инимать мага, а не сопротивляться.
Трещина пробежала по валуну в трёх метрах от Голицыной. Затем ещё одна. Земля едва заметно задрожала.
Я почувствовал нарастающий дисбаланс в энергетических потоках. Василиса слишком глубоко уходила в стихию, теряя связь с человеческой сущностью. Камень принимал её охотно — даже слишком охотно. Она растворялась в нём, забывая, кем была до погружения.
Сердце сжалось от дурного предчувствия. Я сделал шаг к кругу, но остановился. Прервать погружение извне означало почти верную смерть для мага. Но и оставить её тонуть в каменных глубинах…
Дыхательные отверстия в каменной корке начали затягиваться. Василиса теряла инстинкт самосохранения, позволяя стихии поглотить её полностью. Ещё немного — и она станет частью скалы навсегда.
Глава 16
Если бы что-то подобное случилось на испытании Полины, я ничем не смог бы помочь. Вода не моя стихия. Но в этом случае оставался небольшой, но шанс.
Единственный способ помочь — войти в то же состояние, погрузиться в камень и отыскать девушку там, в глубинах стихии, напомнить ей о себе. Но это означало… Я посмотрел на каменную оболочку, где билось затухающее сердце Василисы.
Выбора не было.
Я должен пойти за ней.
Времени на полноценную подготовку не было — каждая секунда промедления могла стоить Василисе жизни. Прижавшись спиной к камню рядом с точкой, где находилась геомантка, я закрыл глаза и позволил стихии принять меня.
Погружение в камень прошло легче обычного — я уже был Мастером, и стихия узнавала меня как своего. Гранит расступился, окутывая моё тело, словно вода. Но вместо привычного единения с породой я искал другое — тонкую нить чужого сознания, затерявшегося в каменных глубинах.
Нашёл.
Василиса была здесь, но едва-едва. Её разум размазывался по окружающим скалам, теряя форму и суть. Я потянулся к ней через нашу общую стихию, и внезапно оказался в ином месте.
Роскошные покои какого-то дворца, обставленные с изысканным вкусом. У постели умирающей женщины стояла девочка лет двенадцати — юная Василиса, сжимающая холодеющую материнскую руку. На прикроватном столике громоздились склянки с лекарствами, но все понимали — они бессильны.
— Будь сильной, доченька, — шептала княгиня, её голос был едва слышен. — Не позволяй никому сломить твой дух. Ты — Голицына, помни об этом.
— Мама, не уходи, — всхлипывала девочка. — Пожалуйста… Я буду хорошей, буду слушаться, только не уходи!
Умирающая женщина с усилием подняла руку и коснулась щеки ребёнка.
— Ты и так хорошая, солнышко моё. Запомни, твой дар — это не проклятие, а благословение. Камни не лгут, металл не предаёт. Когда будет совсем тяжело, иди к ним. Они выслушают тебя и дадут силы.
— Отец говорит, это неподходящий дар для княжны…
— Твой отец… — в глазах матери мелькнула печаль, — он хороший человек, но требовательный. Не вини его слишком строго.
Дверь тихо открылась, и в комнату вошёл мужчина лет тридцати пяти — высокий, широкоплечий, с властной осанкой прирождённого правителя. Тёмные волосы с благородной проседью на висках были аккуратно причёсаны, несмотря на явную усталость. Резкие, волевые черты лица — высокие скулы, прямой нос, твёрдо очерченный подбородок — выдавали в нём человека, привыкшего повелевать. Однако сейчас это лицо было измождённым, под серыми глазами залегли тёмные круги — следы бессонных ночей.
Даже в домашней одежде — простой белой рубашке и тёмных брюках — он излучал ту особую ауру власти, которая не зависит от регалий или парадных мундиров. Даже без представлений было очевидно, что это князь Дмитрий Голицын, правитель Московского Бастиона, один из самых влиятельных людей Содружества. Однако сейчас вся его власть и влияние не могли помочь — перед лицом смерти он оставался просто мужем и отцом, переживающим семейную трагедию.
Увидев заплаканную дочь, он быстро подошёл и опустился на колени рядом с ней, обнимая обеих — умирающую жену и рыдающую дочь.
— Я здесь, — прошептал он, и его голос дрогнул.
Княгиня слабо улыбнулась, глядя на мужа.
— Дима… береги её. Она особенная…
— Знаю, — князь поцеловал жену в лоб. — Я позабочусь о ней. Обещаю.
— Не пытайся сделать из неё придворную куклу, — с усилием продолжила княгиня. — Дай ей быть собой. Земля — это её стихия, её сила…
— Мама! — Василиса прижалась к материнской груди. — Не говори так, будто прощаешься!
Женщина повернулась к дочери в последний раз, её глаза уже начали стекленеть.
— Помни, Лиса моя маленькая, — она использовала детское прозвище, — камни вечны. А мы… мы живём в их памяти. Я всегда буду с тобой — в каждом камешке, который ты коснёшься своим даром.
Она попыталась улыбнуться:
— Люблю вас… обоих…
Когда его супруга испустила последний вздох, князь крепче обнял безутешную дочь.
— Тише, моя девочка, тише… — его собственный голос дрожал от сдерживаемых слёз. — Ей больше не больно.
— Почему целители не смогли её спасти⁈ — голос Василисы срывался от слёз. — Ведь у нас есть деньги, власть… Почему ничего не помогло⁈
— Не знаю, солнышко. Не знаю… — князь гладил дочь по волосам, и по его щеке скатилась слеза. — Но мы справимся. Вместе. Я обещаю.
