— Год ещё посидит — может, образумится, — мрачно заключил Никон. — А нет — так там и останется. По мне, так даже лучше. Меньше позора.
— Ладно, не будем о грустном, — стукнул ладонью по колену Афанасий. — Господа, предлагаю тост!
Все трое подняли бокалы.
— За род Уваровых! — провозгласил патриарх. — За то, чтобы мы пережили эти смутные времена и вышли из них ещё богаче и сильнее! И чтоб все наши враги сгинули в пасти Бездушных!
— Особенно один, — мрачно добавил Фёдор.
Хрустальные бокалы соединились со звоном. Коньяк обжёг горло, а в глазах мужчин плясали отблески огня из камина — холодные, расчётливые, полные решимости защищать интересы семьи любой ценой.
Я выжал педаль газа до упора, и «Бурлак» взревел, набирая скорость на узкой просёлочной дороге. Фары выхватывали из темноты деревья, мелькавшие по обеим сторонам размытыми тенями. Спидометр показывал сто двадцать — для такой дороги это было безумием, но времени на осторожность не оставалось.
Старый карьер. Я прекрасно знал это место, ведь когда-то именно там я уничтожил львиную долю банды Кабана. Идеальное место для того, чтобы творить мерзости вдали от посторонних глаз. Сколько людей уже свезли туда? Сколько закопали в безымянных могилах?
Внедорожник подпрыгнул на очередной выбоине, на мгновение оторвавшись от земли. Я вцепился в руль, удерживая машину на траектории. В груди клокотала ярость — чистая, первозданная, как в те времена, когда я вёл войска против врагов империи. Только теперь врагами оказались не захватчики, а свои же, продавшие душу за горсть монет.
Впереди показался поворот к карьеру. Я притормозил, входя в него на грани заноса. Задние колёса скользнули по гравию, но полный привод удержал машину на траектории. Ещё километр по разбитой дороге, уходящей по склону вниз, и вот — впереди замелькали огни.
Грузовик стоял на дне карьера, рядом несколько фигур с фонарями. И люди. Выстроенные в ряд люди, а напротив них — солдаты с автоматами. Я видел, как поднимаются стволы, слышал крики женщин и детей.
Нет. Не успею доехать.
Магия рвалась из меня, требуя выхода. Ранг Мастера давал возможности, о которых эти живодёры и не подозревали.
— Стоять! — приглушённо заорал кто-то из охранников. — Ни с места, или…
Договорить он не успел. Оторвав руку от руля, я протянул её, и металл его автомата взорвался тысячей раскалённых осколков. Крики боли смешались с воплями ужаса, когда обломки впились в лицо и грудь стрелка. Он рухнул, хватаясь за изуродованное лицо.
Остальные развернули стволы в сторону моей машины, но я продолжил косить гнилые побеги. Металлический вихрь — одно из заклинаний ранга Мастера. Все металлические предметы в радиусе пятидесяти метров от выбранной точки откликнулись на мой зов. Пряжки ремней, пуговицы, монеты в карманах, и главное — оружие.
Автоматы вырвались из рук солдат, взмыв в воздух. Металл текуче изменялся, превращаясь в рой вращающихся лезвий. Я направил их вниз, и началась бойня.
Лезвия рассекали воздух со свистом, находя свои цели с хирургической точностью. Горла, запястья, бедренные артерии — я целился в места, где смерть приходила быстро, но не безболезненно. Пусть почувствуют хотя бы долю того ужаса, который испытывали их жертвы.
Автоматные очереди ударили по мне, но для защитного барьера мага ранга Мастера — это было, что Жнецу — летний дождик.
Один из солдат попытался бежать, но железные полосы настигли его через несколько шагов, пригвоздив к земле в дюжине мест. Он лежал, захлёбываясь кровью, а его спина напоминала подушечку для иголок. Другой умолял о пощаде, но я не слушал. Для тех, кто расстреливал беззащитных людей ради денег, пощады не существовало.
За минуту всё было кончено. Семь трупов лежали на окровавленной земле. Я отозвал магию, и металлические лезвия осыпались вниз, превращаясь обратно в безобидные предметы.
В наступившей тишине оглушительно хлопнула дверь, и я покинул внедорожник.
Люди, которых едва не расстреляли, стояли в оцепенении. Кто-то плакал, кто-то молился, кто-то просто смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Старая женщина в рваной шали первой пришла в себя.
— Кто… кто вы, барин? — прошептала она дрожащим голосом.
Я сделал глубокий вдох, стараясь унять бушующую в крови ярость.
— Я боярин Платонов, воевода острога Угрюм, — ответил как можно спокойнее. — И обещаю вам — те, кто устроил эту мерзость, заплатят за всё. За каждую украденную жизнь, за каждую развеянную надежду.
Толпа зашевелилась. Молодая женщина прижимала к себе двоих детей, мужчина средних лет поддерживал старика, который едва держался на ногах. Все они смотрели на меня со смесью страха и робкой веры в лучшее.
— Барин, мы заплатили… нам обещали… — начал кто-то.
— Знаю, — кивнул я. — Вас обманули. Ограбили и привезли сюда умирать. Но это закончилось. Я предлагаю вам отправиться со мной в Угрюм. Это далеко от города, но там вы будете в безопасности. Клянусь именем своего отца, никто не станет требовать с вас денег за право жить. Только честный труд в обмен на защиту и кров.
