками: мол, если вы построили такую неприступную твердыню, значит, вам и наша помощь не нужна. Справляйтесь сами.
В трубке повисла тишина. Потом юрист медленно произнёс:
— Чёрт возьми… Они с самого начала это планировали?
— А вы сомневались? — я направился к плавильне, где уже должны были ждать с готовым тиглем. — Но знаете, что вдвойне смешно? Канцелярия пишет о том, что Стрельцы нарасхват, и власть отправляет их в уязвимые поселения. По факту же, как рассказывал воевода Ракитин, ничего подобного не происходит без солидной взятки.
— О, кстати о взятках! — оживился Стремянников. — Я тут поговорил со старшим секретарём Мамонтовым. Пришлось скататься во Владимир. Выпили по рюмочке за старые времена, разговорились…
Я усмехнулся. Пётр Павлович умел находить подход к нужным людям.
— И?
— Он намекнул, что по поводу Угрюма им спустили строжайший приказ. Ни под каким соусом не отправлять туда Стрельцов. Даже за деньги. Представляете? Обычно хоть намекают на сумму, а тут — категорический отказ.
— С самого верха приказ?
— Похоже на то. Мамонтов не уточнял, но по его виду было понятно — распоряжение исходит от самого князя.
Я задумчиво потёр подбородок. Веретинский явно решил избавиться от меня руками Бездушных. Что ж, посмотрим, чья возьмёт.
— Благодарю за старания, Пётр Павлович. Вы проделали отличную работу.
— Рад стараться, — в голосе адвоката слышалась горечь. — Хотя толку от моих стараний… Кстати, вы собираетесь подавать заявку на получение статуса маркграфа? Мы же обсуждали возможность сделать Угрюм вашей Маркой.
Я остановился у входа в плавильню, обдумывая ответ. Внутри уже слышались голоса — команда приступила к финальным приготовлениям.
— Вижу мало смысла, если честно. Острог нам одобрили для весьма конкретной цели — чтобы потом отказать в помощи. Всё остальное зарубят так же решительно, как и отправку Стрельцов.
— Логично, — согласился юрист. — Шансы близки к нулю.
— Однако почему бы не попробовать? Хуже точно не будет. Займитесь этим вопросом, составьте все необходимые бумаги.
— Непременно. Соберу максимально убедительный запрос, приложу все документы… — Стремянников явно воодушевился новой задачей.
— И перешлите мне их официальный ответ по Стрельцам. Пригодится для истории…
— Сделаю сейчас же. А что вы намерены предпринять, когда получите очередной отказ?
Я улыбнулся, хотя собеседник не мог этого видеть:
— У меня уже есть план, Пётр Павлович. Но о нём пока рано говорить.
— Интригуете, Прохор Игнатьевич?
— Скорее, предпочитаю не спугнуть удачу раньше времени. Вы же знаете — стены имеют уши, особенно во Владимире.
Адвокат нервно хмыкнул:
— Это точно. Ладно, не буду настаивать. Займусь документами для маркграфства. Может, чудо случится.
— Чудеса иногда происходят, — философски заметил я. — Особенно если им немного помочь. Удачи вам, Пётр Павлович.
— И вам, Прохор Игнатьевич. Берегите себя.
Убрав магофон в карман, я толкнул тяжёлую дверь плавильни. Внутри царила приятная прохлада — печь ещё не разожгли. Арсеньев с Марией проверяли рунические узоры, Василиса инструктировала рабочих, как правильно загружать уголь, а Кронгельм растерянно крутила головой по сторонам.
План, о котором я упомянул Стремянникову, уже обретал чёткие очертания в голове. Если княжеская власть решила бросить нас на произвол судьбы, что ж — это развязывает мне руки. После Гона, если мы выживем, многое изменится. И тогда посмотрим, кто будет писать издевательские письма с пожеланиями удачи.
Но сейчас нужно сосредоточиться на выживании. Первая плавка Сумеречной стали станет важным шагом к этой цели.
— Ну что, приступим к историческому моменту? — спросил я, оглядывая собравшуюся команду.
Арсеньев кивнул, отходя от проверенных в десятый раз рун:
— Всё готово. Осталось только загрузить породу и начинать.
Я повернулся к Надежде Кронгельм, которая брезгливо оглядывала окружающую обстановку. Изящная аэромантка явно не в восторге от предстоящей работы — её обычно безупречная причёска уже пострадала видимо в процессе подготовки к плавке, а на лице читалось плохо скрываемое страдание.
— Надежда, вы готовы?
— О да, конечно, — она попыталась улыбнуться, но получилось скорее похоже на гримасу. — Хотя должна заметить, что в описании моих обязанностей в Угрюме не упоминалось превращение в кузнечных дел подмастерье.
— Зато какая история для мемуаров, — подмигнул я. — «Как я, преподаватель риторики, плавила легендарный металл».
Женщина фыркнула:
— Если мои ученицы узнают, в каких условиях я работаю… Боже, мой маникюр!
Она с ужасом уставилась на свои руки, где действительно пострадало несколько ногтей от подготовительных работ.