Видение сменилось. Теперь Василисе было около четырнадцати лет. Она стояла в той же комнате, прижимая к груди небольшую шкатулку из полированного малахита — последний подарок матери, но обстановка изменилась до неузнаваемости. Исчезли любимые матерью гобелены с изображением горных пейзажей, пропала её коллекция минералов, даже запах в воздухе стал другим — приторно-сладким от новомодных благовоний.
— Ты снова была в каменоломнях! — голос Елены Строгановой звенел от едва сдерживаемого раздражения. — Посмотри на себя! Грязь под ногтями, пыль в волосах! Ты позоришь наш род!
— Это не ваш род, — тихо, но твёрдо ответила Василиса. — Вы — Строганова, а я — Голицына.
Пощёчина прозвучала как выстрел. На щеке девочки расцвёл красный след от ладони мачехи. Сила удара заставила голову Василисы мотнуться назад, а руки рефлекторно разжались, выронив шкатулку. Та с грохотом упала на каменный пол и разбилась, рассыпав по полу коллекцию минералов.
— Нет! — Василиса упала на колени, пытаясь собрать рассыпавшиеся камни. — Это мамино! Вы разбили мамино!
— Вот и прекрасно! — Елена с удовольствием наступила на крупный кристалл аметиста, раздавив его в крошку. — Хватит жить прошлым! Дмитрий! Твоя дочь совершенно распустилась!
Князь вошёл в комнату и мгновенно оценил ситуацию: заплаканная дочь на коленях, разбитая шкатулка — он узнал её сразу — и торжествующая жена.
— Что здесь происходит? — его голос сравнялся температурой с ледником.
— Твоя дочь дерзит мне! Отказывается выполнять мои распоряжения! И снова таскалась по своим шахтам!
Дмитрий посмотрел на красный отпечаток ладони на щеке дочери, потом на раздавленные минералы.
— Елена, — произнёс он ледяным тоном, — ты подняла руку на мою дочь. И разбила вещь, принадлежавшую моей покойной жене.
— Её мать умерла два года назад! Пора бы смириться! И эта её мания с камнями… Вчера я застала её в подвале, где она устроила целую лабораторию! Это неприлично для девушки её положения!
— Мне не нужны твои объяснения, — князь смотрел на жену так, что та невольно сделала шаг назад. — Мне нужно, чтобы ты соблюдала приличия. Я понятно выражаюсь? — металлические элементы декора в комнате задрожали, издав пронзительный визг.
Строганова побледнела.
— Да, Димочка, конечно.
Голицын перевёл взгляд на девочку и сказал устало:
— Василиса, извинись перед княгиней.
— Но папа, она…
— Извинись, — повторил он твёрже, хотя в глазах мелькнуло что-то похожее на сожаление.
Девочка стиснула зубы.
— Простите, княгиня.
— Вот и умница, — Елена попыталась вернуть самодовольный тон. — А теперь убери этот мусор и…
— Елена, — князь прервал её холодно, — оставь нас. Немедленно.
— Что? Но…
— Немедленно! — его голос лязгнул сталью. — Мне нужно поговорить с моей наследницей. Наедине. И в следующий раз, когда ты решишь применить силу к моей дочери, — его голос стал ещё жёстче, — помни, что у каждого решения есть последствия. Порой весьма неприятные.
Мачеха недовольно поджала губы, но вышла. Когда дверь закрылась, Дмитрий опустился на колени и начал собирать рассыпавшиеся камни.
— Это был подарок твоей матери, — тихо сказал он. — Мы выбирали его вместе. Она так радовалась, представляя, как ты будешь пополнять коллекцию…
— Тогда почему ты позволяешь ей так со мной обращаться? — голос Василисы дрожал от обиды.
Князь поднял на дочь усталый взгляд.
— Потому что мне нужен этот союз, Василиса. Строгановы — влиятельный род. Этот брак укрепляет позиции Москвы. Я… я не могу позволить личным чувствам влиять на политику.
— Ты пытаешься заменить маму! — выкрикнула девочка.
— Нет, — князь покачал головой и бережно сложил собранные камни в сломанную шкатулку. — Твою мать невозможно заменить. Она была… особенной. Единственной. А Елена… это политическая необходимость.
Он помолчал, разглядывая осколок аметиста в своей ладони.
— Мне тоже тяжело, Лиса. Дом опустел без твоей матери. Я пытаюсь… пытаюсь заполнить эту пустоту, как могу. Может, не самым лучшим способом.
— Но она ненавидит меня!
— Она ревнует, — вздохнул князь. — Ты слишком похожа на мать. Каждый раз, глядя на тебя, я вижу её. И Елена это знает.
Дмитрий встал, всё ещё держа в руках сломанную шкатулку.
— Постарайся найти с ней общий язык. Я знаю, это трудно, но… мне нужно, чтобы в доме был мир. Ради Мирона, если не ради меня.
— Она и его настроит против меня, — буркнула Василиса.
— Не позволю, — в голосе князя появилась сталь. — Ты моя дочь. Дочь женщины, которую я любил больше жизни. И я не дам тебя в обиду. Но и ты… постарайся не провоцировать Елену. Ладно?
Картинка моргнула. Теперь Василисе было шестнадцать. Она сидела в своей комнате — обстановка та же, но все личные вещи исчезли по приказу мачехи. На кровати лежал маленький мальчик лет двух — Мирон, сводный брат.