Повисла тишина. Потом из толпы раздался горький смех.
— И почему мы должны вам верить? — спросил бородатый мужчина, сжимая кулаки. — Нам уже обещали безопасность. Видите, чем это закончилось?
Я не стал спорить. Их недоверие было оправданным — после такого предательства поверить кому-либо становилось почти невозможно.
— Не должны, — согласился я. — И я никого не заставляю. Кто хочет — может вернуться к городским стенам, попытаться пробраться внутрь. Кто готов рискнуть и поверить мне — добро пожаловать в Угрюм. Решайте сами.
Люди переглядывались, перешёптывались. Старуха в шали первой шагнула вперёд.
— Я пойду с вами, барин. Всё равно терять больше нечего.
За ней потянулись другие — женщина с детьми, несколько стариков, двое молодых парней. Всего человек пятнадцать из тридцати. Остальные отступили, качая головами.
— Мы попробуем в городе, — сказал бородатый мужчина. — Может, найдём другой способ…
Я не стал их переубеждать. Каждый имел право на собственный выбор, даже если этот выбор вёл в никуда.
Вдалеке послышался шум моторов. Вскоре к карьеру подъехали три полицейские машины. Из первой выскочил Трофимов, оглядел кровавую сцену и тяжело вздохнул.
— Вы опоздали, — сообщил я очевидное.
— Вижу, — кивнул он, доставая магофон. — Зато вы успели. Боярин, тут такое дело… Его Светлость желает с вами немедленно поговорить.
С интересом я взял артефакт и поднёс к уху.
Глава 9
Князь Оболенский стоял у окна своего кабинета, глядя на вечерний Сергиев Посад. Огни города отражались в его глазах, но мысли правителя были далеки от умиротворённой картины за окном. В руке он сжимал магофон, двадцать минут назад принявший доклад Трофимова.
Массовые убийства. Десятки трупов, предположительно спрятанных в старом карьере. Коррупционная схема, в которую вовлечены не просто отдельные мздоимцы, а целые подразделения его администрации. И во главе всего — боярин Никон Уваров, его собственный чиновник, знатный вельможа, обменявший честь на золото.
Матвей Филатович медленно опустился в кресло, продолжая сжимать магофон так, что побелели костяшки пальцев. Холодная ярость клокотала в груди, но внешне князь оставался спокоен. Годы правления научили его не показывать эмоций даже наедине с собой.
Сколько лет он выстраивал эту систему? Сколько сил потратил на создание работающей вертикали власти? И вот результат — колосс на глиняных ногах… Гнилая структура, пронизанная коррупцией сверху донизу. Начиная от шпиона Червоненко, который под чужим именем проник в его собственную канцелярию, и заканчивая массовыми убийствами беженцев ради наживы.
Князь вспомнил, как Червоненко предпочёл покончить с собой, проглотив замаскированную капсулу с ядом, лишь бы избежать расширенных методов допроса. По крайней мере, у врага хватило чести умереть достойно. А его собственные люди? Убивают беззащитных стариков и детей за горсть монет. Мерзость и гнусь!
Оболенский поднялся и подошёл к шкафу с документами. Вытащил папку с отчётами городской управы за последний квартал. Пролистал — всё гладко, всё прекрасно. Преступность снижается, доходы растут, население довольно. Ложь. Всё это — тщательно выверенная ложь, скрывающая истинное положение дел.
Где были его ревизоры? Те, кто должен был следить за чиновниками? Купленные. Или просто предпочитающие не замечать очевидного, лишь бы не портить отношения с влиятельными семьями.
Князь усмехнулся. Влиятельные семьи… Уваровы считались одной из опор его княжества. Торговцы оружием, щедрые спонсоры городских мероприятий, уважаемые члены общества. А по факту — обычные убийцы, прикрывающиеся титулами и деньгами.
Государь мог понять, когда чиновник брал взятку за ускорение оформления документов или закрывал глаза на мелкие нарушения. Это было неправильно, но объяснимо человеческой слабостью. Но убивать беззащитных людей? Выстраивать в ряд тех, кто отдал последние гроши в надежде на спасение, и расстреливать как скот?
Оболенский закрыл глаза, чувствуя подступающую тошноту. Он помнил лица беженцев у городских стен. Измождённые, испуганные, но всё ещё надеющиеся. И кто-то из его подчинённых смотрел на эти лица и видел только источник дохода. Живой товар, который можно обобрать и утилизировать.
А ведь эти люди оказались в руках убийц именно потому, что он закрыл город. Его решение — логичное, обоснованное, единственно возможное в сложившихся непреодолимых обстоятельствах — заставило отчаявшихся людей хвататься за любую соломинку. Они готовы были поверить любым обещаниям, отдать последние деньги за призрачную шанс защититься от Гона высокими стенами. И его подчинённые, прикрываясь его же властью, превратили эту отчаянную надежду в смертельную ловушку.
Это было не просто преступление против закона. Это было преступление против самой человечности. И совершали его не какие-то отморозки с большой дороги, а люди с титулами, в мундирах, с полномочиями, данными им княжеской властью. Его властью.