— Не волнуйтесь, после Гона открою салон красоты специально для вас, — пообещал я, стараясь сохранить серьёзное выражение лица.
В дверях появился Тимур Черкасский. Пиромант окинул взглядом плавильню и направился к своему месту.
— Извините за опоздание, смотрел, как Евдокимов обучал рекрутов Ракитина основам обращения с автоматами.
— Как успехи? — поинтересовался я, пока рабочие под руководством Василисы загружали отобранные куски породы в тигель.
— Половина ещё путает обойму с магазином, — пожал плечами Черкасский, — но для крестьян прогресс неплохой.
Рубиновый тигель, установленный на специальной платформе, медленно наполнялся серой породой с прожилками Сумеречной стали. Вес набирался внушительный — даже четверо здоровых мужиков с трудом ворочали особо крупные куски.
— Хватит, — скомандовал я, когда тигель заполнился на три четверти. — Больше не стоит, для первого раза достаточно.
Вершинин с помощниками навалились на рычаги подъёмного механизма. Скрипнули блоки, натянулись канаты. Платформа с тиглем медленно поползла вверх, а затем по направляющим переместилась к жерлу печи.
— Осторожнее! — крикнула Мария Сомова, волнуясь. — Если уроните, второго такого тигля у нас нет!
— Не учите учёного, — пробурчал один из рабочих, но хватку ослаблять не стал.
Наконец массивный сосуд опустился в специальное гнездо внутри печи. Я проверил положение — идеально по центру, как и должно быть.
— Закрываем! — скомандовал Арсеньев.
Тяжёлая крышка с лязгом опустилась на место. Вершинин пробежался по периметру, проверяя герметичность.
— Можно начинать, — доложил он.
Я кивнул Черкасскому:
— Тимур, первый этап — равномерный прогрев до тысячи градусов. Не спеши.
Пиромант сосредоточенно кивнул и положил ладони на специальные рунические пластины у топки. Воздух вокруг него задрожал от жара, и в глубине печи зародилось оранжевое пламя.
— Надежда, ваш выход! Равномерный поток, без рывков.
Аэромантка вздохнула, словно приговорённая к казни, и начала работать. Серебристые пряди в её тёмных волосах взметнулись от магических потоков, а изящные пальцы выписывали в воздухе сложные пассы, направляя воздух через боковые каналы в топку.
— Я чувствую себя живым кузнечным мехом, — пробормотала она. — В Смоленской академии нас учили создавать воздушные барьеры для защиты от пуль, а не… это.
— Зато практическое применение магии, — заметила Василиса, наблюдая за процессом сквозь прозрачные стенки тигля. — Температура растёт равномерно.
Прошло минут пятнадцать. В плавильне становилось всё жарче, несмотря на отводящие тепло руны. Надежда уже промокла от пота, но продолжала поддерживать воздушный поток.
— Тысяча градусов, — доложил Арсеньев, сверившись с измерительными артефактами. — Порода начинает нагреваться.
— Тимур, теперь постепенно поднимаем до тысячи девятисот. Надежда, усильте поток на двадцать процентов.
— Ещё больше⁈ — взвыла аэромантка. — Я же не паровая машина! И вообще, у меня платье прилипло к… кхм, спине самым неприличным образом!
Но воздушный поток усилился. Пламя в печи из оранжевого стало жёлто-белым, потом начало отдавать в синеву. Температура неумолимо ползла вверх.
— Тысяча пятьсот… тысяча шестьсот… — считывал Арсеньев.
Через рубиновую стенку я видел, как в тигле происходят изменения. Серая порода оседала, уплотнялась, а наверх всплывал серебристо-синий металл с характерным отливом.
— Смотрите! — воскликнула Мария. — Шлак действительно идёт вниз!
— Тысяча восемьсот… тысяча восемьсот пятьдесят…
Металл в тигле начал издавать низкое гудение, едва различимое за рёвом пламени. Серебристая поверхность подёрнулась фиолетовой дымкой.
— Есть! Тысяча девятьсот! — объявил артефактор. — Держим температуру!
Следующие полчаса тянулись мучительно долго. Черкасский стоял неподвижно, весь в испарине от напряжения. Кронгельм уже не жаловалась — все силы уходили на поддержание воздушного потока. Остальные напряжённо следили за процессом.
— Фиолетовое свечение усиливается, — прошептала Василиса. — И это гудение… Я его костями чувствую.
Она была права. Низкочастотная вибрация проникала в самую глубину тела, резонируя с чем-то первобытным.
— Достаточно, — решил я. — Прекращаем нагрев. Тимур, гаси пламя. Надежда, можете отдохнуть.
Аэромантка буквально рухнула на ближайшую скамью:
— Всё… Я больше никогда не буду жаловаться на духоту в классах… По сравнению с этим адом, моя школа — курорт в горах…
— Вы молодец, — похвалил я. — Без вас бы не справились.
— Можете это письменно засвидетельствовать? — простонала она. — А то никто не поверит, что аристократка работала… кузнечным мехом при плавке какого-то металла.